«России нужен дух чистый и сильный, огненный и зоркий. Пушкиным определяется он в нашем великом искусстве, и его заветами Россия будет строиться». Стр. 29.
Не правда ли, юные, грядущие? и вы, будущие строители России, и вы вступающие на путь ее искусства?
Июль, 1937
Париж
(Возрождение. 1937. 23 июля. № 4088. С. 3, 6)
Минувшим летом я посетил на Карпатской Руси православную русскую обитель – «Братство пр. Иова Почаевско-го». Три недели прожил я там и видел неустанно творимый подвиг. Этот подвиг – наше родное дело. Не раз я думал, под перезвоны колоколов, под стуки печатного станка, – иноки там печатают Слово Божие, – сколько отчаявшихся самовольно собой распорядились, не выдержали, ушли. Если бы знали, во имя чего здесь трудятся, чем здесь живут… – многие, может быть, нашли бы опору и веру в жизнь.
Тридцать лет тому здесь было пустое поле. Неотпавшие в унию карпатороссы не имели ни церкви, ни пастыря. И вот, пришел православный подвижник-инок, как в давнее время на Руси, и голое место просветилось: воздвигся прекрасный храм, зазвонили колокола в пустыне, выросли корпуса и службы, зацвели яблони, загудела пчела на пасеке, и восстала из праха вновь печатня пр. Иова Почаевского, основанная Святым в Почаеве в 1618 г., разбитая большевиками и петлюровцами в 1918. Вот что творится верой единомысленных, сильных духом.
Кто они, сильные? Все – искавшие верного пути, Господней Правды. Многие из них прошли сквозь огонь войны. И вот, вышли в пустое поле, «сеятели пустынные», приняли послушание и обновились духом. Возгорелись высоким рвением, крепкой верой, что жизнь может обновиться только Христовым Словом, через Церковь; что только Она, Святая, согревает в холодном мире и накрепко вяжет с родиной. Эта вера дает им силы. Крепнущая книгопечатня рассылает по всему зарубежью русскому богослужебные книги – «Великий Сборник» – и книги духовнонравственные, содействуя духовному возрождению, проповедуя Православие по всей округе. Вот уже десять лет идет отсюда в широкий мир православная русская газета – «Православная Русь», захватывающая год от году все больше православных читателей, привлекающая в сотрудники богословов, писателей, и просто верующих людей, одаренных духовным опытом. Много в зарубежье безразличных к духовному, блуждающих, потерявших душу. В смутное Наше время, без родины, Святое Слово – единственный свет во тьме, – крепко верят подвижники, опаленные страшной жизнью. Эту веру дала им жизнь.
О каждом из них можно бы написать Историю духовного возрождения. Это избранные: из сотен прошедших через обитель отсеялись десятки. В рясах, под клобуками, не отличить офицера гвардии от калужского мужика, от казака-кубанца. Все – русские иноки-подвижники.
Труд и молитва – вся жизнь обители. Цели ее высоки. Стойко одолевая трудности, неустанно творят свой подвиг. Полуголодные, воздвигали они свой храм, поднимали колокола, мяли глину на кирпичи и поставили типографию, где с зари до зари печатают Слово Жизни. На храме висят долги. Если бы почестнее были люди, обитель встала бы прочно на ноги: сто тысяч франков должны ей книготорговцы за проданные книги – и не платят: у кого отняли?! или забыли, что это святотатство?
Не раз я слышал от духовных ее водителей те олова, какие они после напечатали в «Православном Русском Календаре на 1938 год»:
«Мы просим православных русских людей: 1. – Кто может посвятить себя на самоотверженное служение Церкви – грядите к нам, вкусите сладкую трудность общежительного жития. 2. – Кому невозможно это – и дома может помочь нам, приняв на себя труд распространения книг духовных и газеты. 3. – Кто имеет средства – уделите, поучаствуйте в строительстве Церкви-Матери, – это наше родное дело. Напишите нам, и мы укажем, чем вы можете нам помочь. 4. – Подписывайтесь на газету нашу – „Православную Русь“ и на журнал для детей – „Детство во Христе“».
Так взывает к православным Братство пр. Иова Почаевского. Адрес его: Archimandrite Serafim. p. Ladomirova u. V. Svidnika, Tchecoslovaque.
Насколько тесно обители в материальных средствах, вот наглядный пример: не на что купить лошадь для трудового обихода. Глухой осенью, в непролазной грязи, – глина карпатская! – и зимой, в глубоком снегу, в метели, верный святому долгу, идет иеромонах верст за десять и больше по селеньям, несет св. Дары напутствовать умирающих, лекарство больным и утешение Христовым Словом. Не на что завести лошадку! Больно слышать. Я видел истомленные глаза, и в них – спокойствие исполняемого служения. Слышал: «ничего, как-нибудь переможем, погодим с лошадкой, есть и понеотложнее». Месили грязь окопов и боевых полей, мяли мокрую глину на кирпичи собора, – и продолжают, подвижники. Русские люди, слышите? Не уснет тревожная русская душа, услышит, отзовется.
На днях я прочел в «Возрождении», что с Карпатской Руси, из обители пр. Иова Почаевского, прибыли мощи св. великомученика и целителя Пацтелеймона и, по благословению архипастырей, посетят православные приходы. Мощи пока пребывают на юге Франции, – Moine Job, chez Prince Engalitcheff, Jardin Cynthia, Golf-Juan, A.M., а в январе прибудут в Париж. Сопровождает их монах Иов.
Я его хорошо узнал. Ходили мы с ним по карпатским лесам, до польского рубежа, по недавним боям знакомого. Легко и светло мне было общаться с ним. Совсем еще недавно – кавалерист, офицер лейб-гвардии, одного из славных полков российских, старинного, культурнейшего рода и высшего воспитания, ныне – монах Иов, принял он послушание обители: обойти русское Зарубежье и поведать православным людям о подвижнической обители на Карпатах. Св. Целитель предстательствует за нее. Русские люди не откажут Предстателю. И это им будет в радость.
Декабрь, 1937
Париж
(Возрождение. 1937. 10 дек. № 4109. С. 7)
Недавно в Шанхае произошел «серьезный инцидент», как сообщила телеграмма из Шанхая. Ныне в мире случается много «серьезных инцидентов», но для нас большинство этих «инцидентов» не имеет существенного значения. Упомянутый же «серьезный инцидент» касается нашей сущности, и было бы непростительно, если бы мы остались равнодушны к этому «случаю». Для нас это не «инцидент», а знаменательное событие и внушительный пример миру. Мир, конечно, на это взглянул сквозь пальцы, но для них этот случай в Шанхае – исторический документ, который мы сохраним и, придет срок, кому-нибудь представим в будущей нашей тяжбе, а пока занесем в «кредит» нашего нравственно-политического счета в мировой бухгалтерии.
Вот этот «инцидент», по сухой передаче в телеграмме.
«Шанхай, 8 января, – аг. Рейтер:
Сегодня утром на территории французской концессии произошел серьезный инцидент.
Китайская женщина, вопреки японскому запрещению, вышла на бульвар „Дэ репюблик“. К ней бросился с угрозами японский солдат. Проходивший русский доброволец вступился за женщину и выхватил револьвер. Сбежалось 15 японских солдат, которые схватили русского и потащили его в японскую зону. Однако, русский успел дать сигнал свистком, и на место происшествия примчался грузовик с русскими добровольцами, и два французских блиндированных автомобиля. Сбежалось также до ста японских солдат.
Положение стало чрезвычайно напряженным. Французские власти освободили русского и увели его на свой участок. После переговоров между французскими и японскими офицерами, инцидент признан исчерпанным».
Только. Но для нас – не «только». Для нас тут-то и начинаются «последствия» – важные выводы и для нас, да и для мира, если он еще не совсем ослеп. Впрочем, и для них – не «только»: как сообщали газеты, японцы урегулировали этот «инцидент», добившись от европейцев, чтобы впредь охрану порядка на территории концессии несли только регулярные части, а не «добровольцы». Смысл этого совершенно ясен: ясно, о каком тут «порядке» речь. Этого я еще коснусь, и станет совсем ясно.
А теперь попытаемся восстановить всю эту «жанровую» сценку, утратившую живые краски в сухой передаче телеграммы.
Китайская женщина, в китайском же городе Шанхае, пошла по бульвару, вопреки запрещению японцев. К ней бросился с угрозами японский солдат… Очевидно, угрозы были внушительные, если проходивший русский доброволец бросился к ней на помощь и даже выхватил револьвер.
А теперь представьте себе картину более широкого масштаба, а не только шанхайско-бульварного.
В то самое время, когда японо-китайское «недоразумение», – война ведь не объявлялась, – захватывает интересы мира, когда падают бомбы на военные суда европейско-американские, когда шальные пули и гранаты косят «зевак» – и европейско-американских, – когда «убийственные инциденты» после целого ряда «нот» признаются исчерпанными и «флаги чести» легко спускаются, в это убийственное время русский бездержавный доброволец не захотел – и не мог! – спустить своего, русского флага, флага русской чести, флага человеческого достоинства. Только представьте себе, что такое для мира в этой кровавой каше какая-то безвестная «китайская женщина»! Их, этих китайских женщин с ребятами, и всех, кто попался под руку, бьют и с земли, и с воды, и с неба. Давят их падающие стены, живьем сжигают пылающие дома. А вот для русского добровольца эта «китайская женщина» в этой кровавой каше осталась человеком, осталась женщиной, а не каким-то осколком разрушения, – быть может, знамением сестры, матери, невесты… – словом, высокой ценностью, за которую необходимо вступить в борьбу, которую надо защитить, несмотря ни на что, ни на какие там «правила порядка». У русского добровольца нет родины-державы, нет никакой защиты: сам он себе и держава, и защита, и флаг. Но есть в нем, при нем – русская честь, есть у него, безымянного, имя– Русский, и есть у него «во имя». За два десятка лет не утратил их, не вытравили в нем душу и эту честь, и это его «во имя» никакие всесветные мытарства, никакие угрозы его не устрашили. Это «во имя» и эта честь властно ему велели: должен слабое защитить, гонимое оградить… женщину, пусть хоть и китаянку, эту пылинку в мире, каплю в китайском океане… должен! И он – выхватил револьвер. Что это означает? А то, что отдал жизнь свою. Вдумайтесь только, жизнь свою отдавал… за что? Очевидно, что ставкой в этой решительной игре было что-то, очень уж драгоценное, больше жизни, чего уступить нельзя, без чего уж и жить нельзя: жизнь ведь на ставку ставил! Совесть русского добровольца велела так. Он в этом жесте себя не помнил: что его могут убить, что его «поволокут», что его будут… – нет, не помнил. Не думал, что если и останется жив, – так его завтра же по какому-нибудь «представлению», для урегулирования «инцидента», лишат службы. Ни о чем не думал, не мог думать, ибо все это закрылось одним веленьем – должен. Русский доброволец действовал так не под влиянием мгновенного порыва: он борется и не сдается. Его волокут пятнадцать человек японских солдат, но он не отступает, не покоряется: он выхватывает свисток и подает тревогу. И вот – грузовик с русскими добровольцами. Они являются на тревогу первыми. Это все – «наймиты», чужаки в Китае и чужаки в мире, но они верны служебному и человеческому долгу. Русский безвестный доброволец жизнь свою отдавал «во имя» – во имя человека. За «китайскую женщину». А когда придет время, и ставкой будет не «китайская женщина», неведомая пылинка в мире, а Родина-Мать, Россия?! Можно ли сомневаться, как тогда будет действовать русский доброволец?! Он давно показал себя, целому миру показал, и мир поглядел сквозь пальцы. И в Шанхае он показал себя, и мир опять поглядит сквозь пальцы. Только – не весь. Японцы – оценили «русского добровольца». Они поставили европейцам условие: «отныне порядок должен охраняться только регулярными частями, без „добровольцев“!» Сами решительные, отважные, они делают этим честь героям.
