заводе тебе такую дырку сделал. Шутил, конечно. Я верила. И вообще, где же и кем ты работал, папа? Не знаю. Наверное рабочим. Быт твой был всегда неустроенным. Осталось ощущение кочевности, твоей неуютности, аскетизма обстановки комнаты в общежити. В котором ты почти всю свою жизнь прожил.
Общагу эту хорошо помню: стол с клеёнкой, а под ней ты оставлял для меня мелочь на мороженное. В этом общежитии на заводской окраине города я родилась и росла до 6 ти лет. А потом мать нас с сестрой увезла от тебя. Помню то утро отчётливо. Детская память избирательна. Она выдаёт только самое главное. Я проснулась от боли в шее. Меня закутали, посадили в кабину самосвала, дали в руки настенные часы, и сказали, что мы навсегда уезжаем от отца, потому что он нехороший. Я слышала, как ты просил маму оставить меня. А потом машина тронулась и я увидела, как моя подружка машет мне в окно рукой. Прощается. Неизвестная маленькая подружка из смутного детства. Больная шея не позволила мне обернуться и напоследок взглянуть на тебя. Так я и запомнила тебя в дверях машины, умоляющего оставить меня.
От того, что я не знала тебя, у меня плохо с мужчинами, папа. Все настройки сбиты. Примера настоящего отца нет. И выбираю я всё время не тех. Я несчастна, папа. А мой любимый мужчина очень похож на тебя! Он такой же большой, любитель выпить, грозный, непримиримый, буйный. Но это в прошлом. Сейчас он стал мудрым, успокоился, терпеливый и добрый. И наверное, так же как ты, любит меня. Но ведь выбрала-то я мужчину, который никогда не будет рядом со мной. Мужчина приходящий. Как ты! Кстати, из его рассказов о прошлой семейной жизни я многое угадала и твоё! Они с женой так же буйно выясняли отношения, так же он громил мебель, так же уходил в запои и так же, их дети были несчастны. Благодаря истории моего возлюбленного, я много поняла о тебе.
Странно, но ты ни разу мне не снился. Только один единственный раз видела я сон. Ходила и искала дом зелёный. У всех спрашивала, где здесь зелёный дом? Почему именно зелёный? Видимо отсылка к зелёному цвету ислама. И вот я нахожу дом, в котором ты живёшь, вхожу в подъезд, и жду тебя. Знаю, что ты поднимаешься ко мне на лифте. И в то же время понимаю, что ты давно мёртв, но жду. Открываются двери лифта. Ты выходишь из него и идёшь мне навстречу. Хочешь обнять. И вдруг прямо на глазах меняешься. И подходя, превращаешься в мою мать. И уже она обнимает меня. Не ты.
Темпераментом ты обладал ураганным видимо. Я это от тебя унаследовала. А ещё склонность к суициду. Попыток повеситься у меня не было. Но думаю об этом регулярно. В здравом уме это сделать нереально. Вот и ты свёл счёты с жизнью, наверное, в приступе белой горячки. Думаю,что пил ты по-чёрному. Мать говорила, что плохо и страшно живёшь. Ох, папа!Не поспособствовала ли я этому? Вот что мучает меня! Я же обидела тебя. Ой, как сильно ранила. В самое сердце ударила.
В последний раз мы виделись с тобой в году 89-м, кажется. Мне тогда уже 14 исполнилось. Но никакой подростковый максимализм не может меня оправдать! Папа, милый, помнишь, как приехал, мы сидели с тобой на диване и ты смотрел на меня. Любовался наверное. И сказал, что я выросла и похорошела. А я в ответ зло и чётко дала отповедь. Ругала за жестокость, за предательство. Рассказы матери сделали своё дело! И что – то ещё там бормотала. И запретила тебе приезжать. Я не помню твоего лица в тот момент. Я вообще твоего лица не помню. Но почувствовала и со злорадством отметила для себя, что тебе больно. Ты больше не приезжал. А через четыре года я узнала от матери, что ты повесился.
Страшно думать о том, что мои слова убили в тебе надежду, может оборвали ту тонкую ниточку, что держала тебя на земле. Не знаю. Может быть, многолетнее пьянство сделало своё дело и душа твоя погибла и без моей помощи? Не знаю….
Пишу и плачу. Запоздалыми слезами раскаянья. Милый мой, несчастный мой папа! Прости ты меня. Отпусти этот грех тягчайший! Сокрушаюсь и бесконечно жалею о своём поступке. Но ничего сделать уже нельзя. Тебя ни спасти, ни вернуть невозможно. Если тот свет существует, если где–то во Вселенной есть такое место, где встречаются души родственников, то у меня есть крохотная надежда тебя увидеть и рассмотреть твоё лицо. Хорошо его разглядеть. И попросить прощения. Покаяться и сказать, что всю свою жизнь тебя люблю, совершенно тебя не зная. А только угадывая своим дочерним сердцем. Я встречу тебя, обниму и больше не отпущу.
03.12.16
Роман с городом
У Керри Брэдшоу был роман с городом. Она любила Нью Йорк. И он отвечал ей взаимностью. У неё не всегда ладилось с мужчинами, но с тем прекрасным, шумным и сложным городом, в котором она жила, у неё всё было хорошо. Она не боялась возвращаться поздно домой одна по пустынным и опасным улицам мегаполиса, потому что любила его и доверяла.
Всё это я могу сказать и о себе. И о городе, в котором живу. Я здесь родилась. На заводской окраине. Маленький район в несколько трёхэтажек с клубом, детсадом, школой и булочной. Небольшой мирок, в котором жили рабочие кирпичного завода. В детстве он казался мне огромным.
Но судьба распорядилась так, чтобы я надолго покинула город.
А через три десятка лет вернулась. Видит Бог, я скучала!
Тосковала по его осенним скверам, уютным улочкам, голубым елям, что в избытке растут в центре и возле административных зданий. Эти ели – наследницы советской эпохи. В них есть что – то но, в то же время, и скорбное. Особенно у тех, которые растут на Венце. Их вечный, печальный поклон. Суровые вдовы. Они склонили свои верхушки – головы над могилами давно погибших солдат.
А как уютно и прохладно под ними! В их колючих ветвях живёт шумное воробьиное братство. Огромные шишки устилают землю, по которой ходили люди, изменившие историю моей страны. А на одной такой ели, чудом сохранившейся рядом с моим домом, жила белка! Настоящая белка! Я целую зиму наблюдала за ней из окна. Может, ничего удивительного, ведь рядом лес. А ещё она могла прийти из парка
