что этот новый ритм выводил его из себя. Впрочем, отец выглядел получше: не такой бледный и отечный. Поскольку три крупных музея оказались закрыты, Лоран перешла к плану Б. Когда они добрались до универмага «Бон Марше», ботинки Линдена промокли насквозь и ноги заледенели. У других было то же самое, но никто не жаловался, ну и он не стал. Когда они закрыли за собой дверь, их окутал горячий воздух, наполненный восхитительными ароматами. В роскошном универмаге толпились промокшие до нитки клиенты, которые были счастливы оказаться здесь, в этой теплой гавани. Линден по-прежнему сжимал ладонь Поля.
«Все хорошо?» – спросил он Поля по-французски, склонившись к нему. Они с сестрой никогда не разговаривали с отцом по-английски, точно так же как с матерью по-французски. Поль кивнул. Сейчас он выглядел вполне прилично, разве что казался немного заторможенным. На щеках пылали два ярких, словно нарисованных, пятна. Линден спросил у отца, не хочет ли он присесть, тот был не против. Тилья вспомнила, что на третьем этаже есть кафе. Несмотря на толпу, им даже удалось найти свободный столик. Линден смотрел на руки отца, обхватившие чашку с кофе. Удивительные руки, сильные и такие изящные. Внезапно он заметил, что их кожа покрыта морщинами и темными пигментными пятнами. Это были руки старого человека. Линден вытащил камеру, чтобы всех сфотографировать. Его семейство к этому так привыкло, что даже не обратило внимания.
Линден начал фотографировать лет в двенадцать, когда жил еще в Венозане. Он решил летом подработать у одного пожилого свадебного фотографа, господина Фонсоважа. То, что поначалу казалось скучной обязанностью, превратилось в настоящую страсть. Камера-обскура завораживала его. Он внимательно наблюдал за старым фотографом: как тот выкладывает удачные негативы на пластины, как склоняется над кюветой, поднимая очки на морщинистый лоб. Господин Фонсоваж был человеком педантичным и тщательно отбирал окончательный вариант. Он не хотел разочаровывать клиентов. Ведь свадьба – самый важный день в их жизни, правда? Проявлять пленку следовало в полной темноте. Как это делается, господин Фонсоваж подробно объяснял и показывал при свете, используя испорченную пленку. Линден смотрел, как узловатые стариковские руки бережно и аккуратно обращаются с пленкой, держа ролик между большим и указательным пальцами, как он ловко прилаживает концы, подкладывает один под другой, обрезает. Так Линден учился ремеслу. Видя успехи и усердие своего ученика, старик подарил ему зеркальный фотоаппарат «Практика L2», уже довольно изношенный, но вполне действующий, изготовленный еще в 1979-м. Новичку управляться с ним было непросто, но Линден довольно быстро приспособился. Его любимыми натурщиками были сестра и родители. Поначалу его привычка наставлять на них объектив очень раздражала, потом он научился делать это более осторожно, а они или притворялись, что ничего не замечают, или, наоборот, позировали, как профессионалы. Он фотографировал мать, принимающую солнечные ванны, отца, рассматривающего деревья, сестру, которая корчила рожи и шутливо грозила ему пальцем. Фотографировал своих немногочисленных друзей. Он предпочитал черно-белую пленку и сам делал отпечатки под наблюдением господина Фонсоважа. Действуя методом проб и ошибок, он экспериментировал со светом и тенью. Линден не собирался заниматься этим профессионально, для него это было просто хобби, он и сам не осознавал, какое место фотография занимает в его жизни. Когда ему было пятнадцать, они всей семьей поехали на неделю в Венецию. У Поля, Лоран и Тильи были одноразовые «мыльницы», а у Линдена его верная «практика». Когда они вернулись домой, то собрали все свои фотографии в один альбом. Три набора оказались практически одинаковыми, а четвертый, Линдена, отличался от других. Он не делал стандартных снимков туристических мест: мост Вздохов, Риальто, площадь Святого Марка, он предпочел запечатлеть старую, всю в черном женщину, которая сидела на скамейке и смотрела, как перед ней, словно стадо баранов, проходит толпа туристов, или кошку, бродившую после дождя по мокрой улице Дорсодуро, или дверные колокольчики, такие типичные для этого города, или официанта, который смолил сигарету, стоя в дверях бара «Гарри», и ворошил напомаженные волосы.
Сейчас Линден направил свою «лейку» на мать и сестру и несколько раз нажал на спуск. Ему нравились аппараты с серебросодержащими материалами, такие камеры издавали совсем другой звук, чем цифровые, ему нравился механический шелест пленки, которая наматывалась на катушку. Сегодня для большинства его заказов требовалась цифровая техника, и он к этому приспособился, но по-прежнему питал слабость к старым аппаратам. Эту свою «лейку М4-P», изготовленную в Канаде, он приобрел по случаю на блошином рынке в Сент-Уан, на свое семнадцатилетие. Тогда все семейство скинулось ему на подарок, включая бабушку и дедушку из Бостона. Покупка оказалась не такой дорогой, как предполагалось, в аппарате имелся дефект, о котором его честно предупредил продавец: проблема с затвором, из-за чего картинка получалась чуть искаженной, и починка стоила дороже, чем сама камера. Но когда Линден обзавелся черной коробочкой со штемпелем Лейтц и с наслаждением почувствовал в ладони ее тяжесть, то понял, что именно это ему и нужно. Это был аппарат его мечты. Именно «лейкой» пользовались Альфред Эйзенштадт, когда запечатлел на пленке легендарный поцелуй на Таймс-сквер в 1945 году [1], и Ник Ут, когда фотографировал вьетнамских детей, бегущих от горящего напалма, в 1972-м [2], и Альберто Корда, который в 1960-м увековечил Че Гевару в его берете [3]. Линден отдаст ее в ремонт позже, когда у него появятся средства. А его первые фотографии были прочерчены странными полосами-ниточками теней, изображение расплывалось какими-то фантастическими формами. Он понял, что плотность теней увеличивается в зависимости от скорости срабатывания затвора, и научился использовать этот фактор, выработав собственную технику. «Лейка» была с ним значительную часть жизни. Этим аппаратом он сделал знаменитую фотографию отца, ту самую, которая и определила его судьбу, когда ему было восемнадцать и он еще жил у Кэндис.
Он не раз рассказывал историю этой фотографии. Рано утром в воскресенье, 26 декабря 1999 года в квартире Кэнди зазвонил телефон. Лоран, вне себя от радости, сообщила о прибавлении в семействе: ночью в клинике Биаррица у Тильи родилась дочь. В этом году традиционное Рождество в Венозане не праздновали, потому что схватки у Тильи начались 24-го, и Лоран помчалась в Биарриц к дочери. Линден остался у тети, а Поль приехал к ним в Париж. Он остановился в отеле неподалеку, на проспекте Феликса Фора. Ночью в городе разразилась настоящая буря, но истинные размеры бедствия Линден осознал только утром, когда, поговорив с матерью по телефону, открыл ставни. Сквер под окнами, казалось, подвергся бомбардировке. Упавший каштан раздавил музыкальный киоск, вся улица была завалена ветками. Включив телевизор,
