Его упорство смущало. Следователи чувствовали загадку в деле. Шли бесконечные допросы. Дело о контрреволюционной группе росло... А Хамдам за это время стремился наладить сношения с внешним миром... Прижиганиями и махорочными компрессами он устроил себе язву на теле, чтобы попасть в больницу. Он рассчитывал, что в больнице будет свободнее. Когда мистификация не удалась, он начал думать о побеге... По ночам ему снилось бегство в Ташкент... Он просыпался мокрый, у него билось сердце, он прижимал руку к груди и мечтал в темноте. Тюрьма спала... В ней даже от стен пахло хлебом и потом. Хамдам ненавидел в эти минуты Карима и в то же время надеялся на него.
Уживчивый Сапар устроился лучше всех. Он быстро подружился с охраной. Топил печи, колол дрова... Он почти не сидел в камере: целыми днями он хлопотал и суетился, то в коридоре тюрьмы, то на дворе. Своей услужливостью он был приятен надзирателям. Они смотрели сквозь пальцы на те мелкие нарушения, которые он себе позволял. Его можно было вызвать в любую минуту дня и ночи, если требовалась какая-нибудь помощь. Сапар все исполнял с охотой. Он надраивал полы и нары и этим так купил завхоза, что тот готов был вечно держать Сапара при себе... На допросах Сапар смеялся, обо всем говорил прямо, резко, скоро, откровенно, не задумываясь... Конечно, о многом, то есть о самом главном, опасном для него и для Хамдама, он молчал.
Однажды вечером надзиратель крикнул Сапару:
- Пойди в четвертый номер. Просит парашу.
Сапар испугался. Он знал, что в No 4 сидит Хамдам... Надзиратель отомкнул дверь ключом и прошел с ключами дальше, оставив Сапара наедине с Хамдамом.
- Рад тебя видеть, Хамдам-ака, живым... - проговорил Сапар, входя в камеру.
Хамдам приветливо встретил Сапара.
- Ты умница, - сказал он.
- Я не чернил вас... Только в меру, для правды.
- Ты это делал для пользы. Это хорошо. Говорят, ты выходишь в город?
- Иногда выхожу. Мы возим хлеб из пекарни.
- Зайди завтра ко мне. Достань бумагу, карандаш, конверт. Мне письмо надо отправить на волю.
- Хорошо, сделаю... - сказал Сапар.
Из коридора раздался голос надзирателя:
- Ну, справились?
- Справились! - крикнул Сапар и, мигнув Хамдаму, выскочил из камеры.
Надзиратель Овечкин, пожилой человек, весело поглядел на Сапара, помчавшегося с парашей в руках по коридору.
Овечкин служил в кокандской тюрьме с 1914 года. Арестанты его любили за невзыскательность. Хамдама он опасался. Разговаривал с ним вежливо и всегда думал, как бы с этим сомнительным арестантом не нажить ему беды.
42
Всю ночь Хамдам не спал, он забылся только под утро и во сне видел своих жен...
"Сон до полуночи исполняется скоро. Утренний сон? Его исполнения надо долго ждать... - подумал Хамдам, просыпаясь. - Однако это лучше, чем ничего не ждать".
Утром Хамдам получил от Сапара все, что просил. Утро было хорошее, солнце светило в камеру. Вообще весь этот день, наступивший после разговора с бывшим джигитом Сапаром, показался ему особенным, веселым днем.
Перед вечерней поверкой, когда Сапар сунул ему в окошечко кружку с чаем, Хамдам передал письмо.
Сапар прочитал адрес, и у него задрожали губы. Письмо было адресовано Кариму.
- Я не участвовал в этом деле! - быстро сказал Сапар.
- Да ты и не участник! Ты только опусти письмо в ящик, - равнодушно ответил Хамдам.
Эту ночь он уже думал о будущем.
Письмо было официальное. В письме он жаловался на то, что его напрасно держат.
Прошла неделя. Хамдам понимал, что Карим не может ответить ему. Но разве нельзя найти иной способ, какой-нибудь знак?.. Перевести в большую, общую камеру, облегчить режим. Хамдам раздражался. Проклятиями он осыпал Карима. Он перестал умываться и целые дни проводил, шагая по маленькой душной камере из угла в угол, пугая соседей.
43
После того, как уборочная кампания кончилась, Юсуп сразу поехал к Лихолетову в Самарканд. Никогда еще Юсуп не жил такой беззаботной и счастливой жизнью, как в этот месяц своего отпуска. Сердце его было спокойно. Ведь он выполнил свой долг. Судьба ему благоприятствовала. Теперь нужно было только ждать того дня, когда обстоятельства всего хамдамовского дела выяснятся окончательно и все виновные понесут заслуженное наказание...
В квартире Лихолетова часто собирались гости (военные работники, сотрудники местных учреждений, представители самаркандских властей). Лихолетов был гостеприимен, жил широко, любил принять людей, часто жертвовал для этого последней копейкой и нередко издевался над самим собой, говоря: "Хорошо живем. Когда пусто, когда густо... когда нет ничего..." Все шли к Лихолетову охотно. Как будто здесь, в простой, обыкновенной обстановке, все обретали то, чего им не хватало дома... Лихолетов умел повеселиться, мог выпить, занятно поговорить. Это было известно всему городу. Каждый шаг Александра отмечался чем-нибудь. Стоило ему прийти в театр, как уже во втором антракте он появлялся за кулисами и знакомился с актерами. Благодаря этой легкости в знакомствах дом Лихолетова был всегда полон гостей.
Многие из них, знакомясь с Юсупом, расспрашивали его о Хамдаме, всех интересовал этот человек, потому что арест Хамдама на многих, даже не знавших его, произвел впечатление...
Срок отпуска уже кончался, и Юсупу пора было уезжать. На прощанье Лихолетов вздумал угостить его охотой. Юсуп, конечно, был плохим охотником, но дело ведь тут было не в добыче. Степная ночевка, дружеские разговоры на привале - вот что считалось самым главным, самым интересным в этом деле, поэтому Юсуп согласился на него с радостью... Здесь, в Самарканде, ему никак не удавалось побыть наедине с Лихолетовым. Александр вечно был окружен людьми, - Юсуп же не любил суеты и теперь с удовольствием думал о том, как приятно и тихо они проведут вместе эту осеннюю охоту.
Юсуп сидел на балконе. Возле него на круглом деревянном столике лежали части разобранных ружей, стояло блюдечко с налитым в него слабым раствором нашатырного спирта, тут же стояла и баночка с вазелином. Неподалеку от Юсупа сидела на балконе Варя. Голова ее была не покрыта, и ветер слегка шевелил ее волосы. Варя грелась на солнце и, вытянув ноги, откинувшись в кресле, внимательно читала книгу...
Юсуп, действуя шомпольной палочкой, конец которой был замотан куском мягкой тряпки, прочищал ружейные стволы от нагара. Он опускал тряпку в раствор, потом протирал ею дуло, - работа эта была отвлекающая от всяких забот и волнующих мыслей, приятная, как и вообще все прочие сборы и приготовления к охоте.
Небо было желтое и безоблачное, все предвещало тихую, славную погоду. Охота ожидалась необыкновенная - на автомобиле за джейранами. Для этого необходимо было выехать в степь, в пятидесяти километрах от Самарканда, и колесить по степи несколько десятков километров в поисках стаи. Собственно, по закону такая охота на машинах воспрещалась. Джейран, как бы ни был он быстр в беге, конечно не в состоянии убежать от машины. Его легко загнать, утомить. Но все-таки следует сказать, что при быстрой езде по степи охотники подвергаются серьезной опасности. Иной раз степь гладкая, как асфальт. Осенью на ней выжжены все травы. Машина на таких местах может взять скорость свыше семидесяти километров. Но степь есть степь. Это не дорога. И трудно усмотреть на ней какой-нибудь скат, трещину, складку - все это на быстром ходу может быть причиной смертельной катастрофы. Стрелять полагалось только с машины, с ходу, и непременно пулей...
Это до некоторой степени уравнивало шансы человека и джейрана и придавало всему делу захватывающий азарт. Лихолетов, конечно, был любителем этой запрещенной охоты.
Выезд предполагался ночью, чтобы с рассветом добраться до степи и захватить утреннюю зорьку.
Юсуп мечтал о той минуте, когда они сядут в машину... Впереди нее побегут от фар два голубых луча, машина понесется мимо садов, пахнущих ночной влагой, и в эту минуту он забудет о городе и городской жизни.
Ночь обещала быть звездной.
Юсуп хорошо знал окрестности Самарканда и уже заранее переживал все наслаждения от этой поездки.
Он представлял себе, как с левого боку, в нескольких километрах от машин, начнет все выше и выше подыматься горный хребет, как утром его вершины воспламенятся, будто костры, как сразу согреется воздух и приятный, острый ветер пахнет из Зеравшанской долины, как машина пересечет железную дорогу и пройдет кусок пути прямо по рельсам и вслед за этим из-под арки Тимура* покажется широкий Зеравшан, как он увидит его безмятежную зыбь, и тихие заросли, и плоские желтые плодородные берега, и далекие богатые сады с тонкими, будто иголки, тополями, как при первом луче утреннего солнца вспыхнет весь этот величественный простор и даль превратится в прозрачное кружево, сплетенное из желтой, золотой и фиолетовой паутины... Эту долину еще арабы называли раем.
_______________
* Арка моста, построенного Тимуром в XIV веке.
