чьи трупы — какие уж тут сомнения — никогда не будут обнаружены. Стало быть, большой бедой этот эпизод не обернется.
На заседании Совета министров он попросил единодушной поддержки кабинета в объявлении амнистии всем политическим заключенным, которая разом освободила бы тюрьмы и аннулировала судебные процессы по подрывной деятельности, а также приказал распустить Доминиканскую партию. Министры, стоя, аплодировали ему. И тогда, немного закрасневшись, доктор Табаре Альварес Перейра, его министр здравоохранения, признался ему, что вот уже шесть месяцев прячет у себя в доме — главным образом, запертым в узкой кладовке, среди пижам и халатов — беглеца Луиса Амиаму Тио.
Доктор Балагер похвалил его за гуманизм и сказал, чтобы он самолично сопроводил доктора Амиаму в Национальный дворец, поскольку тот, как и дон Антонио Имберт, который, несомненно, тоже объявится с минуты на минуту, будет конечно же принят лично президентом Республики с уважением и благодарностью, которых они достойны ввиду их высоких заслуг перед Родиной.
После того как Амадито ушел, Антонио Имберт еще довольно долго оставался в доме своего двоюродного брата, доктора Мануэля Дурана Баррераса. Он не надеялся, что Хуан Томас Диас и Антонио де-ла-Маса встретятся с генералом Романом. Возможно, их план раскрыт и Пупо убит или арестован; а может, он струсил и пошел на попятный. Иного выхода, как спрятаться, не было. Они с Мануэлем перебрали много вариантов, прежде чем дошли до дальней родственницы, доктора Гладис де-лос-Сантос, свояченицы Дурана. Она жила неподалеку.
Перед рассветом, было еще темно, Мануэль Дуран с Имбертом быстрым шагом одолели шесть кварталов, не встретив на пути ни машин, ни прохожих. Доктор открыла дверь не сразу. Она была в халате и, пока они объясняли ей ситуацию, не переставая, терла глаза. Но выглядела не слишком испуганной. Даже странно спокойной. Это была полнеющая, но очень живая женщина, между сорока и пятьюдесятью годами, уверенная в себе и на мир взиравшая равнодушно.
— Я тебя, конечно, спрячу, — сказала она Имберту. — Но укрытие это ненадежное. Меня уже арестовывали однажды, и я у СВОРы на заметке.
Чтобы не обнаружила служанка, она поместила его возле гаража, в кладовке без окон, и поставила ему туда раскладушку. Помещение было крошечным, без вентиляции, и остаток ночи Антонио не сомкнул глаз. Свой «кольт» 45-го калибра он положил на полку, забитую консервными банками, и лежал, напряженно вслушиваясь в шумы наруже. Вспоминал своего брата Сегундо, и мороз пробегал по коже: наверное, его сейчас пытают, а может, уже и убили там, в Виктории.
Хозяйка дома, которая, уходя, заперла его на ключ, в девять утра пришла вывести его из заключения.
— Я отпустила служанку в Харабакоа, повидаться с семьей, — подбодрила она Имберта. — Можешь ходить по всему дому. Только смотри, чтобы соседи не увидели. Ну и намаялся ты, наверное, ночью в этой норе.
Завтракая на кухне — манго, жареный сыр, кофе, — они включили радио. Ни одна из информационных программ ничего не сообщала о покушении. Доктор Сантос ушла на работу. Имберт принял душ, спустился в маленькую гостиную и, усевшись в кресле, заснул, зажав меж коленей свой «кольт» 45-го калибра. Он испугался и застонал, когда его затормошили.
— Calies увели Мануэля на рассвете, вскоре, как он вышел отсюда. — Доктор Гладис де-лос-Сантос была страшно встревожена. — Рано или поздно они вырвут из него, что ты здесь. Тебе надо уходить как можно скорее.
Но куда? Гладис проходила мимо дома Имберта, улица кишела полицейскими и calies; без сомнений, они арестовали его жену и дочь. Показалось, что невидимые руки начинают сжимать ему горло. Но он не позволил выказать страха, чтобы не пугать еще больше хозяйку дома, она ужасно нервничала и все время нервно моргала.
— Повсюду машины с calies и грузовики с полицейскими, — рассказывала она. — Обыскивают автомобили, у всех требуют документы, врываются в дома.
Пока еще ничего не было сказано — ни по телевидению, ни по радио, ни в газетах, — но слух неудержимо распространялся. Точно набат, он несся по городу: убили Трухильо. Люди испытывали страх и замешательство: что-то будет? Около часу он ломал голову: куда идти? Как бы то ни было, отсюда надо выйти как можно скорее. Он поблагодарил доктора Сантос за помощь и вышел на улицу, сжимая пистолет, опущенный в правый карман брюк. Какое-то время он бродил без цели, пока вспомнил дантиста, доктора Камило Суэро, который жил при военном госпитале. Камило и его жена Альфонсина провели его в дом. Спрятать у себя они не могли, но вместе стали думать, где бы его укрыть. И тогда он вспомнил о Франсиско Райньери, своем старинном друге, сыне итальянца и посланнике Мальтийского ордена; жена Франсиско, Венесиа, вместе с его женой, Гуариной, часто пили чай и играли в карты, в канасту. А вдруг дипломат поможет ему укрыться в каком-нибудь дипломатическом представительстве? Соблюдая крайнюю осторожность, он набрал домашний номер Райньери и передал трубку Альфонсине, которая назвалась сеньорой Гуариной Тессон — эту фамилию жена Имберта носила до замужества — и попросила к телефону Кеко. Тот тотчас же взял трубку и удивил ее необыкновенной сердечностью:
— Как поживаешь, дорогая Гуарина, ужасно рад тебя слышать. Ты ведь звонишь насчет сегодняшнего вечера, так? Не беспокойся, я пришлю за тобой машину. Точно в семь, если не возражаешь. Пожалуйста, напомни твой адрес.
— Или он провидец, или сошел с ума, не пойму, — сказала хозяйка дома, вешая трубку.
— А что будем делать до семи, Альфонсина?
— Молиться Пресвятой Деве Альтаграсии, — сказала та и перекрестилась. — Если calies придут раньше, то стреляй, только и всего.
Ровно в семь у дверей остановился сверкающий синий «Бьюик» с дипломатическим номером. За рулем сидел сам Франсиско Райньери. Едва Антонио Имберт сел рядом, он рванул с места.
— Я сразу понял, что звонят от тебя, потому что Гуарина и твоя дочь у нас дома, — сказал Райньери вместо приветствия. — Второй Гуарины Тессон в Сьюдад-Трухильо нет, так что это мог быть только ты.
Он был совершенно спокоен и даже улыбался, гуайабера на нем была свежевыглаженная, и пахло от него лавандой. Он отвез Имберта в дом на окраине, сделав большой крюк отдаленными улицами, поскольку на главных улицах и проспектах уже выставили заграждения и обыскивали машины. Не прошло еще и часу, как официально объявили о смерти Трухильо. Город охватили тревога и подозрительность, как будто ждали взрыва с минуты на минуту. Как всегда, элегантный, посланник не задал ему ни одного вопроса ни насчет убийства Трухильо, ни насчет его товарищей по заговору. Естественным
