Нефора видела и изнеможденное темное тело нагого мемфита и страшный взгляд его глаз с больными веками и сверкавшими белками.
В этой толпе опять тоже было много собак и кошек, а сзади всех, верхом на старом верблюде, сидела баба Бубаста, перед нею на седле был взвязан еще живой черный баран с вызолоченными рогами, среди которых сверкал привязанный жертвенный нож.
Это было животное для второй, благодарственной жертвы, когда месть совершится у Канопского гирла.
Баба Бубаста узнала Нефору, показала ей рукою на нож и сказала:
– Мсти за себя, а в каменоломне услышат о мщенье Бубасты.
Глядя на бабу Бубасту, всякий мог бы признать справедливое замечание египетского царя Амазиса: «Жены Египта мстивы и смелы: легче иметь дело с раздраженною львицей, чем с обиженной египтянкой».
Нефора, пропустив шествие, достигла жилища епископа, которое охраняли воины, имевшие приказание от правителя: впускать только тех, кто сам назовет себя христианином, или же тех, кого доставят сюда под надзором полицейские биченосцы, которым приказано было везде разыскать христиан, чтобы у Адера кружок их не был мал и незаметен. И биченосцы исполняли данное им повеление. Хотя добровольно объявляться христианами никто не приходил, но двор епископский был полон насильно согнанных людей обоего пола, которые страшно сетовали, и плакали, и бранили епископа. Он же сидел, склонив голову, и не только не отвечал на обиды, но даже, казалось, и не замечал, что вокруг него происходит. Лицо его было пасмурно и горько. Он так же, как Нефора, совсем не спал минувшую ночь, и нервы его после сильного возбуждения пришли в состояние притупленности. В таком же приблизительно состоянии были и сидевшие близ него пресвитеры и диаконы, из которых последние беспрестанно отлучались, чтобы давать людям пищу.
Чтобы пройти на двор епископа, Нефоре оставалось одно средство – назвать себя христианкой, что она и сделала, и воины, сторожившие вход во двор, тотчас же ее пропустили, оставив снаружи под деревом ее мула и провожатого.
Пробиваясь через толпу людей, теснившихся в неопределенном и раздраженном состоянии на дворе, Нефора видела множество плачущих женщин и детей, и сердце ее сжалось; но когда она с усилием достигла в покои епископа и увидала его окаменелое равнодушие, это ее даже удивило. Увидев Нефору, он не выразил никакого особенного движения и тотчас же перевел глаза на другой предмет и стал потирать одну о другую свои старческие руки.
– Я пришла к тебе по важному делу, – заговорила, несколько поспешая и оглядываясь по сторонам, Нефора. Епископ молчал.
– Я хотела бы сказать тебе что-то наедине.
– Разве ты христианка?
– Да, я христианка.
– Но… мне кажется… я видел тебя вчера на пиру у правителя… Ты была его гостьей.
– Да, ты меня видел. Я там была… я хотела все знать, что они думают сделать.
– Что же ты хочешь?
– Я страшусь за то, что с вами случится, если вы не сдвинете гору.
Окружавшие епископа пресвитеры, услыхав такие сердобольные слова, тихо толкнули друг друга и прошептали:
– Ее надо выслушать.
– Говори же при них; они все хотят тебя слушать! – отозвался епископ.
Нефора, увидав, что епископ не избегает присутствующих, и сама не стала таиться и заговорила открыто:
– Я удивляюсь тому, что не вижу между вами человека, который вам мог бы оказать всего более пользы в эту пору.
– Кто же он такой? Вероятно, он не наш или он теперь отрекся?
– Нет, он предан христианскому учению, и он не таков, чтобы отречься.
– Назови же скорей его имя.
– Художник Зенон.
И едва лишь Нефора произнесла это имя, как все заговорили наперебой:
– Как! знаменитый Зенон – златокузнец!
– Зенон, приятель знатных людей!
– Первый мастер в Египте! Зенон, в котором живет душа Феодора, скульптора царя Амазиса!
– Зенон, кривой, с повязкой на левом глазу, который он потерял вдруг от неизвестной причины.
– Да, да, да; это он, тот самый Зенон – Зенон злато-кузнец, которого знает и привечает вся знать, в котором воскресло искусство скульптора царя Амазиса, это Зенон с голубою повязкой на левом глазу, который он утратил вдруг и от никому не известной причины. Он скрывает эту причину…
– Да, да; он не говорит о ней никому!
– Вот в том-то и дело! Он должен ее скрывать… А я ее знаю! – сказала Нефора.
– Она знает причину, которую от всех скрывает Зенон! Слушайте!
– Это любопытно.
– Но это не идет теперь к нашему положению и к нашему делу.
– Нет, именно это идет теперь к вашему делу. Зенон тот человек, который вам нужен… Зенон вас может спасти!
– Что она говорит? Что говорит вам госпожа? – закричали на дворе люди, толпившиеся у веранды, на которой Нефора говорила с епископом и пресвитерами, и многие стали всходить на ступени.
– Не толпитесь сюда, иначе вы всех нас собьете с места! – закричал один из пресвитеров. – Стойте смирно, и я расскажу вам, в чем дело. Эта госпожа христианка; она пришла сюда к нам сама, без принуждения, и говорит, что знает человека, который может сделать, чтобы гора сдвинулась с места и пошла в воду…
Но едва лишь пресвитер сказал это, послышался гул голосов, и все люди бросились на террасу и закричали:
– Пусть она всем нам говорит!.. Мы не хотим погибать, мы все хотим слышать, что она скажет!
Терраса покрылась людьми, пресвитеры были смяты, а епископ, покинув свое кресло с высокой спинкой, поспешно скрылся в двери внутренних комнат. Нефора же мгновенно встала на его опустевшее кресло и, взявшись одною рукой за верхнее украшение его спинки, подняла другую свою руку кверху и громко сказала:
– Молчите!
Гул народа утих, и все замолчали.
– Хороша я? – спросила Нефора. Ей никто ничего не ответил.
– Я не прельщать вас пришла, но хочу рассказывать вам о деле.
– Ты прекрасна!
– Ты прельстишь кого хочешь! – раздались голоса из народа.
– Ты даже можешь заставить забыть страх в виду неминуемой смерти, – произнес голос вблизи самого кресла, на котором стояла Нефора.
– Но все это бессильно было над тем, кого я назову вам: Зенон художник пренебрег моею красотой для слов вашего бога… Он оттолкнул меня, и чтобы не видеть моей красоты, которую я ему отдавала, он вонзил при мне нож себе в глаз. Вот отчего окривел ваш великий Зенон златокузнец, вот как сильна его вера. Зовите скорее его, и если не ложно, что человек с верою может сдвинуть гору, то Зенон сдвинет гору.
– Да, да, кто так тверд, как Зенон, тот сдвинет гору!.. Где же он, где? Мы призываем Зенона!
Тогда Нефора сказала диакону:
– Напиши поскорее известие Зенону и брось свиток со стены моему рабу, который стоит с оседланным мулом под деревом по ту сторону запертых ворот. Пусть он спешит к Зенону, не жалея мула, и вы увидите, что, прежде чем придут биченосцы, чтобы гнать вас оцепленными веревкою к Адеру, Зенон будет здесь и сердца ваши утешатся, а я остаюсь с вами залогом моего обещания.
Все так и сделалось, как сказала Нефора. Волнение народа было так велико, что ни епископ, ни пресвитеры Уже ни во что не вступались, и над всем положением царила Нефора, на которую все хотели смотреть и ее слушали. Диакон нашел трость и папирус и написал дрожащею рукой: «Зенон! Люди в смертной беде тебя призывают. Приди, облегчи или раздели с ними их участь». Раб Нефоры с этою запиской поехал к Зенону, и все стали ждать: придет ли художник и будет ли приход его вовремя, прежде чем прибудет отряд биченосцев, которые выгонят их к горе Адер.
Встревоженные люди беспрестанно меняли свое настроение, переходя от надежды к отчаянию: то они верили, что Зенон придет и при нем, как при человеке, который хорошо знаком всем знатным людям, суровость правителя изменится; то говорили: «Что может заставить Зенона покинуть спокойную жизнь и отдать себя добровольно нашей печальной судьбе?» Епископ и его приближенные люди тоже считали это совсем невозможным, тем более что они и не считали Зенона за христианина.
– Он, – рассуждали они, – знает, что мы с ним не согласны. Ему нет дела до чуда, которого от нас требуют. Он не пойдет с нами на муки.
В этих сомнениях прошло довольно времени, и уныние усиливалось, а за час до полудня люди, глядевшие в город со стены, замахали руками и закричали:
– Идут биченосцы!.. – и многие упали в страхе на землю.
Но один человек, который не успел соскочить вместе с другими, заметил, что с другой стороны во весь скок несся верхом на красно-гнедом коне молодой статный всадник с непокрытою головой, остриженною по греческой моде, и с повязкой через левое око.
– Братья! – воскликнул увидевший всадника человек, – мы спасены: к нам скачет Зенон златокузнец.
И Зенон в самом деле опередил биченосцев, бросил поводья коня, соскочил и вскричал громко страже:
– Откройте двери и впустите меня: я христианин; я хочу быть с теми, которые будут страдать!
