Эмигранты эмигрантами, но если они покусятся на немецкую собственность и попадутся, то им уже ничего не поможет – будут сидеть в немецкой тюрьме.
Последние слова произвели на них некоторое впечатление, но они уверили меня, что даже у эмигрантов ничего не воруют, а о немецком магазине и говорить нечего.
Естественно, в нашем общем понимании, скручивание ручки с двери заброшенного подвала, не было связано с криминальными деяниями на территории Германии и в рамки душеспасительной беседы не входило.
И вот, плоды той беседы с Корнейчуком и Радченко в этот день явились передо мной в таком причудливом образе. Мало того, что их деяния непосредственно попадали под санкции уголовного кодекса Германии, под эти самые санкции попадали уже и мои деяния, при определенных обстоятельствах, конечно.
Произнесенная кем-то из них фраза в начале нашего разговора: «Мы для Вас в немецком магазине хотели ручку украсть», практически не оставляла мне никаких шансов остаться вне этой уголовщины. Однако, определенные обстоятельства, пока, не наступили. Поэтому, мораль моралью, уголовщина уголовщиной, а жизнь выводила нас на другую дорогу. Надо было идти дальше из того места, куда мы все втроем попали.
Слова сами полились из моего сознания. Был там и упрек в том, что они меня обманули, и слабое самооправдание, что в магазин я их не посылал воровать ручку, и даже цитата из Ильфа и Петрова о том, что, в принципе, «красть грешно» и много еще чего. Обязательства по скручиванию ручки с них снимались, в связи с их профнепригодностью, о чем я им сообщил с некоторой обидой в голосе в конце моего монолога.
Последнее вызвало у них некоторое недоумение и с виновато-обиженным видом они ушли действовать по распорядку выходного дня, как говорят в армии.
Весь день меня не покидало чувство тревоги, но воскресенье прошло спокойно. Отголосков неудачной кражи ручки из немецкого магазина в части не наблюдалось и постепенно тревожное состояние стало уходить.
Но как оказалось, это был еще не конец истории.
IV
Буквально через несколько дней во время совещания у начальника политического отдела нашей артиллерийской бригады в дверь его кабинета постучали. Потом эта дверь открылась и в кабинет вошел Корнейчук, слегка подталкиваемый сзади помощником военного коменданта гарнизона. В руках у Корнейчука был прозрачный пакет со спортивным костюмом.
Помощник коменданта, невысокий коренастый капитан, даже не поздоровался, а сразу заявил, что данный солдат находился в самовольной отлучке на вещевом рынке, где, якобы, покупал спортивный костюм и, возвращаясь оттуда, чуть не попал под его машину уже недалеко от расположения бригады.
«Но главное не это», – продолжал далее помощник коменданта, – «Главное то, что этот же солдат в субботу украл в немецком магазине ручку и был пойман охраной этого магазина, после чего немцы обратились в военную комендатуру, а не в полицию».
Далее, стоящий теперь перед нами помощник военного коменданта гарнизона, рассказал как прибыл с патрулем забрать вора для его изоляции и дальнейших разбирательств, однако, данный солдат, попросившись в туалет, раскидал сопровождавших его патрульных, перемахнул через забор, ограждавший большой магазин хозяйственных товаров и убежал.
Также он поведал, что попытка догнать его на автомобиле провалилась, поскольку беглец свернул в лесополосу, по которой автомобиль ехать не мог, а догнать его на ногах также не удалось, уж больно быстро тот бежал. Проверка личного состава в близлежащих к магазину частях, с целью выявления и опознания беглеца, также не дала результатов.
Завершая свой рассказ, этот не всегда удачливый ловец сбегающих воров, со злостью в голосе проинформировал собравшихся, что военный комендант гарнизона объявил ему за субботние приключения строгий выговор.
Он замолчал. Тишина повисла в воздухе. Я захотел встать и сразу во всем признаться.
Молчание нарушил начальник политотдела, поинтересовавшись чей это солдат. Я, естественно, признал своего бойца, но сознаваться во всем не стал, а стоя с виноватым видом, выслушивал монотонно возмущавшегося Трифонова. Монотонно он возмущался потому, что это было не самое страшное происшествие в части за последнее время.
В течение последних двух недель из части сбежал, как тогда говорили, на Запад, лейтенант Амбарцумян (это был редчайший случай для стоявших в Германии войск), было несколько массовых драк в линейных дивизионах между бойцами на почве этнической неприязни и дележа сфер влияния.
Происшествие с ручкой на этом фоне выглядело блекло, учитывая отсутствие претензий со стороны немцев, и серьезными проблемами для руководства бригады не грозило, но общий негативный фон о положении дел в части поддерживало.
Поэтому мысли о каких-либо признаниях я отбросил и решил плыть по течению, но фраза «Мы для Вас в немецком магазине хотели ручку украсть» снова поселилась в моей голове и в очередной раз я себя оправдывал тем, что в немецкий магазин воровать никого не посылал.
За два дня вялых разбирательств, сопровождавшихся упреками и в мой адрес за слабую воспитательную работу среди личного состава, было решено наказать Корнейчука в дисциплинарном порядке.
А для того, чтобы произошедшее недоразумение списать с учета и контроля гарнизонной комендатуры решили поступить проверенным способом – материально компенсировать им доставленные неудобства. Тем более, что тарифы были приблизительно понятны. Этот случай тоже имел свою цену, которая материализовалась в 10 литров краски.
Можно сказать, что я отделывался легким испугом, потому что, если бы эту историю не замяли, меня могли бы отправить для продолжения службы в Советский Союз, чего мне очень не хотелось по соображениям исключительно материального характера. В Германии офицерам платили хорошие командировочные, и магазины на чужбине были полны всякого барахла, в отличие, от магазинов в Советском Союзе.
Все дни разбирательств куда-то к руководству бригады вызывали командира батареи, откуда он приходил посмеиваясь. Корнейчук ходил грустный, поглядывая на меня искоса, хотя уже было понятно, что никакого серьезного наказания он не понесет. Начальник штаба ездил в Комендатуру решать вопросы материальной сатисфакции за доставленные кражей ручки неудобства.
Я сохранял шаткое спокойствие, в очередной раз убеждая себя, что не посылал никого в немецкие магазины воровать дверные ручки.
После одного из совещаний у руководства бригады командир батареи отвел меня в сторону, якобы, посоветоваться:
– Как думаешь, комиссар, для кого это Корнейчук ручку воровал?
У меня все внутри перевернулось. Снова наступил момент, когда мне захотелось снять камень с души и во всем признаться, при этом внутренний голос меня убеждал, что сознаваться, в принципе, не в чем. Ну да, просил скрутить ручку, но в магазин воровать не посылал.
Командир продолжал рассуждать, кому могла эта ручка понадобиться:
– Слушай, комиссар, может быть он для Кадкина эту ручку воровал? Этот точно мог его за ручкой послать, у него ума хватит.
Когда он назвал фамилию Кадкина для меня наступил момент истины.
Лейтенант Кадкин пришел в батарею практически одновременно со мной на должность
