Дело было неслыханное. Нюра, дежурный накануне ночью капельдинер, была найдена в вестибюле "Кабаре" лежащей в луже крови и с перерезанным горлом. Дело осложнилось дикой и соблазнительной деталью - исчез директор "Кабаре" Степан Лиходеев, исчез финансовый директор Римский и исчез главный администратор Варенуха Николай. Все трое в разное время, но все бесследно.
Захаров был допрошен тут же и поступил, как всякий в его положении, то есть испугался до смерти, все свои усилия направив к тому, чтобы доказать, что он тут вообще ни при чем и ни к чему никакого отношения не имеет. Это ему удалось сделать легко - сразу же стало ясно, что тишайший и скромнейший Василий Степанович, всю жизнь сидевший в бухгалтерии, ни в чем решительно не виноват, а клятвенные его уверения, что он и представления не имеет о том, куда девались директора и администратор, заслуживают полного доверия.
Но руководить "Кабаре" в тот день пришлось все-таки ему. Узнав об этом, Василий Степанович едва в обморок не упал, но его тут же значительно утешило то, что следствие категорически заявило, что сегодняшний спектакль отменяется. Тут же двери "Кабаре" были закрыты, вывешены всюду надписи "Сегодняшний спектакль отменяется", и Захаров, стоя в толпе растерянных и бледных капельдинеров и билетерш, видел, как остроухая собака со вздыбленной .шерстью, почему-то оскалившись и рыча, кинулась прямехонько из вестибюля к кабинету финансового директора, встала на задние лапы, а передними начала царапать дверь.
Все население "Кабаре" тихо ахнуло, узнав об этом, а уголовный розыск открыл дверь и впустил знаменитую ищейку. Она повела себя чрезвычайно странно. Во-первых, стала прыгать вверх, а затем, все более раздражаясь и даже тоскливо подвывая, бросилась к окну, выходящему в сад. Окно открыли, и собака высунула морду в него и тут же явно завыла, глядя злыми глазами вверх.
Что дальше происходило, Захаров не знал, так как отправился, куда ему было велено. А велено ему было немедленно добиться в управлении кабаретными зрелищами присылки заместителей Лиходееву, Римскому и Варенухе.
Захаров облегченно вздохнул, когда покинул здание, где совершилось странное злодейство, и вышел на раскаленную солнцем площадь.
Прежде всего он увидел громаднейшую толпу, теснящуюся возле кассовых дыр и читающую с неудовольствием надпись об отмене спектакля. Вспомнив вчерашний необыкновенный спектакль, Захаров пробормотал: "Ну и ну!" - крепче прижал к себе взбухший портфель со вчерашней кассой и направился к стоянке таксомоторов.
Тотчас подошла машина. Но шофер ее мрачно сказал "еду за бензином", и уехал. Второй спросил: "Вам куда?", получил ответ: "На Остоженку", махнул рукой, сказал: "В гараж" и исчез. Захаров терпеливо дожидался третьей машины. Третий шофер сказал что-то, что поразило бухгалтера до глубины души, именно:
- Покажите деньги, гражданин.
Захаров, изумляясь, вынул червонец.
- Не поеду! - сказал шофер.
- Я извиняюсь, - сказал Захаров, моргая глазами.
- Пятерки есть? - спросил шофер.
Пораженный Захаров вынул пятерку.
- Садитесь, - сказал шофер, почему-то свирепея.
Когда в пыли и дыму Захаров летел, подпрыгивая на сиденье, он робко осведомился у мрачного возницы:
- А почему это вы насчет червонца?..
- Третий случай сегодня, - отозвался шофер, - третий сукин сын, - и с этим вынул из кармана ярлык с надписью "Абрау-Дюрсо-полусухое". - Дает червонец как миленький, - продолжал рычать шофер, - я ему сдачи три рубля... Вылез, сволочь... Через полчаса смотрю - и шофер скомкал ярлык... - Потом другой - опять червонец... смотрю... Оказывается, в "Кабаре" сиянс вчера сделал какая-то гадюка-фокусник...
Тут Захаров затаил дыхание и сделал вид, что он впервые слышит и самое слово "кабаре", а про себя подумал: "Ну и ну!" Шофер же до того расстроил себя воспоминанием, что едва не раздавил какую-то женщину и ее же обругал непечатными словами.
Наконец дотряслись до нужного места. Шофер щупал пятерку, глядел сквозь нее на солнце, что-то ворчал, но дал сдачи рубль, а насчет двугривенного сказал, что двугривенного нету.
Захаров решил не спорить - пусть пропадает двугривенный - лишь бы только скорее сплавить с плеч все это дело и с облегченной душой убраться домой.
Однако так не вышло.
Бухгалтер поднялся по лестнице во второй этаж и только что собирался пройти по коридору в конец к двери, на которой была надпись: "заведующий прием от 2 до 3", как мимо него промчалась курьерша, бормоча что-то вроде... "вот так-так!", и скрылась. Лишь только показалась заветная дверь, бухгалтер остановился, как будто прилип к полу, и выпучил глаза. Дверь была полуоткрыта и вся облеплена людьми. Они прилипли к щелям, и лица у них были искаженные. Потом вдруг вся компания кинулась бежать и рассеялась в явном ужасе, кто куда. Загремели двери по коридору. Захаров отчетливо слышал, как визгнула женщина, а пронесшийся мимо него знакомый заведующий сектором был в таком состоянии, что явно не узнавал людей.
"Распекает?" - подумал Захаров и, движимый неодолимой силой, заглянул в дверь. Заглянув, тут же сел на стул, потому что ноги подкосились.
В комнате теперь находились трое. Блистающая красотой женщина с размазанной губной краской по подбородку и заплаканным лицом, сам Захаров и третий был шевиотовый костюм с самопишущим пером в борту пиджака, и костюм этот помещался за столом заведующего в кресле.
Увидев Захарова, красавица, в которой нетрудно было узнать личную секретаршу заведующего, взрыдала, а затем и вскричала:
- О, Боже! Боже! Боже! Да где же он?
Тут грянул телефон на столе и холодный пот потек по спине бухгалтера. Костюм, протянув руку, снял трубку, поднес ее к пустоте над воротником и голосом, совершенно похожим на голос заведующего, взревел: "Да!". Затем захлопал рукавом по столу и закричал раздраженно: "Двадцать раз я говорил, чтоб они прислали мне, лично мне!" Тут швырнул трубку на вилку и, уставившись на Захарова, спросил грозно:
- В чем дело, товарищ? Я не принимаю!
Красавица вскочила и, указывая рукой на костюм, рыдая и топоча ножками, вскричала:
- Вы видите?! Видите? Спасите его, верните! О, Боже! - стала ломать руки.
Из коридора донеслись тревожные голоса, затем кто-то сунулся в дверь, охнул, кинулся бежать.
- Я всегда останавливала, когда он чертыхался, в отчаянии кричала красавица, терзая носовой платок, - вот и дочертыхался! Проша!
- Кто вам тут "Проша"? - спросил страшным голосом костюм.
- Не узнает! Не узнает! - взрыдала красавица.
- Попрошу не кричать в кабинете, - заходясь, сказал костюм в полоску.
Красавица зажала рот платком, а костюм невидимой кистью подтянул к себе пачку бумаг и стал размашисто и косо ставить какие-то пометки на бумагах.
"Резолюции ставит!" - подумал бухгалтер, и волосы его шевельнулись.
Красавица еще что-то пискнула, но костюм так злобно рыкнул, что она умолкла. Но, движимая желанием рассказать, она зашептала Захарову:
- Приходит сегодня какая-то сволочь толстая, похож на кота, и прямо ломит в кабинет... Я говорю: "Вы видите надпись, гражданин?" А он влез, говорит: "Я уезжаю сейчас..." Ну, Прохор Наумыч, он человек нервный несколько. Вспылил. Он добрейшей души человек, но нервный. "Понимаете вы русский язык, товарищ? Что вам надо?" А этот нахал отвечает, вообразите: "Я пришел с вами поболтать!" Как вам это покажется? А? Ну, тут Прохор Наумыч не вытерпел и крикнул: "Да вывести его вон, чтоб меня черти взяли!" Тут, вообразите, этот негодяй, улыбнулся, и в ту же минуту Прохор Наумыч исчез, а костюм... - и здесь красавица разрыдалась и затем понесла какую-то околесину о том, что нужно немедленно звонить, про каких-то врачей, уголовный розыск...
Захаров вдруг поднялся, задом скользнул в дверь и, чувствуя, что близок к умопомешательству, покинул управление. И очень вовремя, по лестнице навстречу ему поднялась милиция. Другой на месте Захарова уже тут сообразил бы, что на сегодняшний день лучше выйти из игры и никуда больше не ходить, но бухгалтер, во-первых, был недалек, а во-вторых, добросовестен. Проклятый портфель, в котором лежало 17 тысяч вчерашней кассы, жег ему руки. Захаров, чего бы это ни стоило, хотел сдать казну и поэтому пешком, в известковой пыли, пробежал с Остоженки в Ваганьковский переулок и явился в отдел сметы и распределения того же управления с целью избавиться от денег, распиравших портфель.
Отдел сметы разместился в облупленном особняке и замечателен был своими колоннами. Но не порфировые колонны в этот знаменитый день поражали посетителей отдела.
В вестибюле сбилась целая кучка их и, открыв рты, глядела на барышню, продающую под колонной литературу. Барышня эта плакала и что-то злобно пыталась рассказать. Второе из ряда вон выходящее обстоятельство заключалось в том, что из всех комнат особняка несся непрерывный грохот телефонов, к которым, по-видимому, никто не подходил.
Лишь только Захаров оказался в вестибюле, барышня прервала рассказ, истерически крикнула: "Опять!" - и вдруг запела дрожащим сопрано:
