«Следить твои шаги, молиться и любить…»
Следить твои шаги, молиться и любить —
Не прихоть у меня и не порыв случайный:
Мой друг, мое дитя, поверь, – тебя хранить
Я в сердце увлечен какой-то силой тайной.
Постигнув чудную гармонию твою —
И нежной слабости и силы сочетанье,
Я что-то грустное душой предузнаю,
И жалко мне тебя, прекрасное созданье!
Вот почему порой заглядываюсь я,
Когда над книгою иль пестрою канвою
Ты наклоняешься пугливой головою,
А черный локон твой сбегает как змея,
Прозрачность бледную обрезавши ланиты,
И стрелы черные ресниц твоих густых
Сияющего дня отливами покрыты
И око светлое чернеет из-под них.
Заревая вьюга
Всё позамела,
А ревнивый месяц
Смотрит вдоль села.
Подойти к окошку —
Долго ль до беды?
А проснутся завтра —
Разберут следы.
В огород – собаки
Изорвут, гляди.
«Приходи сегодня» —
И нельзя нейти!
По плетню простенком
Проберусь как раз, —
Ни свекровь, ни месяц
Не увидят нас!
Не ведал жизни он и не растратил сил
В тоске бездействия, в чаду бесплодных
бредней;
Дикарь с младенчества, ее он полюбил
Любовью первой и последней.
Он не сводил очей с прекрасного чела;
Тоскливый взор его светился укоризной;
Он на нее смотрел: она ему была
Свободой, честию, отчизной.
Любимой песнию, улыбкой на устах
Напрасно скрыть она старалася страданья:
Он нежности любви искал в ее глазах —
И встретил нежность состраданья…
Расстались наконец. О, как порой легко
Прервать смущение бестрепетной разлуки!
Но в сердце у него запали глубоко
Порывы затаенной муки.
Ушел он на Восток. В горах, в развале битв,
Который год уже война его стихия.
Но имя он одно твердит среди молитв
И чует сердцем, где Россия…
Давно настала ночь, давно угас костер, —
Лишь два штыка вдали встречаются, сверкая,
Да там, на севере, над самой высью гор
Звезда сияет золотая.
Угрюм и празден часто я брожу:
Напрасно веру светлую лелею, —
На славный подвиг силы не имею,
Для песни сердца слов не нахожу.
Но за тобой ревниво я слежу,
Тебя понять и оценить умею;
Вот отчего я дружбой горд твоею
И близостью твоею дорожу.
Спасибо жизни! Пусть по воле рока
Истерзана, обижена глубоко,
Душа порою в сон погружена, —
Но лишь краса душевная коснется
Усталых глаз – бессмертная проснется
И звучно затрепещет, как струна.
Орел могучих, светлых песен!
С зарей открыл твой вещий взор,
Как бледен, как тоскливо тесен
Земного ока кругозор!
Впервой ширяясь, мир ты мерил
Отважным взмахом юных крыл…
Никто так гордо в свет не верил,
Никто так страстно не любил.
И, веселясь над темной бездной,
Сокрывшей светлый идеал.
Никто земной в предел надзвездный
Парить так смело не дерзал.
Один ты океан эфира
Крылом надежным облетел
И в сердце огненное мира
Очами светлыми глядел.
С тех пор у моря света вечно
Твой голос всё к себе зовет,
Что в человеке человечно
И что в бессмертном не умрет.
«Какая ночь! Как воздух чист…»
Какая ночь! Как воздух чист,
Как серебристый дремлет лист,
Как тень черна прибрежных ив,
Как безмятежно спит залив,
Как не вздохнет нигде волна,
Как тишиною грудь полна!
Полночный свет, ты тот же день:
Белей лишь блеск, чернее тень,
Лишь тоньше запах сочных трав,
Лишь ум светлей, мирнее нрав,
Да вместо страсти хочет грудь
Вот этим воздухом вздохнуть.
«Я целый день изнемогаю…»
Я целый день изнемогаю
В живом огне твоих лучей
И, утомленный, не дерзаю
К ним возводить моих очей;
Но без тебя, сознавши смутно
Всю безотрадность темноты,
Я жду зари ежеминутно
И всё твержу: взойдешь ли ты?
«Твоя старушка мать могла…»
Твоя старушка мать могла
Быть нашим вечером довольна:
Давно она уж не была
Так зло-умно-многоглагольна.
Когда же взор ее сверкал,
Скользя по нас среди рассказа,
Он с каждой стороны встречал
Два к ней лишь обращенных глаза.
Ковра большого по углам
Сидели мы друг к другу боком,
Внемля насмешливым речам, —
А речи те лились потоком.
Восторгом полные живым,
Мы непритворно улыбались
И над чепцом ее большим
Глазами в зеркале встречались.
Как ярко полная луна
Посеребрила эту крышу!
Мы здесь под тенью полотна,
Твое дыхание я слышу.
У неостывшего гнезда
Ночная песнь гремит и тает.
О, погляди, как та звезда
Горит, горит и потухает.
Понятен блеск ее лучей
И полночь с песнию своею,
Но что горит в груди моей —
Тебе сказать я не умею.
Вся эта ночь у ног твоих
Воскреснет в звуках песнопенья,
Но тайну счастья в этот миг
Я унесу без выраженья.
«Влачась в бездействии ленивом…»
Влачась в бездействии ленивом
Навстречу осени своей,
Нам с каждым молодым порывом,
Что день, встречаться веселей.
Так в летний зной, когда в долины
Съезжают бережно снопы
И в зрелых жатвах круговины
Глубоко врезали серпы,
Прорвешь случайно повилику
Нетерпеливою ногой —
И вдруг откроешь землянику,
Красней и слаще, чем весной.
«Я повторял: Когда я буду…»
Я повторял: «Когда я буду
Богат, богат!
К твоим серьгам по изумруду —
Какой наряд!»
Тобой любуясь ежедневно,
Я ждал, – но ты —
Всю зиму ты встречала гневно
Мои мечты.
И только этот вечер майский
Я так живу,
Как будто сон овеял райский
Нас наяву.
В моей руке – какое чудо! —
Твоя рука,
И на траве два изумруда —
Два светляка.
Заиграли на рояле,
И под звон чужих напевов
Завертелись, заплясали
Изумительные куклы.
Блеск нарядов их чудесен —
Шелк и звезды золотые.
Что за чуткость к ритму песен:
Там играют – здесь трепещут.
Вид приличен и неробок,
А наряды – загляденье;
Только жаль, у милых пробок
Так тела прямолинейны!
Но красой сияют вящей
Их роскошные одежды…
Что б такой убор блестящий
Настоящему поэту!
Угадал – и я взволнован,
Ты вошла – и я смущен,
Говоришь – я очарован.
Ты ли, я ли, или сон?
Тонкий запах, шелест платья, —
В голове и свет и мгла.
Глаз не смею приподнять я,
Чтобы в них ты не прочла.
Лжет лицо, а речь двояко;
Или мальчик я какой?
Боже, Боже, как, однако,
Мне завиден жребий мой!
«Погляди мне в глаза хоть на миг…»
Погляди мне в глаза хоть на миг,
Не таись, будь душой откровенней:
Чем яснее безумство в твоих,
Тем блаженство мое несомненней.
Не дано мне витийство: не мне
Связных слов преднамеренный лепет! —
А больного безумца вдвойне
Выдают не реченья, а трепет.
Не стыжусь заиканий своих:
Что доступнее, то многоценней.
Погляди ж мне в глаза хоть на миг,
Не таись, будь душой откровенней.
«Что молчишь? Иль не видишь – горю…»
Что молчишь? Иль не видишь – горю,
Всё равно – отстрани хоть, приветь ли.
Я тебе о любви говорю,
А вязанья считаешь ты петли.
Отчего же сомненье свое
Не гасить мне в неведеньи этом?
Отчего же молчанье твое
Не наполнить мне радужным светом?
Может быть, я при нем рассмотрю,
В нем отрадного, робкого нет ли…
Хоть тебе о любви говорю,
А вязанья считаешь ты петли.
И я был рожден в Аркадии. Шиллер (нем.).
