Дечибал оказался на голову выше меня. И лет на двадцать моложе. Из-под распахнутой на груди куртки-пилота высовывалась подвешенная на толстой цепочке серебряная фигурка распятого человека с торчащим в боку копьем. Не Христос, а разбойник, казненный за компанию на Голгофе.
- Это - кто? - спросил человек из легенды о флотских нравах, глядя поверх меня на стройные ели. Неосмотрительно и непрофессионально.
Когда он свалился, я вытащил из нагрудного кармана его джинсовой рубашки мобильный "Эрикссон", довольно дешевый - А1018s, сдвинул крышку блока питания и стряхнул батарею в карман своего пиджака. Трубку сунул на место.
- Приложи, пожалуйста, снежку на затылочек другу, - попросил я Рауля, застывшего в удивлении.
Оружия на Проке не нашлось.
- Что он тебе сделал? Ты - что? Ты - что? Действительно...
Я открыл дверцу "Фольксвагена Пассата". Подумать только! Орелик слушал Гершвина: "Американец в Париже". И, судя по коробке от пленки, брошенной над панелью приборов, не пиратскую копию.
Заглушив мотор, я вытащил ключи зажигания и нанизал кольцо брелка на указательный палец левой руки. Правая могла понадобится.
Так и вышло.
- Ну, ты, московская сука...
Я повторил, правда, легче. Умник Рауль, наконец, сообразил, что происходящее его не касается.
- Вот что, Дебил, я постарше, а стало быть, следует обращаться ко мне на вы. Договорились? Теперь дальше... Твой позор, вызванный опрометчивой заносчивостью, начальники не переживут. Тебе что велели? Посмотреть и выведать, с кем и куда это выгребает Рауль Бургер. Сделать это аккуратненько, вежливенько. Правильно? А ты - что? Обленился, решил кончить с заданием побыстрее, халтурно, время пиво пить подошло, так ведь? Конец твоей карьере, музыкальный ты мой фан.
- Ты, русская свинья, ещё поползешь...
Он напрашивался на бесчеловечное обращение, запрещенное в отношении пленных Женевской конвенцией. Но, с другой стороны, поругание личного достоинства на почве этнической принадлежности строго возбраняется при любых обстоятельствах согласно хартии ООН о правах человека. Пришлось ударить опять. Думаю, с такой манерой бить он раньше не сталкивался. Три раза достаточно. Это проверено на настоящих военнопленных во времена моей нежной молодости, когда жестокий Легион в лице потомственного дворянина и взводного Румянцева-Рума лишал меня правовых иллюзий насчет недопустимости пыток.
- Рауль! - позвал я. Он подошел.
- Присядь пониже, - велел я ему.
Теперь мы оба возвышались над Прокой, которого я посадил, прислонив спиной к колесу "Форда". Если бы кто проехал, с дороги нас видно не было. Стоят себе две машины и стоят.
- Скажи, Рауль, - спросил я. - Я друг твоей жене?
- Действительно.
- Теперь скажи, ты - друг этому орлу?
- Действительно.
- Я не буду пытать тебя бензопилой, малый, - сказал я приходившему в себя подводнику-рекордсмену по стажу пребывания в лейтенантском звании в рамках дважды краснознаменного Балтийского флота. - Или прижигать сигаретой. Или, скажем, утюгом... Ни пилы, ни утюга я не прихватил, сигарет тоже нет, я бросил курить, знаешь ли. А вообще-то сигарета прожигает ушную мембрану насквозь. Или перепонку в носу. Обчихаешься... Не пробовал? На мордобой же сам напросился... Он напросился, верно, Рауль?
- Э-э-э... действительно, выходит. Прицепился первый.
- Вот смотри, - сказал я Проке. - Это ключи от твоего агрегата. Я уеду на твоей машине. Ты отсюда уберешься на моей. Обратный обмен вечером в буфете лохусальского пансионата в девятнадцать. Претворим твою мечту в быль - попьем пивка. У тебя появится захватывающая история для начальника. После посиделки в буфете... А до этого ни-ни и никому-никому... Покантуйся где-нибудь. Сам понимаешь, что про тебя подумают, если увидят в моей тачке, а про меня - если в твоей. Договорились?
Я поднял мягкую, словно дохлая рыба, ладонь лихого Проки и сунул в неё батарейку от "Эрикссона". Протянул бумажную салфетку, последнюю из пачки, привезенной Мариной.
- Сотри клюковку с губ, поболят пару дней изнутри - и все, без последствий. Можешь сплюнуть кровь при мне, ничего, я не расценю твой гигиенический плевок как вызывающий, - сказал я примирительно.
И приблизив к нему лицо, нос в нос, рявкнул:
- Подумай крепко, наследник боевой славы Гангута! Мне нужны имена залетных мочил, которые появились в Таллинне и по берегу до Пярну и дальше к Риге! Не вспомнишь, "фолькс" припаркую под окном твоего начальника. Этой же ночью. И - тебе вышка, домашняя и тихая, так сказать, в своей семье, ласковая. Утешителен здесь только эпитет. Ты знаешь, подтирка гальюнная, что такое эпитет?
Прока молчал. Салфеткой, однако, воспользовался.
- Ну, ладно, - сказал я. - Рауль, подтверди, что я ему не враг и что не ради этой прекрасной встречи явился к балтийским берегам в некурортный сезон. Что я - друг и воспитатель предприимчивой молодежи, внучат Павлика Морозова, всегда готовых и все такое против старого, отжившего и всего такого...
- Э-э-э... Действительно, подтверждаю, - сказал Рауль.
- Пахан нашелся, - буркнул Прока. - Отец родной, падла...
- Мне нравится Гершвин, - сказал я. - Мне захотелось послушать. Мне захотелось покататься на "фольксе", на твоей роскошной тачке с музыкой на компакт-дисках. Вот и все. Остальное - случай, инцидент. Никто ничего не видел. Проехали и забыли... Держи ключи от "Форда". Бак полный. Немного спинка жестковата. Да ты умненький, догадаешься, для какой цели...
"Фольксваген Пассат" имел двухлитровый двигатель.
Я приметил его ещё вчера на парковке пансионата, когда возвратился вечером.
Владельцы дорогостоящих пакетиков, напоминающих Марине трупики экзотических животных, пасли Рауля и его жену двадцать четыре часа в сутки. Они знали, куда она поехала ночевать. Знали - с кем. Писатель и все такое. Она в прошлом актриса и, значит, тоже все такое. Ничего, стало быть, особенного. За исключением всего такого, как у людей. Но не помешало бы посмотреть, что будет дальше. Писатели всякие попадаются. Потренируйся на этом, который переспал с женушкой нашего капитана. Так сказал Проке начальник. Именно так, нетрудно догадаться.
Но из троих человек, беседовавших на запорошенном Палдисском шоссе под шум раскачиваемых ветром елей, об этом знали только двое - я и Прока. Рауль - рогатый муж, да ещё с похмелья. Только и всего. Драма и мыльная опера, где все герои носят усы и пиджаки с двумя разрезами сзади. Она его уважает, но не любит. А он её любит, но не уважает...
Прока коротал минувшую ночь в "Фольксвагене" у пансионата, наслаждаясь, помимо Гершвина, музыкальными настроениями Барри Манилоу, записанными в нью-йоркском "Парадайз кафе", и двойным альбомом Эйкера Билка "с его золотоголосым кларнетом". Я ставил компакт-диски один за другим.
Рауль притих и терпел Гершвина, Манилоу и Билка до своего дома в Пирита.
- Что же, - спросил я, - Прока теперь служит в эстонской береговой страже?
- А где им взять морских офицеров?
- Да ещё готовых коррумпироваться и связаться с наркобизнесом!
- На каждого человека цена свободная, как и на вещи, - огрызнулся Рауль. Все-таки я был не местный и не флотский. И слишком ловко отделал Проку. Молодец среди овец...
Марина встретила нас на модернистском крыльце их двухэтажной виллы. Посмотрела на "Фольксваген Пассат", в котором мы подъехали вместо "Форда", и ничего не сказала. Она должна была видеть эту машину утром, когда уходила от меня.
Выбежит ли дочь встречать отца?
Не выбежала.
Обедали мы втроем. Рауль мрачно засыпал над тарелкой. Ножи оказались острыми, в доме следили за порядком во всем. Об этом мы и разговаривали. О благочинном выполнении каждым членом их семьи обязанностей по дому.
За окном все время шел снег, как и утром, когда мы расстались.
Дечибал Прока продолжал потрясать. С одной стороны, тем, что перед ним лежало литературное приложение "Exlibris" к "Независимой газете", при этом развернутое - кто бы опять мог подумать! - на статье о поэзии Лосева. Рядом чашечка капуччино, как и положено интеллектуалу, офицеру и джентльмену. С другой стороны, тем, что, оттопырив полу пиджака, дилетантски схватился за пушку в кармане, нервно запустив туда руку, едва я появился в дверях буфета. Он, что же, собирался грохнуть меня публично?
Южанин, подумал я, не забывает унижений и обид. Воистину, из нас двоих он был лучшим. Нанесенных мне я не запоминал, если вообще замечал.
- Даю бесплатный совет, Прока, - сказал я ему, рассматривая стул, обтянутый подозрительно отблескивавшим кожзаменителем. - Поменьше философии, тогда будет поступать больше наличных. Ничего не делай бесплатно. Даже если это чтение газет...
Так и оказалось: кофе на сиденье пролили недавно. Прока, что же, рассиживался до меня не один? Увидели, что я подъехал и просигналили, чтобы парочка во время распалась?
- Пожалуйста, давайте пересядем, - сказал я, переводя его на "вы", здесь навоз какой-то на стуле...
