— Об чем просишь?
Тот робко объясняет.
— Подай прошение.
Очередь дошла до Егора Иваныча, на которого владыка с самого начала взглядывал.
— Ты кто такой?
— Кончивший курс семинарии, диаконский сын, Егор Попов.
— Об месте просишь?
— Отец ректор ходатайствовал у вас за меня.
— Так это ты Попов?
— Точно так, ваше высокопреосвященство.
— Хорошо. Ступай туда, — и владыка указал Егору Иванычу на дверь в залу.
Зала убрана как в богатом барском доме, с тою только разницею, что в ней на стенах висели большие картины духовного содержания в позолоченных рамках.
Через четверть часа владыка пришел в зал вместе со своим письмоводителем.
— Где прошение кончившего курс семинарии Попова? — спросил он у письмоводителя.
— У меня-с, ваше высокопреосвященство!
— Принеси сюда.
Письмоводитель ушел.
— На какое место ты желаешь?
— На священническое.
— Отец ректор просил меня. Я справлялся. Место тебе будет в Столешинске.
Егор Иваныч низко-пренизко поклонился.
— Нынешний год я туда не поеду. Поэтому после свадьбы ты должен ехать сюда.
Егор Иваныч опять поклонился и проговорил:
— Ваше высокопреосвященство! я еще не нашел невесты.
— Сходи к эконому, он знает. Вчера я ему две просьбы передал от духовных вдов.
Егор Иваныч поклонился.
— Написал ты проповедь?
— Написал, ваше высокопреосвященство.
И Егор Иваныч подал рукопись. Владыка, увидав засвидетельствование ректора, не стал ее читать. Письмоводитель принес прошение Егора Иваныча. Владыка написал на прошении: «Назначается в столешинскую Знаменскую церковь во иереи. Пострижение в октябре месяце…», а на проповеди: «Благословляю, смиренный…».
— Позвольте завтра сказать, в ваше служение.
— Можешь.
Егор Иваныч подошел под благословение.
— Послезавтра я уезжаю; можешь и ты ехать за женой.
Егор Иваныч опять подошел под благословение и ушел из залы.
Архиерейский эконом посоветовал Егору Иванычу ехать в Столешинск и жениться лучше там на дочери какого-нибудь священника или дьякона.
Вечером Егор Иваныч стоял в крестовой церкви, а после службы ее подходил под благословение владыки, который стоял в алтаре.
Ночь провел очень худо. Не спится, а если уснет, то ему представляется народ, и народ этот хохочет, семинаристы ему неприличные кривляния делают руками.
Утром проповедь была прочитана Егором Иванычем раз семь про себя и два раза вслух. Троицкий боялся за своего товарища, чтобы он не струсил на кафедре, не сделал бы худого выражения на лице. В церковь его проводили шесть семинаристов. Архиерей служил в кафедральном соборе. Егор Иваныч стал в алтарь. Перед концом службы Егор Иваныч надел стихарь и подошел под благословение владыки. Но вот Егору Иванычу нужно идти, а он дрожит, ноги подсекаются. «Иди!» — говорит протодьякон. Егор Иваныч пошел, запнулся за что-то… Вышел в левые двери; певчие ему с хор рожи строят, а костыльник его за стихарь дернул. Кое-как Егор Иваныч дошел до налоя; робко вытащил из кармана рукопись, перекрестился и сказал чуть не шепотом: «Во имя отца» — и стал…. Потом кашлянул, посмотрел на рукопись — буквы вверх ногами стоят… Однако он начал читать; но читал очень тихо — «под свой нос», как выражалась его хозяйка; читал бессознательно, думая: «Ах бы скорее промахать…» Большая половина публики вышла из церкви, а остальная ничего не слышала, потому что Егор Иваныч читал, запинаясь за каждое слово, пропуская где строчку, где две; где не разберет — от себя выдумает и читает, как дьячок часы читает… Промахал он так скоро, что певчие его ругнули, потому что нужно было петь запричастный, а половина их разбежалась курить папиросы. В алтаре удивились, что так скоро Попов кончил проповедь, а ректор строго на него взглянул, когда он подошел под благословение владыки. Когда владыка стал уходить из церкви, то сказал ему, чтобы он зашел к нему.
Бывшие в церкви семинаристы окружили Егора Иваныча.
— Ну, брат, и проповедник! Знаешь, тебе где надо проповеди сказывать?..
— Тебе бы дьячком быть!
— Неловко, господа, ведь в первый раз, — сказал Егор Иваныч.
— Ты куда?
— Да архиерей звал.
— Уж не обедать ли?
К ним подошел посвященный в этот день в священники и отвел в сторону Егора Иваныча.
— Пожалуйте ко мне на поздравку. Я закусочку устроил сегодня.
— Покорно благодарю.
— Непременно приходите. Отец протодиакон будет, кафедральные дьяконы будут, певчие.
— Мне надо к владыке сходить.
— Так после.
Владыка оказал Егору Иванычу, чтобы он ехал жениться, что он получит из консистории свидетельство на вступление в брак и что в консисторию же он передал его прошение для исполнения.
Егор Иваныч пришел с двумя певчими-богословами к новопосвященному во священники. Там сидели протодьякон, два кафедральных дьякона, один приезжий священник и еще один городской дьякон. При протодьяконе все вели себя скромно.
— А! вот и молодой проповедник! — сказал протодьякон и пожал руку Егору Иванычу. — Однако вы дурно сказали проповедь, — прибавил протодьякон.
— Даже очень скоро, — прибавил певчий дьякон.
— В первый раз, отец протодьякон! — оправдывался Егор Иваныч.
— Ну-ка, выпей водочки, поди, пересохло в горле-то, — сказал протодьякон и налил Егору Иванычу рюмку, Егор Иваныч должен был выпить.
— А скоро будешь посвящаться? — спросил протодьякон уже по-приятельски.
— Как женюсь.
— А!.. А нашел невесту?
— В том-то и горе, что нет.
— Я тебе вот что скажу, Егор Иваныч. В Столешинске я хорошо знаком с благочинным, знаю там невест и напишу ему письмо. Письмо это ты сам свезешь.
— Да ведь вы завтра едете?
— Тьфу ты! Совсем забыл.
Протодьякон плюнул.
— Ну, так я по почте пошлю.
Через два часа протодьякон ушел с кафедральными и городскими певчими, дьяконами, отзываясь тем, что завтра в шесть часов им ехать надо… По уходе их начались песни, и дело дошло до буйства… Егор Иваныч убежал, но пришел домой «выпивши» до того, что разругался с Троицким и чуть не прибил его.
— Эк те разобрало! Вот славный выйдет поп! — заметил Троицкий.
— Знать тебя не знаю. Поищи-ка теперь службы, а я нашел, да еще как!..
С этим словом Егор Иваныч повалился на кровать и тотчас же уснул.
Через неделю Егор Иваныч, получивши свидетельство на вступление в брак с девицею духовного звания и справку, что он назначен священником в такое-то место, распростился с приятелями и покатил на обозах с двумя бедными семинаристами к своему отцу.
Егор Иваныч Попов поехал к своему отцу в село Ивановское Петровского уезда. Так как это село находится от губернского города в двухстах верстах, то он ехал на обозах целую неделю. Ехать на обозах не то, что на почтовых, на перекладных и с попутчиками. Всякому известно, что обозами называется кладь, и на этой-то клади сидит, точно на какой-то горке, дремлющий ямщик — или хозяин лошади, или просто работник-извозчик. Любитель путешествий, богатый человек, никак не поедет на обозах, он не найдет никакого удобства на обозе. Мужик-крестьянин не стыдится сесть как-нибудь и где-нибудь — лишь бы сесть; не боится дождя и грязи, не боится стужи и вьюги, жары и духоты, потому что ему разбирать вкусы не к чему: во всякую пору и непогоду он пойдет и поедет для хлеба, потому что об нем никто не позаботится, а всякий называет его неучем, да еще требует кое-какой дани… Семинаристы не гнушаются крестьян-извозчиков. Извозчиков они любят потому, что те берут с них дешево, да притом извозчики народ славный, хотя и плуты подчас; но кто же не плут? Семинаристу хочется домой к родным, домой в родное село, нужно ехать куда-нибудь, — хоть невесту искать, а денег нету, пешком идти далеко; поневоле поедет на обозе. Крестьяне знают, что семинаристы народ хороший, мужика не обидят, ничего не украдут, а попросят они семинаристов покараулить обоз и лошадку, когда сами отправятся куда-нибудь, по нужде или в кабак, семинаристы не откажутся; да и как-то веселее с «ребятками»: «калякают они больно толково да весело так…» Кроме этого, крестьянин еще и уважает «ребяток» по любви их к вере и почету к духовенству. «Не всяк может попом быть. Штука-то важная…» — рассуждает каждый крестьянин.
Сидит Егор Иваныч на обозе, свесивши ноги. Очень неудобно сидеть, а прилечь негде. Ноги болтаются; самого «взбулындывает» полегонечку, а в ином месте так тряхнет, что невольно скажешь: да будь оно проклято! С непривычки ехать неловко, а крестьянину ничего, он уже привык; спит себе полдороги на обозе с витнем в руке, только шапка нависла на нос. Оно и лучше — солнышко не жжет. Скука страшная, потому что лошадь везет чуть-чуть; на местность любоваться не стоит, таккак Егор Иваныч проезжает по этой дороге не в первый раз, все места знакомые, да и видов-то хороших нет: где лес, где пальник, где покос, где пашни; деревеньки незавидные, люди бедные, проезжающих мало. Извозчик оказался несловоохотливый… Егор Иваныч всячески старался сблизиться с крестьянином по-нынешнему, как он в книгах вычитал. Прежде он как-то весело ехал, а теперь у него в голове засела мысль, что — «я кончил курс, я много знаю, а крестьянин ничего не знает…» Однако он начал говорить с крестьянином по-нынешнему:
