Хамза молча и недовольно посмотрел на мать. Он еще ничего не говорил Зубейде о новой школе. Тем более о том, что надеется получить от ее отца помощь для этого дела.
Ничего не ответила и Зубейда. Уж кто-кто, а она-то зналз Ахмзд-ахуна, который всегда говорил, что богатый вынужден быть скупым, иначе его богатство растащат нищие и бездельники.
Но вслух девушка сказала другое:
- Если Хамзахон сам придет к отцу и попросит у него денег на школу, то, может быть, папа и расщедрится.
- Да, да, конечно, - согласилась Джахон-буви, - к такому уважаемому человеку, как почтенный Ахмад-ахун, нужно обращаться самому. Ты же собирался сделать это, сынок, не правда ли?
Хамза, нахмурившись, молчал.
Чувствуя, что в простоте душевной напрасно затеяла разговор о школе, Джахон-буви собрала пустые пиалы, пошла на кухню заваривать чай.
- Между прочим, - улыбаясь, начала Зубейда, - несколько моих подруг, с которыми я училась в школе, прочитали последнюю тетрадь ваших стихов...
- Вот как? - оживился Хамза. - Где же им удалось ее достать?
- Ее переписывает весь город. Разве вы не знали об этом?
- Да, мне рассказывали... Ну и как, вашим подругам понравилось?
- Они пришли в полный восторг! Переписали все от первой до последней строчки... Мы долго вспоминали то время, когда вы приходили в дом атин-айи и сидели вместе с нами в одной комнате. Теперь вы стали известным поэтом. Впереди у вас интересная жизнь - стихи, книги, журналы... А никому из нас учиться дальше, конечно, не пришлось. Мой отец долго просил у аллаха, чтобы тот простил ему грех моей грамотности...
- Зубейдахон, а какие газели понравились вашим подругам больше всего?
- Ну вот, например, эта: "На стебельки двух красных цветов не может сесть один соловей. Душа, отданная одному, не может полюбить другого".
- Эта газель написана от лица девушки...
- И очень правдиво написана, - исподлобья бросила на Хамзу многозначительный взгляд Зубейда, - да не сглазить мне, мой дорогой школьный друг, ваше волшебное перо и ваш алмазный талант.
Хамза, чувствуя, как запрыгало в груди сердце, придвинулся ближе к девушке.
- В книге, которую я вам принес, - взволнованно сказал он, - и которую вы держите в руках, лежит моя самая последняя газель. Я написал ее сегодня ночью, накануне праздника... Написал для вас. Дорогая, прошу вас, прочитайте эти стихи сейчас, здесь...
- Нет, я прочту их дома, одна...
- Но почему?
- Я и так слишком засиделась...
- Я провожу вас!
Зубейда встала с ковра, прижала книгу к груди.
- Помните, вы когда-то написали такие строки: "На небе звезды не взойдут, пока не сядет солнце..."?
- Рахмат, Зубейдахон, спасибо, что вы помните столько моих стихов.
- Я знаю наизусть почти все ваши стихи.
- Рахмат. Но почему вы не захотели прочитать новую газель?
- Я только что ответила вашими словами - пока не случится одно, не может произойти и другое. Звезды зависят от солнца.
- Вы говорите загадками...
- Отгадайте их, если любите.
- Вы сомневаетесь в моих чувствах?
- Я ухожу... До свиданья.
И она ушла.
Оставшись один, Хамза долго смотрел на калитку, за которой исчезла девушка. Да, на небе не взойдут звезды, пока не сядет солнце. Но среди людей многое разорвано и разомкнуто, многое противоречит друг другу. Здесь солнце может уйти за край горизонта, а звезды так и не взойдут. И это будет уже совершенно новая газель: ночью не вижу звезд - зачем жить, если утром не вернется солнце?..
6
Отрочество и юность остались позади.
Что дальше?
Кокандские баи щедры на обещания, но почему-то чересчур долго ищут свои кошельки. Причем предпочитают делать это в чужих карманах, вместо того чтобы пошарить в собственных, далеко не пустых.
Что делать?
Идти в дом Ахмад-ахуна?
Дни катятся чередой.
Цветы меняют свои тюрбаны.
Устало летит домой одинокая пчела.
Слабеет песня жаворонка над головой.
И нет в небе белых облаков, а только тучи, тучи...
В эти невеселые дни на помощь, как всегда, приходит друг юности и отрочества Алчинбек. Он предлагает временно поступить на работу письмоводителем в контору хлопкоочистительного завода Садыкджана-байваччи. Здесь сейчас очень нужны грамотные молодые люди, тем более с духовным образованием. Это будет оказывать на всех служащих положительное нравственное влияние.
И Хамза соглашается.
Он уже взрослый. Пора научиться зарабатывать деньги. Надо становиться самостоятельным человеком. Пора начинать помогать семье.
Умар-богатырь работает с шести лет. Поэтому и богатырь.
А он, Хамза, только и знал, что учился, запоминал молитвы.
Молитвы, молитвы, молитвы... Как они надоели!!
...Прости мне, аллах, эти дерзкие греховные мысли, но, если разобраться как следует, - что я умею? Толковать божественные тексты? Объяснять религиозные бейты? Ну, стихи...
Стихи, конечно, хорошее дело, но на них не проживешь.
Решено окончательно - он идет на хлопкоочистительный завод.
Работа у Садыкджана-байваччи будет временной, как и говорит об этом друг Алчинбек. Он сам, Хамза, тоже твердо верит, что завод - это временно. Ведь все-таки главное, основное призвание его жизни - просвещение народа. Ну, и, может быть, немного стихи, а? Его же знает как поэта весь Коканд...
Нет, нет, со стихами покончено. Незачем тратить время на пустопорожнее сочинительство. Лучше научиться писать статьи в газеты. Это принесет больше пользы. Ему есть о чем написать - он знает жизнь народа. А когда поступит на завод, будет знать еще лучше. Стихи - занятие не для мужчины.
Когда в последний раз всходило гордое солнце с печальной улыбкой во дворе дома Хакима-табиба? Давно, очень давно...
А почему? Неизвестно... Все. Кончено. Он больше не пишет стихи.
Когда-нибудь потом - может быть, может быть... Но только не сейчас. Сейчас ему предстоит серьезное, настоящее дело - работа на заводе. Он будет получать за это деньги и помогать семье.
Усталость. Огромная усталость. Все тело заполнено усталостью...
Болит голова.
Болит спина.
Болят глаза.
Руки.
Плечи.
Пальцы.
Локти.
Ничего не хочется - ни есть, ни пить, ни читать, ни разговаривать.
Хочется только спать.
Но лишь голова опускается на подушку, как сразу же возникают цифры. Их очень много...
Караваны цифр уныло плетутся друг за другом по белым пустыням страниц, упрямо сталкиваются, бессмысленно переплетаются, мгновенно рассыпаются, хаотично кружатся, м-ерцают, загораются, гаснут, осыпаются пеплом и снова упрямо сползаются, соединяются, вычитаются, назойливо умножаясь, упрямо делясь, дробясь, повторяясь, шипя, крича, вопя, гнусавя...
Черные цифры.
Красные цифры.
Зеленые цифры.
Белые.
Фиолетовые.
Оранжевые.
Он задыхался от цифр во сне. Они преследовали его, бежали за ним, хватали за полы халата, заползали за воротник, в рукава, в белье...
Десятки.
Сотни.
Тысячи.
Миллионы.
Миллиарды.
...57...842...6389...85 734...926 100...00000...000000...000000000...
97 635 284...31 956 287 400...
Цифры хохотали, гримасничали, кривлялись, выли, прыгали, скакали, визжали, ревели, надсаживались, надрывались... Цифры завинчивались бесконечными хороводами в беззвездное черное небо, громоздились горными вершинами, осыпались каменными лавинами и осколками скал.
Иногда хороводы цифр становились похожими на вращающихся бешеными волчками дервишей, как тогда, возле гробницы святого Али-Шахимардана.
Вот один из этих "волчков", самый неистовый, весь обвешанный вырезанными из железа гремящими цифрами, рванулся, приблизился, протянул к Хамзе когтистые пальцы...
- А-а-а-а-а-а-а!!!
- ...Что с тобой, сынок, милый, кто напугал тебя?.. Успокойся, дорогой, это только сон. Повернись на другой бок, и все пройдет.
Джахон-буви, склонившись над изголовьем сына, поправляла ему подушку, гладила волосы.
Хамза, сев на кровати, ошалело смотрел на мать, мотал головой из стороны в сторону, растерянно улыбался.
- Приснились какие-то шайтаны, какая-то чертовщина...
Джахон-буви, держа в руках свечу, грустно смотрела на сына.
Вот ведь совсем уже взрослый мужчина, а кричит по ночам.
Надо женить парня, чтобы жена лаской отгоняла дурные сны.
Она уходила в свою комнату, а Хамза долго еще сидел в темноте, вспоминая кошмарное нашествие цифр, потом вставал, выходил на веранду, опускался на ковер около стены, прижимался затылком к стене.
Черное небо траурным пологом висело над его головой. В чем дело? Почему уже в который раз, с тех пор как он начал работать у Садыкджана-байваччи, снится ему этот сон с сумасшедшими цифрами?
Да, конечно, он очень уставал с непривычки на работе, непрерывно вписывая с утра до ночи в конторские книги и тетради бесконечные пуды, рубли, фунты, сажени, аршины, копейки.
Контора хлопкоочистительного завода каждый день совершала по нескольку тысяч сделок купли-продажи с дехканами окрестных кишлаков. Старшие приказчики заводской конторы требовали от писарей и письмоводителей буквально молниеносной быстроты, с которой нужно было оформлять эти сделки, чтобы весь привезенный хлопок ни под каким видом не смог бы попасть к конкурентам, а был бы куплен заводом именно в тот же день.
