Петя Долгий засмеялся, а я сказал:
- Ты, Филипп, путаешь практику с теорией.
- Да нет. Это я к тому говорю, что жизнь у нас ноне пошла вроде бы самотеком.
- Это верно, - сказал я. - Раньше постанов был строже. Бывало, Семен Мотяков соберет нас всех и задаст вопрос: "Ну, что культивируется на сегодняшний периуд?" Допустим, наступление на клевера. Или глубокая весновспашка... Значит, кто пашет мельче, чем на двадцать два сантиметра, тот - оппортунист.
Петя Долгий только посмеивается да головой крутит.
- Тебе смешно, - сказал Филипп, - а я за этот оппортунизм чуть билетом не поплатился. И все через политзанятия. Бывало, Покров день подойдет, и политзанятия открываются. Что за манера? Тут перепьются все, по улице ныряют, в грязи челюпкаются, а они - политзанятия. Да мало того. Ему еще вопросы задавай. А вопросов не будет, значит, не усвоил.
- Меня за эти вопросы тоже таскали, - ввернул я. - Провели мы вот так же первое политзанятие, не то на Покров, не то на Миколу. "Вопросы имеются?" Встал Парамон и говорит: "Мне надо бы знать, крепостное право отменено?" - "Понятно... Еще вопросы?" Лектор посмотрел на нас мрачно. Все молчат. "Крепостное право было отменено в одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году. Понятно?" - "Понятно..." Уехал он. А на другой день уполномоченный заявляется: "Товарищ Булкин, что у вас тут за крепостное право открылось?" - "Извиняюсь, говорю, у нас высшая фаза, то есть в коммунизим идем полным ходом". - "А провокационные вопросы почему задаете?" - "Чистое недоразумение, говорю, потому как мы каждый год политзанятия начинали изучать с крепостного права. А инструктор сам перепутал, с другого периуда начал. Потому и спросили..." Ну, лагушок выпили и мирно разъехались.
- Ты дешево отделался, - сказал Филипп. - У меня оборот другой вышел. Как раз накануне Покрова дня приехал инструктор из районного комитета. "Где парторг?" - "Теще за дровами уехал". - "Тогда собирай ты людей. Мы, говорит, вкратце пройдем главу". Вкратце так вкратце. Послал я техничку школьную, сам пошел по избам. Пособирали всех кого нашли - и коммунистов и беспартийных. Думаю - сойдет. Ладно. Расселись, а ночь уж на дворе. Он - в свою тетрадь, а мужики храпака задают. Уж он читал нам читал - часа два. Потом и говорит: "Вопросы имеются?" Ну какие вопросы на Покров день? Кто очнулся, - сидит, в пол смотрит, кто зевает. Думаю, надо задать вопрос, а то еще скажет - не на уровне. Поднял я руку и спрашиваю: "А кто такие оппортунисты?" Он с минуту посмотрел на меня строго, вроде бы впервые видит, и сказал якобы про себя: "Хорошо". И записал что-то в тетрадь. Потом спрашивает: "Еще будут вопросы?" Ну кто ж ему задаст еще? Ежели он меня записал в тетрадь, то и другого запишет. А потом вызовут отчитывайся. Все молчат. "Ладно, говорит, два часа читал я вам про оппортунистов, а вы еще вопросы задавать!.. Хорошо". Захлопнул тетрадь и уехал. Вот тебе через день вызывают меня в райком. Я спрашиваю бухгалтера Якова Ивановича: "Может, какие данные требовали?"
"Нет, говорит, данных никаких. Приказ явиться лично".
Ну, думаю, беда. Без данных вызывают, да еще лично, значит, не к добру.
Везет меня Сашка, а я от озноба зуб на зуб не попадаю. Выпил в Богоявленском, думал, согреюсь. Нет! Трясет, как в лихорадке. Ну за что меня вызывают? По дороге все передумал. И верите - раз пять преступником себя почуял. Может, думаю, за то, что хлеб в скирдах погнил? А может, потому, что льны посеял на нове в низине и они вымокли? Ну, черт его знает...
Приехали в Тиханово поздно. Известное дело - постояльцы. Мясо привезли, меду. Хозяин поллитру поставил. Ты пьешь, и хмель тебя не берет. И сон не в сон.
На другой день утречком подхожу к райкому - пустынно. Никто больше не идет. Не то что председателей - собаки не видать. Ну, беда! Зашел я в приемную. Вот тебе - милиционер Тузиков передо мной... Стоит, как на часах. У меня так все и оборвалось. Дурная примета. Милиционера заранее вызвали. Я потоптался и вроде бы не то спрашиваю, не то извиняюсь:
- Меня вызывали?
- Ежели вызывали, заходи.
И не смотрит на меня. Стучу в дверь - никто не отвечает. Открываю - а там еще одна. Эх, думаю, совсем спятил. Позабыл, что у них перед кабинетом промежуток, вроде предбанника. Это, наверно, для того устроено, чтобы дух перевести.
Вхожу в кабинет:
- Здравия желаем!
- Садитесь.
Сел. Смотрю - народа никого, одни они. Листок бумаги перед каждым. Только карандашами шуршат. А сам Мотяков без сапогов, в одних носках ходит и плюет. Как это называется? Ну, что я в школу намедни привозил для плевания... Вроде табуреток?
- Урны, - подсказал Петя Долгий.
- Вот-вот. У него в кабинете их две стояло - одна в том углу, другая в этом. Он ходит, значит, в носках от одной к другой и плюет.
Беда, думаю. Кабы он хотел что сказать, уже сказал бы. А тут замышляет. И такое, что и высказать не хочет. Ходил он ходил, и вдруг ни с того ни с сего:
- Ты почему провокационные вопросы задаешь?
Я так и обомлел:
- Кому, Семен Иванович, задавал я провокацию?
- Ты не прикидывайся дураком! Кто спрашивал нашего инструктора про оппортунистов?
- Дак ведь это я для поддержания порядка.
Тут все как загогочут. А Мотяков подошел ко мне и рявкнул:
- Комедию ломать! Я отобью у тебя охоту дурачиться враз и навсегда. Ты что, не знаешь, кто такие оппортунисты?
Я аж привскочил:
- Знаю, товарищи члены бюро районного комитета, знаю.
Все опять засмеялись, а меня обида взяла:
- Товарищи, не считайте меня за дурака.
- Ты давай сам не придуривайся. Ну, говори, зачем задавал вопрос? Мотяков стоит передо мной и на носках покачивается.
А второй секретарь Семкин, такой кучерявенький и очень уж шустрый, говорит:
- Семен Иванович, ей-богу, он это без цели. Позвольте, я ему вопрос задам?
- Задавай.
- Скажите, Филипп Самоченков, кто такие оппортунисты?
И все снова захохотали.
- Дак все мы с вами и есть оппортунисты, - отвечаю.
- Как? И я оппортунист? - Мотяков аж голову вскинул кверху, а все остальные притихли.
- Нет, вы, Семен Иванович, не оппортунист. А мы все оппортунисты.
- Почему?
- Потому как планы мы не выполняем.
И все снова захохотали.
- Дурак, - говорит Мотяков. - Оппортунизм - это течение. Понял, враз и навсегда?
Ну, думаю, пропал. Ежели под течение определили меня - конец. Я знал, что в партии какое-то течение было... Стою я, будто в рот воды набрал. А они смеются. Даже Мотяков прыснул два раза.
- Ладно, - говорит, - потешил. Ты почему хлеб не сдаешь?
- Дак ничего нет, Семен Иванович. Окромя проса.
- Сколько проса у тебя?
- Да пудов шестнадцать осталось. Товарищи члены районного бюро, не сумлевайтесь! Завтра же всю сдам...
Все опять засмеялись. И Мотяков не удержался: "Га, га, га! Ну, Самоченков, запомнишь ты оппортунизм. А просо чтоб завтра же было на ссыпном пункте".
Так я и откупился от оппортунизма просом.
Ну, посмеялись мы. А Петя Долгий и спрашивает:
- В самом деле, кто же такие оппортунисты?
- А кто их знает, - сказал Филипп. - Может быть, это тунеядцы, которых выселяют теперь в отдаленные места.
- Нет, - сказал я. - Оппортунисты это люди, которые не выдерживают руководящей линии. И поэтому за ними нужно следить.
- Ай да Булкин! - сказал Петя Долгий. - Рано тебя на пенсию отправили. Ты еще пригодился бы кое-где.
- А что ж? Все может быть... И пригожусь еще...
О РАЗБОЙНИКАХ, О ХУЛИГАНСТВЕ И О ТОМ, КАК ВСЕ ЭТО ИЗМЕНИЛОСЬ К ЛУЧШЕМУ
У Матвея Кадушкина, садовника из деревни Малые Бочаги, на стене висит карта европейской части Советского Союза, - карта перекрещена черным карандашом; и как раз на пересечении линий жирный кружочек выведен. Это и есть Малые Бочаги. Пуп Земли. Тридцать верст до Брехова и пять километров до Тиханова. Значит, наш район есть центральный, выставленный как бы напоказ. Поэтому раньше у нас было много бродяг, богомольцев, всяких калек, перехожих и воров. Рассказывают, якобы царь с царицей пеш прошли по нашему району (раньше - уезду), в Сэров богу молиться ходили. Первых мы перевели начисто, уничтожили то есть, а воровство еще осталось, как пережиток прошлого. И более того, оно усилилось хулиганством. Тут есть объяснение причины: наш народ раньше имел притеснение от помещиков и заезжей буржуазии, купцов то есть. Поэтому много было разбойников.
Возле деревни Желудево у нас городок есть - старинная крепость с насыпными валами. Все говорят, что там разбойник Кудеяр жил со своей шайкой. А на реке Прокоше даже целые разбойные села были, - это Слезнево и Богомолове. Между ними река сильно сужается, перекаты идут. Вот на этих перекатах и работали разбойнички - купцов встречали. Те, бывало, подходят к верхнему селу Слезневу - слезы льют. Проскользнут благополучно через перекаты, выйдут на простор к Богомолову - богу молятся. Тут уж не опасно - на лодке не догонишь.
Петя Долгий якобы в книжке читал: пуще всех разбойничали в нашем крае бабы. Мы даже поспорили с ним, потому как таперика, по моим наблюдениям, бабы, то есть женщины по-современному, работают, а мужики пьянствуют и хулиганят. Но Петя Долгий показал мне книгу тамбовского буржуазного историка Дубасова. И я прочел, будто и вправду бабы раньше разбойничали.
