потоп, хоть водой их и не захлестнуло. Одно смущало: кто с ковчега, а кто – грешники? Вертели эту тему и так, и сяк. Потом поставили вопрос иначе: кто грешники? Только те, кто в Альпах, или они, пинежские сидельцы, тоже? Прийти к единому мнению так и не удалось и, устав от размышлений о своей горькой судьбе, пещерные обитатели разбрелись по своим закуткам.
Один Кай в тот вечер испытывал радость – его окрылило благословение старца. С того дня он, кажется, не выпускал из рук топора. Сначала Кай срубил обетный крест, который поставил на угоре – так посоветовал ему Флегонт, – а потом взялся за часовню. Ладя сруб, Кай поглядывал на эскизы и прислушивался к собственным ощущениям. Доверяя линии, он поверял её чутьём. Часовенка росла венец за венцом.
О чём думалось Каю в те вдохновенные дни? О многом. О Тасе, об их ребёнке, о матери, о солнце… А ещё, конечно, о грядущих заботах. Крест на куполе храма – ключ к небу. А обратная сторона креста – меч, это разящее оружие против того монстра, что засел в Альпийском чертоге. Так Кай формулировал свои задачи. А иногда вместо меча ему представлялось копьё, которое он увидел в деснице архангела Михаила на иконах у старца.
И сны Кая были о том же. Они возносили его к солнцу. Солнечные лучи мерцали, как линии его эскизов. Через увеличительное стекло небесной промоины они преломлялись и образовывали светящуюся конструкцию божьего храма. А в другой раз лучи оборачивались разящим копьём и устремлялись к Альпам.
А иногда – и во сне, и наяву – на Кая нисходил покой. Устремляясь к небесной благодати, он живо представлял уже возведённую часовню. Как удивительно будет, когда солнце явится в небесной отдушине, когда через верхний свод часовни, через стрельчатое оконце оно падёт на пол. А в этом месте на солнечной подстилочке будет покоиться младенец – его сынок, такой кудрявый и белокурый.
Кай был одухотворён. Глаза его горели. Они, кажется, пронизывали даже вечную ночную мглу. Тася тревожилась за него и любовалась им. И сердце её, которому уже вовсю вторило другое, наполнялось радостью. Энергия, которая исходила от Кая, передавалась всем. Все чуяли, что происходит нечто значительное и важное.
Энергия, которая исходила от Кая, видимо, коснулась и Марии. Её померкший взор, смутный, словно земное око на дисплее, стал проясняться. И однажды она очнулась.
Первым, кого Мария осознанно увидела, был Дебальцев. Он сидел подле её топчана и, похоже, дремал. Это было неведомое для Марии лицо. По шевронам на рукаве и золотистым пуговицам на синем полинялом кителе она поняла, что это военный. Неужели это один из образов бога-воина Сусаноо, с опаской подумала Мария. Он же такой несдержанный, такой горячий и вспыльчивый. Ведь это из-за него богиня солнца Аматэрасу покинула небосклон и затворилась в Небесном Гроте. Вздохнув о печальной судьбе богини солнца, Мария вправе была подумать и о себе. Значит, подземная река унесла-таки её. Значит, она не смогла замолить светлого Будду. Значит, Каю суждено остаться одному. Отчаяние перехватило горло Марии. Она застонала и снова закрыла глаза.
Услышав стон, Дебальцев очнулся. Он взял Марию за руку, оправил сбившееся одеяло, подоткнув его под бока.
Странно. Мужчину этого Мария не знала, нигде и никогда его не видела. Однако почувствовала, что знает его руку. Видно, он давно тут сидит и сторожит её. А может, он не сторож, а опекун. Разлепив немного ресницы, Мария стала разглядывать его. Правильное европейское лицо. Может, даже русское. Не то сухощавое, не то измождённое. Русые волосы на пробор, открытый лоб, красивые брови, светлые глаза, прямой нос, щёточка усов, твёрдый рот, на подбородке ямочка, на правой щеке косой шрам. По возрасту незнакомец примерно её ровесник. Но кто он?
Мысли Марии путались. На ум шли одни только вопросы. Куда её занесло? К кому? В какой она жизни? Что уготовила ей карма? И почему оставила, унеся неведомо куда, в том же образе?
Долго бы, наверное, Мария маялась в поисках ответов на свои вопросы, если бы не Кай. Он внезапно появился позади Дебальцева. Уже не боясь ничего, Мария раскрыла глаза. Вот Кай, он снова рядом. Значит, Будда всё-таки услышал её стенания. А где они, куда попали – уже не столь важно. Главное, что снова вместе.
Мария с усилием приподнялась на постели, потянулась к сыну. Кай кинулся ей навстречу. Они обнялись.
Слов ни у Марии, ни у Кая не было. Они сидели на топчане, держа друг друга в объятиях, и молчали. Они молчали и потом, когда чуть отстранились и заглянули друг другу в глаза. Кай-то видел мать всё это время. А она, блуждая в беспамятстве, – нет. И сейчас разглядывала своего сына пристально и ревниво. Кай окреп в плечах, возмужал. Лицо его обветрилось, осунулось, черты обрели мужскую твёрдость. Всё это растревожило Марию и вместе с тем обрадовало. Значит, он уже не нуждается в опеке. Выходит, здесь он уже сам вершит свою судьбу.
Вернулся Дебальцев, который с появлением Кая деликатно выскользнул за полог. Из-за спины его выглядывала Тася. И опять всё прошло в безмолвии. Кай обернулся, поманил Тасю, живо перевёл глаза на мать. От Марии не ускользнул и жест Кая, и его короткий взгляд на Тасю. Лёгкая неприязнь, ревность коснулись её сознания – словно отдалённое эхо того, что возникло в Уральском подземелье. Тася, повинуясь Каю, сделала шаг, другой. От Марии не ускользнула её слегка неловкая походка. Сердце встрепенулось. На глаза Марии навернулись слёзы, губы мелко-мелко задрожали. Тася, бледная, вялая, тяжело опустилась возле неё на топчан и, словно винясь за что-то, склонила перед Марией голову. Мария, уже не сдерживая себя, притянула к себе Кая, а следом прижала к своей груди и Тасину голову. И сквозь слёзы, улыбаясь и плача, смотрела на Дебальцева. А тот стоял поблизости и всё поглаживал внезапно набрякший, затемневший шрам.
Потом было много разговоров – радостных, печальных, всяких. Потом Мария поднялась. Дебальцев предложил ей комбинезон, в какие были облачены все, кроме Флегонта, – он сам подобрал его по размеру. Потом Мария со всеми познакомилась, ей показали подземное хозяйство. Причём Кай ходил повсюду уже на правах не просто старожила, а хозяина. Потом Мария вышла наружу.
Мария представляла, что её может ждать на поверхности, внутренне она давно приготовилась к этому. Даже поправки вносила – ведь воображение никогда не совпадает с реальностью. Вопрос лишь в том – насколько…
Как
