Посмотрите, пожалуйста, вот в этой огромной зале большого театра движется с полсотни пар, медленно, лениво прохаживающихся взад и вперед под бесовски-неистовые звуки, раздающиеся с верхнего балкона; вот впереди всех господин с Анною на глее, с страшно отъевшеюся физиономиею, и об руку с ним темно-коричневое женское домино, с вялыми движениями, с тяжелой ступней немки... о немки, немки!.. в какую полусонную минуту создает вас вечная мать-природа, утомившаяся разнообразием резких южных профилей! И чем бы, кажется, не женщины - чудесный бюст, правильное очертание лиц, идеально правильное, и на каждом лице печать казенной чувствительности, но глаза... глаза, в этих больших, голубых, вечно спокойных глазах вам уже нечего искать с самой первой минуты, как вы их увидели, эти глаза, пожалуй, чисто небесные, но ведь чем ближе к небу, - холоднее, говорит пословица. И эта речь, эта речь приторно-сладкая, не частая, не рассыпчатая речь француженки, не полногласно певучая речь южной женщины, не ленивая даже, но полная соблазна речь русской женщины, а немецкая речь, пересыпанная вечными Ach! и до бесконечности протянутыми Ja... о немки, немки! они только тогда и хороши, когда погибают рано, как все героини _Шиллера_, - но беда, истинная беда, когда немка дожила уже до того возраста, когда она узнает толк в бестолковом Жан-Поле. О! тогда она замучит себя и других приторной аффектациею чувства, она пересластит самую любовь до того, что нужна детская страсть к конфетам, чтобы понять эту любовь, она из каждого мелкого чувства сделает маленькое чудовище на муку ей самой и другим, разумея под этими другими не немцев. Немцев сама природа создает для немок.
Но я увлекся, я начал маскерадом и пишу о немках. Не виноват - что же делать, когда нет русских женщин. Где они - давайте их, русских женщин!.. Мы не видели еще русских женщин. В Москве и Петербурге есть барышни, в Москве есть барыни, в Петербурге есть чиновницы: но ни в Москве, ни в Петербурге нет женщин, не родятся женщины - почва такая! А если и появится женщина, то ведь и там и здесь, по слову Пушкина, она - беззаконная комета в кругу расчисленном светил. {3}
Званинцев скучал невыносимо, ходя об руку с какою-то схваченною им на лету женскою маскою и слушая ее догматические, заказные Liebeleien. {любезности (нем.).}
Наконец, остановясь с ней недалеко от главного входа и направивши лорнет на ложу бельэтажа, он очень нецеремонно снял ее руку с своей.
- Du labt mich... Schame dich! {Ты оставляешь меня... Постыдись! (нем.).} - с невыносимою нежностью сказала его маска, но, не получа ответа, тотчас же схватила руку довольно толстого господина с лысиной на голове, сказавши: - Ich kenne dich. {Я знаю тебя (нем.).}
В ложе, в которую был направлен лорнет Званинцева, стоял, опершись на балюстраду, молодой человек. Он смотрел вниз, ища, казалось, кого-то глазами, и, наконец, быстро вышел из ложи.
- A! - почти вслух сказал Званинцев, надвинув шляпу и садясь на балюстраду одной ложи бенуара.
Взгляд его вскоре отыскал опять молодого человека, который, сошедши с лестницы из бельэтажа в залу, почти тотчас же подал руку маленькому белому домино и вмешался с ним в толпу.
Званинцев обратился к капуцину, стоявшему недалеко от него и давно уже неподвижному, как статуя.
- Послушай, - сказал он ему довольно тихо.
Тот не отвечал.
- Антон Петрович, - громче повторил Званинцев.
Капуцин невольно вздрогнул, Званинцев улыбнулся.
- Ты задумался не на шутку, - продолжал он.
- А что? - равнодушно спросил тот.
- Вот что, - сказал Званинцев. - Тебе все равно - быть замаскированным или незамаскированным?
- Почти... меня никто здесь не знает.
- Так дай мне, пожалуйста, твоего домино.
- Пожалуй - зачем тебе?
- Мне это нужно.
И они вышли вместе.
Почти вслед за их уходом явился молодой человек с маленьким домино. Молодой человек был Севский.
- Знаете ли, Лиди, - говорил он своей спутнице печальным тоном, знаете ли, что вам грех меня так мучить?
- Вас мучить, - повторила со смехом девочка, - разве я вас мучу?
- Если б вы знали, - продолжал он, - чего мне стоило быть сегодня здесь... о Лиди! Пожалейте обо мне, если вы меня точно любите.
- Мне вас жаль, - сказала холодно его маска.
- Да я сказал, впрочем, не с тем, чтобы вы обо мне жалели... Мне уж теперь все равно, - отвечал Севский с какой-то отчаянной решимостью.
- Право? - засмеялась Лиди... - вам все равно, говорите вы, вам все равно... а ваша матушка...
- Лиди, Лиди, - говорил Севский страстно, - вы знаете, что я люблю вас, вы этому верите, вы должны этому верить.
С ними поравнялся почти в эту минуту капуцин и пропустил их вперед.
- О! да, я вам верю, Севский, - прошептала рассеянно Лиди... - но что вы так странно смотрите?
- Этот капуцин, - сказал ей на ухо Севский с видимым волнением.
- Ну что же? - спросила она и, засмеявшись, опять показала свои хорошенькие зубки.
- Если этот капуцин - Званинцев?
Лиди робко взглянула в сторону, но капуцин исчез.
- Так что же нам до него? - сказала она наконец.
- Что?.. Я ненавижу этого человека, Лиди... он беспрестанно следит за вами.
- Следит за мной? - с трепетом спросила Лиди.
- Бывают минуты, когда мне хочется убить его, - сказал Севский.
Севский и Лиди исчезли снова в толпе.
- Здравствуй, Воловский, - сказал капуцин, подходя к своему приятелю, разговаривавшему с человеком, которого лысина показывала с первого раза его солидность.
- Здорово, - отвечал Воловский, пожимая его руку. - Что тебе за охота нарядиться шутом?
- Так; мне надоело кланяться разным господам.
- Отсюда ты куда? - спросил Воловский, зевая.
- В клуб конечно, а ты?
- И я тоже. Да вот вместе, втроем, господа, отправимтесь, - продолжал Воловский, обращаясь к своему собеседнику... - Рекомендую вам, Степан Степанович, моего приятеля Званинцева... Званинцев! Степан Степанович, мой начальник...
- И хороший приятель, добавьте, - сказал человек с лысиною, подавая руку Званинцеву. - Я давно хотел с вами познакомиться, - обратился он к Званинцеву.
Званинцев поклонился.
- Не родня ли вам, - начал он, - молодой Севский...
- Николаша? - спросил толстяк.
- Кажется, - отвечал Званинцев.
- А вы почему его знаете? он мой родной племянник, сын моего брата.
- Я с ним виделся в одном доме, - сказал Званинцев.
- А! верно у Мензбира?
- Вы угадали.
- Ох, уж мне этот дом! - сказал толстяк, сжавши губы. - Вам и Воловскому, разумеется, ничего быть где угодно, но Николаша... Хоть бы вы его остановили, право, а кстати, как звать вас по имени и по отчеству? добавил он, нюхая с расстановкою табак из серебряной табакерки.
- Иван Александрович, - отвечал за Званинцева Воловский.
- Ну да, хоть бы вы его остановили, право, Иван Александрович. Я уж ему говорил, да что? нас, стариков, не слушают. Матушка его - хоть и родня моя, а баба вздорная, ничего не умеет делать толком. Подымет всегда содом такой, что боже упаси, а путного ничего не сделает. А Николашу, право, жаль, я его люблю, малой славный.
- Я его, кажется, видел сегодня, - сказал Званинцев, как будто б отклоняя разговор.
- Где?
- Здесь, - спокойно отвечал Званинцев и тотчас же отошел от Воловского.
- Куда ты? - спросил его тот.
Но Званинцев исчез уже в толпе.
- Так он здесь? - заметил как бы про себя толстяк... - как бы его встретить, право?
- Что ж, пойдемте на счастье, - сказал Воловский.
Они пошли.
Через несколько минут им в самом деле попался молодой Севский об руку с Лиди.
- Да, - говорил он с жаром, - я знаю, что когда-нибудь один из них непременно столкнется с другим, я это знаю - и тогда...
- Кто это столкнется, мой любезнейший, и с кем? - перервал его вовсе неожиданным смехом чей-то знакомый голос.
Он остолбенел... Перед ним стоял его дядюшка и очень добродушно хохотал, показывая на Лиди чуть не пальцем.
- Ага! попался, друг? - продолжал он. - Молодец, право! кто это. с тобой?
- Дядюшка, - с досадой начал Севский.
- Ничего, ничего, - говорил Степан Степанович, - я тебе мешать не буду, это все, братец, ничего, на все это мое тебе разрешение... Вот только к Мензбиру.
Лиди вспыхнула под маской и почти насильно повлекла молодого Севского дальше от хохотавшего Степана Степановича.
- И я должна это слышать, - почти вскричала она, - и из-за вас, сударь, из-за вас.
Севский был уничтожен...
- Лиди, - начал он покорным голосом, - требуйте от меня чего хотите, но сжальтесь надо мною... Есть вещи выше сил моих.
- Я ничего не требую, - сухо отвечала Лиди и, бросивши его руку, подбежала быстро к женской маске.
- Поедемте, тетушка, - сказала она повелительно и схватила за руку маску.
- Здравствуйте, Лидия Сергеевна, - сказал ей почтительным голосом Позвонцев, стоящий в двух шагах от нее, - я вас узнал.
- А! это вы, здравствуйте, - рассеянно отвечала Лидия.
- Куда вы спешите? - начал опять тот.
- Пора, мне скучно... впрочем... я останусь... пойдемте со мною. - И, схвативши руку Позвонцева, она пошла с ним быстро мимо бледного Севского, который, сложивши руки на груди, прислонился к эстраде.
