что касается смерти – Боже ты мой, нашли кого кем запугивать! Лису – курицей!
Гамаюнов хотел что-то возразить, но вновь вошла Ирка, на этот раз – разозлённая. На ней были трусики и футболка.
– Виктор Васильевич! – заорала она, – мне сейчас звонила Наташенька, ваша дочь! Я уже спала! Ей на городской звонил из больницы дежурный врач! Сказал, что вы недоступны! Будьте добры включить или зарядить свой кнопочный «Эрикссон», по которому уже лет пятнадцать плачет помойка!
– Прошу прощения, – отозвался Виктор Васильевич и, достав из кармана брюк свой мобильник, включил его. Ирка постояла ещё, сверкая глазищами, а потом решительно крутанулась на одной пятке и увиляла задницей к Женьке. Та её встретила злым гадючьим шипением, громкость коего наводила на мысль о целой семье гадюк. Ирка начала их давить какими-то аргументами. Вслед за тем послышался грохот, звон, и обе притихли – видимо, испугались.
Рита внимательно наблюдала за Гамаюновым. Тот звонил в ординаторскую.
– Первая хирургия, – ответил Сергей Сергеевич, двадцатишестилетний врач.
– Что у тебя там? – спросил Гамаюнов, – опять какой-то долбанный генерал проглотил часы за миллион баксов во время обыска?
– Хуже, Виктор Васильевич! У Хромцовой швы разошлись. Вы ведь мне сказали, чтоб я не лез, если разойдутся. Я вам поэтому позвонил.
Гамаюнов громко ругнулся матом. Потом сказал:
– Хорошо. Останови кровь. Через полчаса я приеду. Кто там с тобой?
– Машка Фомина.
– Тогда вообще ничего не делай! Пусть Фомина наложит повязку, потом уколет но-шпу и обезболивающее. Ждите.
Убрав мобильник, Виктор Васильевич на секунду задумался, вспоминая, сколько в баке бензина. Вспомнить ему помешала Рита. Она сказала, поднявшись:
– Виктор Васильевич! Если вы едете в больницу, возьмите меня с собой.
– Ты сошла с ума! – вскричал Гамаюнов, – мне дорога каждая минута!
– Я вас ни на одну секунду не задержу. Я уже готова.
– Имей в виду, что я провожусь там час! А может быть, два.
– Очень хорошо. Я вас подожду в машине. Когда закончите, вам придётся только зайти к себе в кабинет, чтобы взять айфон и бумагу. И все дела.
Гамаюнов понял, что эта дрянь не отцепится.
– Жди меня во дворе, – только и сказал он, после чего выбежал из квартиры и забежал в свою, чтоб надеть пиджак и взять документы.
– Папа, – высунулась из комнаты голова Наташи, – тебе звонил…
– Я всё знаю, – перебил Виктор Васильевич, сдёргивая со стула пиджак, – я еду сейчас в больницу. Возможно, мало бензина. У тебя есть телефон такси?
– Такси сейчас вызывают через приложения в интернете!
– Без тебя знаю! Мать не пришла?
– Пока ещё нет.
Когда через две минуты Виктор Васильевич выходил из подъезда, Рита ждала его во дворе. Они подошли к машине и молча сели в неё. Запуская двигатель, Гамаюнов взглянул на датчик бензина и облегчённо вздохнул. Почти двадцать литров! Повеселев, он дал резкий старт.
Глава десятая
Поцелуй Иуды
К одиннадцати часам зарядил второй в этом году дождик. Москва под ним заблестела, как глаз покойника при свечах. Уютно расположившись в машине, которую Гамаюнов припарковал около служебного входа в корпус, Рита смотрела, как белый луч больничного фонаря сливается с пеленой воды на стекле, делая её похожей на занавеску между двумя мирами. Возможно ли приподнять немножко хоть уголок этой занавески? Глупый вопрос – пока было непонятно, есть ли она вообще. Но под барабанную дождевую дробь Риту будоражила мысль о том, что вот у неё опять появился шанс достичь высоты – если и не в жизни, то в смерти. Шанс был сомнителен, но огромность увиденной высоты сомнений не вызывала. Ещё бы – Библия! Прежде чем утонуть, несчастная Кочерыжка читала Библию. Разве Слово Бога может толкнуть на самоубийство? Ни в коем случае. Книга очень неоднозначная, но ведь церковь именно на неё, наверное, опирается, осуждая самоубийц! Впрочем, не мешало этот вопрос уточнить. Достав телефон из куртки, Рита набрала номер одной из лучших своих подруг.
– Говори быстрее, – мгновенно вышла на связь Таня Шельгенгауэр, журналистка очень известной радиостанции, – у меня эфир через три минуты!
– Ночью? Эфир? – удивилась Рита, – Новый проект?
– Да, типа того. С полуночи до пяти утра я одна в эфире два раза в месяц. Чего звонишь-то, спрашиваю? Опять какой-нибудь бред вороной кобылы в лунную ночь?
– Разглядеть сейчас на небе луну может получиться только у рыжей кобылы, – съязвила Рита, – слушай, вопрос к тебе есть один. В Библии где-нибудь написано прямым текстом, что суицид – это грех?
Танечка задумалась.
– Прямым текстом – нет, – сказала она, чиркнув зажигалкой, – нужно выстраивать двухходовку. Неблагодарность Богу и недоверие к нему – грех. Написано так: «Претерпевший же до конца спасётся». Следовательно, нужно терпеть, а не заниматься самоубийством. Ты что, решила повеситься? У тебя ничего не выйдет. Ты не умрёшь в петле.
– Это почему? – оскорбилась Рита.
– Элементарно. Уж если ты умудряешься думать задницей, для тебя не составит большой проблемы ею дышать. Лучше утопись.
– А я утону?
– Чёрт! Вряд ли, – вздохнула Танечка и ушла со связи – её уже торопил звукорежиссёр.
Опустив мобильник, Рита задумалась над её словами – конечно, не над последними. С внутренней стороны больничной ограды, к которой с других сторон примыкали окраинные проулки, ночь казалась глубокой. Белые фонари, мерцающие сквозь воду, и шум дождя настойчиво звали Риту за горизонт. А тот обещал её подождать, храня неподвижность. Но тут вернулся Виктор Васильевич. Сев за руль, он завёл мотор и бодро сказал:
– Ну, всё! Дело сделано.
– Померла? – спокойно спросила Рита. Виктор Васильевич посмотрел на неё внимательно.
– Ты всегда ставишь минус там, где можно с тем же успехом поставить плюс?
– Ах, Виктор Васильевич! Вы – как все. Я не понимаю, зачем нужно прикреплять к этим знакам смыслы? Если вам кажется, что плюс – это хорошо, вспомните свою Кочерыжку с тремя крестами.
– Спасибо, – пробормотал Гамаюнов и, включив фары, погнал машину к шлагбауму. Под колёсами шелестели лужи. Охранник, выйдя из будки, сперва взял под козырёк кожаной фуражки, затем поспешно поднял шлагбаум. Когда машина вырвалась на проспект, Рита пристегнулась на всякий случай. Также на всякий случай она спросила:
– Вы не забыли айфон и лист?
– Не забыл, – сказал Гамаюнов, – но повторяю: ты не увидишь их до тех пор, пока я сам лично не разберусь во всей этой чертовщине.
– Вы абсолютно правы, Виктор Васильевич, – неожиданно согласилась Рита и замолчала на целые три минуты.
Дворники двигались по стеклу с неприятным скрипом. Стрелки часов на столбе слегка наклонились вниз от полуночи, но поток машин поредел не сильно. Как только «Нива» остановилась на красный свет перед перекрёстком возле метро, Рита вдруг сказала, взглянув на профиль хирурга:
– Виктор Васильевич! У вас очень красивый нос.
– Рита! У тебя примерно такой же, – заметил врач, держа руку на рычаге скоростей, который подрагивал.
– Это верно. Но не пытайтесь вообразить, что я – ваша дочь. Я знаю, кто мой отец.
– Твоя интонация подразумевает
