Первые лучи весеннего солнца, преодолевая все препятствия, все же проникали сквозь полуподвальное окно, не доставляя, однако, никакой радости в этот траурный день. Инга сидела в темной комнате и ела. Ее едой была щепотка сахара, насыпанная горкой на блюдце и кусочек хлеба, который она макала в сахар, запивая чаем. Мама с бабушкой находились во второй комнате. Мама рыдала... Бабушка сидела на диване и утирала слезы. -- Боже, что с нами будет! Теперь снова будет война... Наша страна и мы все погибнем без Сталина, -- шептала мама, заламывая руки. -- Ну, мамочка, -- сочувственно сказала Инга, оставив еду и подойдя к маме, -- мамочка, а Веркина бабушка говорила, что когда человек умирает, он улетает на небо и там продолжает жить. И, значит, Сталин о нас будет думать и не будет никакой войны. Мама продолжала плакать, не обращая внимания на детский лепет. -- А Любка сказала, что она слышала, как ее папа говорил, что Сталин не любил евреев... Бабушка вся затряслась от этих слов, и впервые в жизни Инга получила удар по губам от добрых ласковых ее рук. -- Инга, -- сказала бабушка испуганно, -забудь навсегда то, что ты сказала. В нашей стране все люди равны. Сталин любил всех людей в нашей стране. Запомни! Ты еще маленькая, но ты уже достаточно большая, чтоб это запомнить. Никогда не говори плохо ни про Сталина, ни про когонибудь, кто будет вместо него, ни про нашу страну. Наша страна -- самая лучшая на свете. Если ты будешь говорить плохо про нашу страну, тебя и нас всех посадят в тюрьму. Ты поняла?! -- Да, -- сказала Инга, сильно испугавшись при слове "тюрьма". У ее одноклассницы Беллы год назад папу посадили в тюрьму. Она считалась богатой -- у нее была очень дорогая форма, красивые коричневые американские туфли с большой пряжкой, кожаный коричневый портфель и предмет всеобщей зависти -- пенал с двенадцатью (!) цветными карандашами. А после того, как папу посадили в тюрьму, девочка всегда ходила грустной, иногда плакала и говорила, что ее папа за решеткой, как звери в зоопарке. И сейчас, когда бабушка сказала про тюрьму, Ингу охватил страх.
-- Ты должна знать и всегда говорить, -- продолжала бабушка, утерев вновь накатившиеся слезы, -- наша страна -- самая лучшая. Это ее враги говорят о ней плохо. А сейчас, когда наш вождь умер, мы должны особенно подчеркивать, что мы любим свою страну, чтоб не было войны. Ты хорошо запомнила? Ты поняла? -- Да, бабушка, -- сказала Инга, не все поняв, но запомнив слова бабушки на всю жизнь.
x x x
Инга сидела на табуретке с опущенной головой, и ее длинные мокрые волосы спускались почти до пола. Мама, вытерев их полотенцем, стала втирать в них керосин. Девочка каждый раз тихо вскрикивала от боли, когда затягивался волос. -- Ничего, ничего, потерпи, -- говорила мама с нежностью, -- вот через неделю в школу и, когда будет медосмотр, у тебя не найдут ни одной гнидки. Ты ведь уже будешь семиклассницей. А помнишь, как в прошлом году у вас одну девочку остригли. А твои волосы -- это богатство. Мы их будем беречь. Вот благодаря керосину у тебя ни разу не нашли ничего в голове. Помнишь, как ты мечтала иметь длинные косы, когда тебя обрили во время фурункулеза? Ты все лето напяливала на себя какие-то шапки, к которым привязывала веревки и болтала головой, словно у тебя длинные косы. Вот тебе награда за то, что ты хорошая девочка, за то, что ты хорошо учишься, -- у тебя такие роскошные волосы, и их нужно беречь. -- Да, я знаю. Но такой ужасный запах. -- Ну, вопервых, не у тебя одной такой запах, а вовторых, все знают, даже учителя, что так нужно делать, иначе заведутся вши, а ты у нас чистюля.
-- Левка будет опять смеяться на весь двор. -- А на Левку ты вообще не обращай внимания, у него, кроме голубятни, ничего в голове нет. -- Да, мамочка, я вообще его обхожу стороной после того, как такое... случилось с Майкой Из-за него. Ведь она действительно хотела умереть. -- Если б она была хорошая девочка, она бы не пошла с ним в подвал... Я всегда удивлялась, что мама не запрещала ей допоздна гулять на улице с мальчишками.
-- Я часто видела, когда шла в уборную вечером, что они целовались под деревом... -- Вот Майя и доцеловалась. Теперь ни один хороший мальчик с ней дружить не будет и не женится никогда. -- А Левка? -- Да Левка еще сопляк. Ему еще армию отслужить. Но что нам о них говорить... -- Мама подняла водопад струящихся волос и, наклонившись, поцеловала дочку в лоб. -- Ты у нас совсем другая. Ты не будешь целоваться с мальчишками под деревом. Всему свое время и, когда ты кончишь школу, поступишь в институт, твой принц появится. Он приплывет на белом корабле, а мы будем стоять на берегу моря и его встречать... x x x
Море в этот день было веселым и словно баловалось с людьми своими поющими волнами. Солнце, как будто играя с отдыхающими в прятки, то заходило за тучки, то вновь выглядывало.
-- Дети, вы уже час в воде. Вы же простудитесь, -- кричала мама, стоя на песке у самой воды. -- Ну, мамочка, ведь жара, ничего не случится! Это последний папин выходной перед началом школы, -- крикнула Инга и тут же с сестрой Мирой погрузилась в воду, которая, как им казалось, была особенно ласковой в конце лета. Это был их любимый летний день -- понедельник, когда у папы был выходной и он не ходил на хлебозавод, где ему было тяжело работать Из-за ранения в ногу, которое давало о себе знать. С первых дней возвращения в Одессу после войны было решено, что мама работать не будет, вопервых, потому что у нее были больные почки, а вовторых, чтоб следить за девочками, дабы не отдать их на произвол улицы. Именно потому что мама не работала, она могла шить, каждый день ходить на Привоз, выискивая там все самое дешевое, чтоб кормить и как-то одевать семью и чтоб девочки были "не хуже" других. Летом они не имели возможности снимать дачу, а в пионерские лагеря детей не отправляли, боясь, что девочкам они ничего хорошего дать не могут. Поэтому почти все каникулы они проводили во дворе, лишь изредка отправляясь на пляж, когда мама выбирала для этого время и когда у нее были силы. Мира, завершив образование восьмью классами, уже работала на трикотажной фабрике, а Ингу без взрослых мама на море не отпускала.
Поэтому в папин выходной родители старались компенсировать детям праздник. Мира даже договаривалась на работе, чтоб по понедельникам при возможности и ей позволяли брать выходной в счет отпуска либо с последующей отработкой. Обычно накануне, в воскресенье, мама целый день готовила провиант, набивая им большую хозяйственную сумку и авоськи. В понедельник утром папа, вопреки маминым увещеваниям, что у них нет денег раъезжать на такси, выходил за ворота и умелым жестом останавливал машину. "Без необходимого прожить можно, а без не необходимого нельзя", -- повторял он изречение, не зная, кому оно принадлежало. Женщины усаживались на заднее сиденье, а сам отец разваливался на переднем и, выставив локоть в открытое окно, с достоинством говорил водителю: -- В Аркадию. Когда в другие редкие дни девочки выбирались на пляж с мамой или с Мириными друзьями и тряслись, зажатые потными телами пассажиров в всегда переполненном пятом трамвае, они знали, что наступит понедельник, когда папа подарит им это кусочек красивой жизни. -- Инга, привет, -- раздался вдруг голос неожиданно появившейся подружки. -- Привет, Нонка, -- сказала Инга, подпрыгивая вместе с волной. -Ну вот, лето кончилось. Через семь дней в школу. Я слышала, -- засмеялась Нонна кокетливо, -- что у нас появятся новые учителямужчины по основным предметам. -- Да, да. Я тоже слышала. -- А тебе сшили новую форму? -спросила Нонна, присев, чтоб погрузиться до подбородка в воду. -- Нет, в этом году я буду в старой. Мама мне ее удлинила, и она неплохо смотрится. Родители сказали, что в следующем году, в десятом классе мне сошьют новую хорошую шерстяную форму, так чтоб потом ее можно было переделать в платье, в котором я смогу ходить в институт, если поступлю, конечно. -- А мне все новое в этом году сшили: и платье, и черный передник, и белый -- все новое. Платье -- прелесть. Темнокоричневое, из тонкой шерсти, в густую, густую складку. Ну ты увидишь. -- А ты когда с дачи приехала. Почему не зашла? -Да вчера только. С Линкой мы уже виделись, а к тебе я собиралась завтра. Я же знаю, что понедельник у вас святой день. Мне не терпится тебе рассказать про свой роман с одним мальчишкой, соседом по даче. Представляешь, мы поцеловались! -- шепнула Нонна подружке на ухо. Ну пока! Меня уже мама потеряла. Нонна легла на воду и бысто поплыла вдоль берега. Побыв в воде еще несколько минут, Инга с Мирой вышли на берег и стали помогать маме доставать еду из огромной сумки. Так уж повелось, что мама, хоть и сопротивлялась папиному "транжирству" на такси, сама делала все, чтоб этот папин выходной на пляже был подлинным праздником. Поэтому в остальные дни недели она, как могла, экономила, чтоб в понедельник на пляже было изобилие: и жареные котлеты, и огурчики, разрезанные пополам и посыпанные солью, и помидоры, и вареные яйца, и брынза, и фрукты. Мама регулировала процесс трапезы так, чтоб всем все досталось поровну, а фрукты -- в основном девочкам. Предавшись радостному гурманству, вся семья сидела на подстилке -- старом одеяле -обычно около часу. После чего папа, окунувшись в море, ложился загорать прямо на песке, мама тоже окунувшись, садилась читать Драйзера, которого брала у соседки, а дочки снова надолго шли в воду. Обычно на пляже проводили целый день, и с наступле нием сумерек уставшие, перегретые на солнце, они возвращались домой и сразу укладывались спать. Мира спала на диване в десятиметровой "гостиной", освещенной окном, лишь наполовину проглядывающим изпод полуподвала. Когда сестра укладывалась, мама расставляла Ингину раскладушку рядом с диваном, и если Мире ночью нужно было вставать по естественным надобностям, то, чтоб выйти во двор, она с трудом протискивалась между своим диваном и раскладушкой сестры. Кроме того, для выхода во двор нужно было пройти через двенадцатиметровую темную, без окон комнату, которая была одновременно спальней родителей и кухней. Отцу дали это жилье взамен разрушенного бомбежкой, как только он, демобилизованный, найдя семью, вернулся в Одессу после войны. Семья с радостью вселилась в убогое, без всяких удобств жилище, -- всем тогда казалось, что это ненадолго. К тому же по удачному стечению обстоятельств оно располагалось в одном из флигелей двора, куда вернулись в довоенную квартиру мамина сестра и мамина мама.
