Не можете ли вы помочь мне, указав, где я мог бы найти переписку Николая I и Чернышева с Воронцовым за эти года, так же как и надписи Николая I на докладах и донесениях, касающихся Кавказа этих годов?*
Простите, желаю вам всего лучшего в вашей внутренней духовной жизни. Все истинно хорошее бывает только в этой области.
Лев Толстой.
20 авг. 1902. Ясная Поляна.
1902 г. Сентября 11. Ясная Поляна.
Любезный Константин Михайлович,
Мне очень приятно было получить ваше письмо* и узнать из него о вашем добром расположении ко мне. Я знаю и читал вас. И хотя, как вы, вероятно, знаете, не имею особенного пристрастия к стихам, думаю, что могу различать стихи естественные, вытекающие из особенного поэтического дарования, и стихи, нарочно сочиняемые, и считаю ваши стихи принадлежащими к первому разряду*.
Желаю вам всего хорошего.
Лев Толстой.
11 сентября 1902.
1902 г. Сентября 11. Ясная Поляна.
Спасибо за письмецо*, любезный Петр Иванович. Мне нужен Николай Павлович 1852 года и его отношения к Воронцову во время его наместничества на Кавказе. Нет ли этого в Архиве Воронцова? У меня есть письма Воронцова к Чернышеву о Хаджи-Мурате в русском переводе*, а писаны они были по-французски. Где бы их достать в оригинале?
Как бы хотел дать что-либо в «Русский архив», но, если бы вы видели мою жизнь, вы бы поняли, что до сих пор не мог этого сделать.
Желаю вам всего хорошего.
Л. Толстой.
Еще великая к вам просьба, дорогой Петр Иванович. Как-то мы говорили с вами о том, как Николай Павлович перечислил сколько-то, кажется 200 000 или 2 миллиона крестьян из государственных в удельные и заботился о том, чтобы это оставалось тайной.
Где сведения об этом? И в каком году и при каком министре это было?*
Л. Т.
11 сентября 1902.
Очень буду благодарен за эти сведения.
65. В редакцию газеты «Die zeit»
1902 г. Сентября 11. Ясная Поляна. 11 сентября 1902 г.
В последнее время я все чаще и чаще с разных сторон вижу не только признаки озверения людей, но слышу и читаю не только оправдания, но и восхваления такому озверению*.
Главным толкователем и восхвалителем этого озверения является полусумасшедший, до безумия самоуверенный, неосновательный, ограниченный, но бойкий на язык Ничше. Так что я, восходя от следствий к причинам, невольно был приведен к Ничше и вновь перечел, хотя и с великим отвращением, этого странного писателя*. Мне очень бы хотелось выразить хотя в небольшой статье то, что я вывел из этого чтения*. Если мне удастся сделать это — позволит здоровье и другие, более, по-моему, важные занятия, я очень рад буду прислать вам эту статью. Желаю успеха вашему журналу.
Лев Толстой.
1902 г. Сентября 11. Ясная Поляна.
Спасибо, Владимир Васильевич, за посещение, за книги и за готовность достать еще что нужно*. До сих пор я рад, что могу не утруждать вас ничем. Все нужное у меня есть, а чего нет, мне будет доставлено. Мы живем по-старому. Здоровье хорошо. Продолжаю заниматься пустяками, Хаджи-Муратом. Надеюсь скоро освободиться. Вчера у нас было развлечение, очень неприятное: загорелось на чердаке, и nous l’avons échappé belle*. Скучно то, что надо все ломать, чинить, а на дворе холод. Софья Андреевна очень озабочена, но все прекрасно устроится.
Прощайте пока, будьте по-прежнему бодры и здоровы и людям приятны.
Лев Толстой.
11 сент. 1902.
Не можете ли выслать мне X том «Актов Кавказской археографической комиссии»?* Если да, то вышлите поскорее. Простите.
1902 г. Сентября 24. Ясная Поляна.
Дорогой Петр Иванович,
«Русского архива» 1888 и 1890 годов у меня, увы, нет. Если пришлете, буду очень благодарен* и в целости возвращу. Остальное зиссермановское у меня все есть*.
А что же вы не ответили мне на вопрос о переименовании государственных крестьян в удельные*. Видно, кран засорился. Нельзя ли продуть. Если хорошо дуть, то риску обжечься нет никакого. Без шуток, очень благодарю вас за то, что вы сделаете, и всегда с дружбой поминаю вас.
Лев Толстой.
1902. 24 сент.
1902 г. Сентября 26. Ясная Поляна.
26 сентября 1902.
Дорогой Николай Васильевич, письмо это передаст вам, вероятно, известный вам крестьянин, писатель (и очень хороший) Сергей Терентьевич Семенов. Он обвиняется в кощунстве, и о нем составлен обвинительный акт ужасный*. Как роли переменились. Крестьянин, просвещенный человек и разносит свет, следователь же и составители и одобрители обвинительного акта, очевидно, люди непросвещенные, дикие, отстаивающие мрак. Это ужасно. Надо вам сказать, что Семенов, кроме того, что умный и просвещенный и нравственный человек, еще и человек очень скромный и сдержанный. И этого человека тянут на суд за то, что он не почитает пятницу, и обвиняют сугубо за то, что он не пьяница.
Мрак невежества решительно затапливает нас и уже захватил судейских новой формации.
Ни о чем не прошу вас, а только обращаю ваше внимание на это не важное по существу, но очень знаменательное дело. Вы сами решите, что делать. Мы живем благополучно, чего и вам желаю от души. Рады будем, если посетите нас заодно с вашим приютом*.
Лев Толстой.
1902 г. Сентября 26. Ясная Поляна.
Тебе писали о нас, милая Танечка, так что знаешь, что у нас делается. Все очень хорошо. Могу тебе сказать, что и внутренне все хорошо. Все заняты и дружелюбны и понемногу растут bon gré, mal gré*. Лева живет у нас, и я очень рад, что мне с ним легко и приятно. Я все это время писал «Хаджи-Мурата» и совестно было, а когда кончил*, то захотелось продолжать художественную работу. Теперь я на распутье и сам не знаю, за что примусь. Кланяйся от меня милому Montreux и Vevey, a главное, кланяйся самому милому Поше*.
Из Берлина опять дурные известия. Говори милому Мише*, что надо не только готовиться, но обречь себя на самое худое и прилаживаться наилучшим образом жить в этих наихудших условиях. Тогда всякое улучшение, облегчение, радость будут яркими, светлыми точками на темном фоне, а коли ждать хорошего, надеяться, то на пестром, неопределенном фоне хорошее не будет заметно. Меня не пустили выехать к вам в Ясенки, а теперь, бог знает, когда увидимся. Давай побольше письменно общаться. Целую вас обоих. Лизанька усердно собирается*.
Л. Т.
26 сент. 1902.
1902 г. Октября 26. Ясная Поляна.
Дорогой Анатолий Федорович,
В Тульском уезде есть замечательная по нравственности, уму и образованию семья крестьянская Новиковых. Самый выдающийся из них по уму, горячности и образованию Михаил. Он был военным старшим писарем и был разжалован и сослан за либеральные идеи*. После изгнания он поселился в деревне, работает крестьянскую работу (у него семья, дети) и вносит просвещение и нравственность в темный крестьянский мир. Начальство и, разумеется, духовенство заклятые враги его. У него было недавно дело о похоронах ребенка, которого он, за отказом священника хоронить, закопал у себя на огороде. Дело это кончилось для него благополучно. Земский начальник расположен к нему и даже теперь, когда собирался крестьянский комитет Тульского уезда, предложил двух братьев Новиковых. На заседании Михаиле не удалось высказать свои мысли, и он подал записку. Записка эта, в которой говорится о выкупных платежах, давно покрывших долг и все-таки собираемых, о малоземелье, об унижении крестьянства, о дурной постановке школ, вызвала, как я знаю, большое негодование против Новикова. И сейчас узнаю, что его арестовали и вытребовали в Петербург по приказанию министра внутренних дел*.
Совестно жить в государстве, где могут делаться такие дела.
Не можете ли вы узнать, где Новиков? Что с ним сделали или делают? и не можете ли помочь этому во всех отношениях достойному и замечательному человеку*.
Радуюсь мысли увидать вас в Ясной. Тогда уж заодно буду, как умею, благодарить вас и извиняться за мою назойливость.
Будьте здоровы.
