- Должен так должен, - нехотя согласился Сергей. - Не знаю, капитан, будет ли ему приятно.
Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.
- Погоди, Иван Трофимыч, - вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям. - Останься на два слова, а?
Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.
- Может, лекарство какое нужно или еще что? - спросил Иван.
- Да не в этом дело, - вздохнул Федор. - Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.
- Не знаю, - сказал Иван, подумав. - Может быть, правильно.
- Да что правильно, что? - зло дернулся Федор. - Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…
- Ты, Федя, взвесь все, - мягко перебил Иван. - Ты подумай.
- Так ведь на тебя же - в суд-то!…
- Ну и что? - Иван помолчал. - Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.
- Дурак ты, капитан!… - Федор дернулся, скрипнул зубами. - Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.
- Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.
- Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!… Обещаешь?
- Ладно, Федя.
- Ну, затем и звал. А сейчас иди. Сестру покличь: боли, мол, начались…
В Юрьевец для консультаций приехал профессор из самой Костромы. Иван случайно узнал об этом и кинулся в больницу. Главврач, недовольно хмурясь, написал записку, предупредив, что профессор - человек занятой и вряд ли согласится ехать в такую даль. И Иван тут же решил, что уговорить заезжую знаменитость сможет только Сергей.
- Понимаешь, я две недели Сашка не видал…
- Что за вопрос, капитан! - улыбнулся помощник. - Надо - значит, надо.
Иван выправил документы на рейс, долго объяснял, как идти, куда швартоваться, где искать профессора. Потом отдал чалку и стоял на берегу, пока катер не скрылся за дальним поворотом.
Налегая на палку, он медленно взбирался по крутой тропинке к поселку. Конечно, можно было пройти до лестницы и подняться по ней, но Иван всегда ходил только здесь. Это была тропинка его детства - узкая, утоптанная до бетонной твердости: даже палка не оставляла следов. Когда-то он на одном дыхании взлетал наверх, а теперь полз с остановками, приволакивая хромую ногу.
Наверху он оглянулся, но катера не увидел даже за первой излучиной: видно, шел "Волгарь" куда ходче своего капитана.
У ворот бревенчатого, в три окна дома он остановился. Низкий штакетник захлестнула малина, и с улицы двор не проглядывался. Иван одернул пиджак, застегнул на горле ворот рубахи, пригладил волосы и распахнул калитку.
За столом в палисаднике полная женщина перебирала клубнику. Она без улыбки посмотрела на Ивана, неторопливо заправила под косынку подбитую проседью прядь.
- Здравствуй, Иван.
- Здравствуй, Надя, - Иван присел, вытянув усталую ногу. - А где же Сашок?
- Сынок! - крикнула женщина. - Сынок, папа пришел!…
Прибежал Сашок, и они долго и старательно мастерили планер, руководствуясь крохотным чертежиком из "Юного техника".
- Ты, сынок, когда с мелочью какой работаешь - клеишь, к примеру, крючок к леске привязываешь или еще что, - языком зубы считай, - говорил Иван, оклеивая бумагой легкие крылья.
- А зачем?
- Для порядка. Сосчитал в одну сторону, тогда считай в другую. Глядишь, и не порвешь ничего, не сломаешь. Работа, Сашок, терпеливых любит, слушается их.
Это был его день. Он выторговал его, когда сын еще ползал по полу, и в такие дни они были только вдвоем: строили, чинили, бродили по лесу или ловили рыбу. Он просто учил сына тому, что знал сам. Поначалу казалось, что знаний этих много - целая жизнь, - но год от году становилось все труднее, и Иван с горечью чувствовал, как гаснет в сыне восхищение его рабочей сноровкой…
Профессор долго читал записку, все время нервно встряхивая листок.
- Это далеко?
- Шесть часов ходу, - сказал Сергей. - Против течения.
- Против течения - это очень хорошо, - неожиданно усмехнулся профессор. - В девять вечера зайдите за мной. Сюда.
Он сунул записку в карман и пошел наверх: на лестничной площадке ждали двое в белых халатах.
- Спасибо! - с опозданием крикнул Сергей, а Еленка испуганно дернула его за рукав:
- Тише!…
Они вышли на улицу.
- А вдруг поможет? - вздохнула Еленка. - Знаешь, мне Пашу жалко. И Федю, конечно, но Пашу - жальче.
- Она и сама жалкая, - сказал Сергей. - Живет голову втянув, словно вот-вот кто-то ударить должен.
- Так оно и есть, Сережа… - Еленка по-бабьи поджала губы. - Доля у баб такая - каждую минуту удара ждать.
Сергей посмотрел на нее, расхохотался, вдруг шутливо обнял.
- Пусти… - Еленка высвободилась и, чувствуя, что краснеет, поспешно отвернулась. - Может, в кино пойдем?
В кассах широкоэкранного кинотеатра толпились люди. Сергей быстро разобрался, в каком окошке дают на текущий сеанс, занял очередь. Еленка стояла рядом, искоса остро, изучающе поглядывая на соседей.
- Смотри, смотри! - не выдержав, зашептала она. - Чулки красные, а туфельки - черные…
- Ну и что? - спросил Сергей, бесцеремонно оглядев проходившую мимо девушку.
- Смешно. Как гусыня.
- Ты бы не надела?
- Да что ты!… - Еленка тихо рассмеялась. - Что же тут хорошего?
- Мне нравится, - сказал Сергей.
- Красные ноги?… - поразилась она.
- Красивые ноги, - поправил он.
- А-а… - смущенно протянула Еленка и замолчала. Потом спросила вдруг: - А когда коленки торчат, тоже нравится?
- Если красивые?
- Что же в них может быть красивого? Коленки и коленки…
- У тебя, например, красивые, - улыбнулся он.
Еленка поспешно отвернулась. Сергей усмехнулся: ему нравилось вгонять ее в краску.
Очередь двигалась медленно, и Сергей уже начал поглядывать на часы: до сеанса оставалось десять минут.
- Там без очереди не пускайте! - крикнул он.
- Все нормально, - лениво отозвались от кассы.
У дверей раздался шум, очередь заколыхалась, и хриплый бас пьяно и весело прокричал:
- Кто последний, что дают?…
Сквозь толпу ломился лохматый рослый мужик в серой, вольно распахнутой на груди рубахе.
- Расступись, народ!…
- Рычало… - прошелестело в очереди, и люди начали вжиматься в стенку.
- Пьяный…
- А он и не просыхает…
Рычало пролез к кассе, загородил окошко:
- Что осталось, красавица?
Очередь послушно молчала. Что-то неразборчиво ответила кассирша, и вновь пророкотал хриплый бас Рычалы:
- А интересно?
Сергей вдруг шагнул вперед, схватил за плечо Рычалу, рванул к себе:
- А ну, убирайся отсюда!…
- Я?… - Рычало непонимающе моргал пьяными глазками. - Это ты - мне?… - Он чуть ворохнул плечом, сбросил руку, повернулся, огромный, уверенный. - Ах ты, морячок-дурачок!…
Сергей подобрался и, нырнув под руку, что есть силы ударил кулаком в живот. Рычало охнул и стал оседать на пол, хватая воздух.
Очередь молчала, скорее с удивлением, чем с восторгом глядя на него. Еленка сжала локоть, ткнулась лбом в грудь:
- Напугалась я…
- Ладно. - Он закурил, хотя в помещении курить воспрещалось, улыбнулся.
Прозвенел третий звонок, но они успели войти в зал и разыскать свои места. Почти полкартины Сергей глядел на экран не понимая, но потом успокоился, отвлекся и к концу успел посочувствовать герою, попавшему в неприятную историю. Еленке фильм очень понравился, потому что был без стрельбы и герои обретали счастье.
Они сидели далеко от выхода и попали на улицу с последними группами зрителей.
- Солнышко-то какое!… - радостно улыбнулась Еленка.
- Надо на катер глянуть, - озабоченно сказал Сергей.
Пошли к пристани напрямик, через пустырь. Еленка задирала голову к солнцу, щурилась, морща нос. Сергей усмехнулся:
- Щуришься, как котенок.
- Эй, морячок!…
Они оглянулись: нагонял Рычало.
- Отойди, - тихо сказал Сергей Еленке.
- Сережа… - Беспомощно оглядываясь, она схватила его за руку. - Тебе совестно, так я закричу, а?… Закричу, Сережа. Может, с ножом он…
- Отойди!… - резко повторил Сергей и пошел навстречу Рычале.
Они остановились в двух шагах друг от друга. Рычало тупо моргал красными глазками и молчал.
- Что надо? - спросил Сергей. Рычало упорно молчал, шмыгая толстым бородавчатым носом. Ветер шевелил его редкие седые волосы.
- Что надо? - повторил Сергей.
- Зачем ударил?… - тихо спросил Рычало. - Зачем, а?… Не трогал ведь тебя, никого не трогал. А что пошумел, так ведь без злобы. Все знают. Инвалид я, осколок у меня в брюхе. Немецкий осколок. А в него - кулаком. За что же так, а?…
