- Я получил от вас бумагу, - начал Тулузов с обычным ему последнее время важным видом, - в которой вы требуете от меня объяснений по поводу доноса, сделанного на меня одним негодяем.
- Да, что делать?.. Извините! - отвечал частный пристав, пожимая плечами. - Служба то повелевает, а еще более того наша Управа благочиния, которая заставляет нас по необходимости делать неприятности обывателям.
- Кто ж этого не понимает?.. И я приехал не претензии вам изъявлять, а посоветоваться с вами, как с человеком опытным в подобных делах.
- Благодарю вас за доверие и сочту себя обязанным быть к вашим услугам.
- Услуга ваша будет для меня состоять в том, чтобы вы научили меня, в каком духе дать вам объяснение.
- То есть, я полагаю, - произнес решительным тоном частный пристав, что вам лучше всего отвергнуть донос во всех пунктах и учинить во всем полное запирательство.
- Да мне запираться-то не в чем, понимаете? - возразил с некоторым негодованием и презрительно рассмеявшись Тулузов.
- Знаю-с это, - извините, что не так выразился!.. Отвергнуть весь донос, - повторил частный пристав.
- Мало, что отвергнуть, - продолжал Тулузов, - но доказать даже противное.
- А это еще лучше, если вы можете! - подхватил частный пристав.
- Могу-с! - отвечал с окончательною уже величавостью Василий Иваныч. Я представлю вам свидетелей, которые знали меня в детстве, знали отца моего, Тулузова.
- И превосходно, отлично! - воскликнул частный пристав. - Тогда этот донос разлетится в пух и прах!
- Но вы, конечно, указанных мною свидетелей вызовете в часть и спросите? - допытывался Тулузов.
- Непременно-с! - проговорил частный пристав.
- И я просил бы вас, Иринарх Максимыч, - назвал Тулузов уже по имени частного пристава, - позволить мне быть при этом допросе.
По лицу частного пристава пробежал как бы маленький конфуз.
- По закону этого, ваше превосходительство, нельзя, - сказал он, - но, желая вам угодить, я готов это исполнить... Наша проклятая служба такова: если где не довернулся, начальство бьет, а довернулся, господа московские жители обижаются.
- Ну, это дураки какие-нибудь! - произнес, вставая, Тулузов. - Я не замедлю вам представить объяснение.
- Бога ради; мы уже подтверждение по этому делу получили! - воскликнул жалобным тоном частный пристав.
- Не замедлю-с, - повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно оказались все людьми пожилыми и по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни стоял у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал маленькие делишки; другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в даче всякого рода свидетельских показаний, держал себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был по своей наружности отставной поручик. Он являл собою как бы ходячую водянку, которая, кажется, каждую минуту была готова брызнуть из-под его кожи; ради сокрытия того, что глаза поручика еще с раннего утра были налиты водкой, Савелий Власьев надел на него очки. Когда все сии свидетели поставлены были на должные им места, в камеру вошел заштатный священник и отобрал от свидетелей клятвенное обещание, внушительно прочитав им слова, что они ни ради дружбы, ни свойства, ни ради каких-либо выгод не будут утаивать и покажут сущую о всем правду. Во время отобрания присяги как сами свидетели, так равно и частный пристав вместе с Тулузовым и Савелием Власьевым имели, как водится, несколько печальные лица. Опрос потом начался с отставного поручика.
- Вы знали родителя господина Тулузова? - спросил его частный пристав.
- Знал! - нетвердо выговорил поручик. - У нас в бригаде был тоже Тулузов...
- Это к делу нейдет! - остановил его частный пристав.
- Пожалуй, что и нейдет!.. Позвольте мне сесть: у меня ноги болят!..
- Сделайте милость! - разрешил ему пристав.
Савелий Власьев поспешил пододвинуть поручику стул, на который тот и опустился.
- Я раненый... и ниоткуда никакого вспомоществования не имею... бормотал, пожимая плечами, поручик.
- Но подтверждаете ли вы, что знали отца господина Тулузова? - повторил ему пристав.
- Утверждаю! - воскликнул громко, как бы воспрянув на мгновение, поручик.
- Тогда подпишитесь вот к этой бумаге! - сказал ему ласковым голосом пристав.
Поручик встал на ноги и долго-долго смотрел на бумагу, но вряд ли что-нибудь прочел в ней, и затем кривым почерком подмахнул: такой-то.
- Могу я теперь уйти? - спросил он.
- Можете, - разрешил ему частный.
Поручик пошел шатающейся походкой, бормоча:
- За неволю пьешь, когда никакого нет состояния, а я раненый, - служить не могу...
Тулузов за приведение такого пьяного свидетеля бросил сердитый взгляд на Савелия Власьева и обратился потом к частному приставу, показывая глазами на ушедшего поручика:
- А ведь часто бывал в доме моего покойного отца... Я его очень хорошо помню, был весьма приличный молодой человек.
- Что делать? Жизнь! - отвечал на это философским тоном частный и стал спрашивать старичка-чиновника:
- Знали вы родителя господина Тулузова?
- Знал! - отвечал плаксивым тоном старичок.
- А самого господина Тулузова, который сидит вот здесь, вы видали в доме его отца?
- Видал, батюшка!.. Вот уж я одной ногой в могиле стою, а не потаю: видал!
Тулузов при этом поспешно сказал приставу:
- Это показание вы запишите в подлинных выражениях господина Пупкина!
- Без сомнения! - подхватил тот и, повернувшись затем к старичку-чиновнику, проговорил: - Подпишитесь!
Старичок не стал даже и читать отобранного от него показания, но зато очень четким старческим почерком начертал: "Провинциальный секретарь и кавалер Антон Пупкин".
Чиновник, опытный в даче свидетельских показаний, сделал, как и следовало ожидать, более точное и подробное показание, чем его предшественники. Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его родителей, бывая в том городе, где они проживали, и что потом встречался с господином Тулузовым неоднократно в Москве, как с своим старым и добрым знакомым. Желтоватое лицо Савелия Власьева при этом блистало удовольствием. Чело Тулузова также сделалось менее пасмурно. И когда, после такого допроса, все призванные к делу лица, со включением Савелия, ушли из камеры, то пристав и Тулузов смотрели друг на друга как бы с некоторою нежностью.
- А вот вам и еще пакетик! - проговорил Василий Иваныч, подавая частному довольно туго наполненный пакет.
- Это очень приятно! - ответил тот, на ощупь узнав, сколько таилось в пакете.
Совершив это, Тулузов спросил уже снова с насупленным несколько лицом:
- А Управа благочиния этими показаниями удовлетворится?
- Полагаю, что не придерется! - отвечал с не совсем полною уверенностью частный пристав. - Но для большей безопасности похлопочите лучше и там!
- У самого председателя? - сказал Тулузов.
- Нет-с! Тот, знаете, человек военный, мало в дела входит... Надобно задобрить советника, в отделение которого поступят ваши бумаги.
- А тот какого сорта человек? - спросил Тулузов.
- Тот родом французишка какой-то!.. Сначала был учителем, а теперь вот на эту должность пробрался... Больше всего покушать любит на чужой счет!.. Вы позовите его в Московский и угостите обедцем, он навек вашим другом станет и хоть каждый день будет ходить к вам обедать.
- О, черт бы его драл!.. Но все-таки благодарю вас за совет, - произнес Тулузов и при этом пожал руку частному приставу.
В описываемое мною время Московский трактир после трех часов пополудни решительно представлял как бы продолжение заседаний ближайших присутственных мест. За отдельными столиками обыкновенно сидели, кушали и пили разные, до шестого класса включительно, служебные лица вместе с своими просителями, кои угощали их обильно и радушно. Однажды за таковым столиком Тулузов чествовал нужного ему члена Управы. Член этот действительно был родом французик, значительно пожилой, но при этом вертлявый, в завитом парике, слегка набеленный, подрумяненный, с большим ртом, с визгливым голосом и с какой-то несносной для всех энергией, по милости которой, а также и манерами своими, он весьма напоминал скорпиона, потому что, когда к кому пристанет, так тот от него не скоро отцепится. Тулузов прежде всего старался его накормить всевозможными яствами и накатить вином. На все это член управы шел довольно податливо. К концу обеда Василий Иваныч нашел возможным приступить к необходимому для него объяснению.
