свалился.
Он лежал в грязи и тихо стонал. Болело колено. Болели ребра и челюсть – смутно вспоминалось, как его мутузили в углу игрового зала. Худшее – начинал болеть висок.
Нет. Это было ещё не худшим. Пахнуло тленом. Над канавой нависла угловатая тень.
– Хватит бегать, – пророкотала каменным голосом гаргулья, приземляясь на край канавы. – Смысл. Хорошо, в этот раз ты убежал. А вот в тот, в настоящий, не смог.
– Что тебе нужно, тварь? – закричал Виктор, тщетно пытаясь выбраться наружу. Руки скользили по тёмной грязи.
– Мне ничего, – пожала костяными плечами тварь. – Мне на тебя решительно плевать.
Одним резким движением она переместилась в канаву. Зависла над Виктором. Уже понимая, что случится, он попытался закрыть голову руками, но поздно. Когтистая лапа ударила в правый висок:
– Нужно, чтобы ты вспомнил, придурок! Вспоминай! – закричала горгулья, и ей вторил крик Виктора:
– НЕЕЕЕЕТ! – от удара монстра голова, казалось, раскололась пополам. – ХВАААТИТ!
– Вспоминай! – рявкнула в ответ горгулья и ударила ещё раз. – Давай!
Виктор потерял сознание только на пятом ударе.
ДМИТРИЙ
Больница Диме понравилась. Настолько, насколько может вообще понравиться больница. Располагалась она в центре города, который тоже похорошел за последние годы, и отличалась чистотой и свежим ремонтом.
Доктор Кольмансон оказался совсем другим, чем его представлял себя Дима. Высокий, худой как щепа, с шевелюрой длинных чёрных волос, он встретил его совершенно спокойно и доброжелательно – несмотря на то, что о своём визите Дима предупредил минут за десять. Гораздо более общительный, чем могло показаться по переписке, доктор не высказал ни слова удивления, что родственник пациента находится в Питере, хотя должен быть в Хайфе.
Посетив отделение интенсивной терапии, он вышли на чёрную лестницу. Доктор закурил, Дима, отводя взгляд, – тоже. Чёрные густые брови взмыли вверх, но Кольмансон ничего комментировать не стал, просто продолжил о чём-то болтать – о чём-то совершенно нелепом, неважном, никак не относящемся к судьбе пациента на шестой койке.
Они обсудили погоду – в Израиле и в России, футбол и успехи сборной, тренировочный процесс (тут Кольмансон выразительно посмотрел на сигарету во рту Димы), аккуратно коснулись политики, почувствовали одновременно, что вступили на хлипкую почту, шагнули обратно – к погодным явлениям и сравнению морей – Средиземного и Чёрного.
Распрощались со взаимным уважением. Дима, невзирая на протесты, вручил пакет из фришника Бен Гуриона, доктор ещё раз предложил писать и не стесняться.
В холле Диму окликнули:
– Дмитрий, рад вас видеть, день добрый! – раздалось из-за спины.
Дима обернулся, сглотнул. Злость пришла моментально:
– Здорово, псориатик! Как жизнь, паскуда? Гниём потихоньку? Всё также с деревянным мечом по лесам бегаем, эльфиек прыщавых потрахиваем?
Марк в полупрозрачном халате – такой же, для посетителей, был и у Дмитрия, замер, глупо, нелепо, с протянутой для рукопожатия рукой. Понятно было, что он пришёл сюда с той же целью, что и Дима. С удовлетворением Дима подметил, что кожа на торчащем из-под рукава предплечье покрыта красными пятнами и коркой.
Не говоря больше не слова, Дима пихнул его в грудь и вышел прочь.
Настроение, чуть было стабилизировавшееся, упало до невозможности.
Пискнул телефон. Звонил Арон. Дима сбросил звонок, отключил звук. Вышел на Невский. Двинулся в сторону Рубинштейна.
Где-то здесь должен был быть хороший ирландский паб…
Хотя сейчас его устроил бы любой, и не ирландский, и не хороший, и даже не паб, а что-то иное. Главное, чтобы наливали.
Паб нашёлся, в нём обнаружился Kilkenny. Глядя на оседающую вверх пену, Дима вытащил телефон. От Арона было уже шесть пропущенных вызовов и ещё два с неизвестных, но однозначно израильских номеров.
Дежурно набрал Женю. Как обычно – тотальный игнор.
Ответил Ксении на её сообщение: «Что делаешь? Надеюсь, не в баре?»
Зашёл в Гугл и сбросил ей первую попавшуюся фотографию Дворцовой площади.
«Нет, всё хорошо, не волнуйся», – глотнув уже из третьей кружки, написал он. «Гуляю».
«Красота!» – ответила Ксения, чьи предки происходили из славного города Норильска. «Хотела бы я тоже побывать в Петербурге!»
«Хочешь, приезжай», – напечатал он, затем стёр, написал нейтральное: «Думаю, как-нибудь съездим».
Получил в ответ кучу смайликов и стикеров. Затем угрожающее сообщение:
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, как вернёшься, давай сядем и ещё раз всё обсудим. Я за тебя переживаю. Тебе нужна помощь!»
«Спасибо, обязательно так и сделаем. Выбирай ресторан)»
«Да зачем нам ресторан! Ты сейчас куда, к маме?»
К родителям… – Дима задумался.
Сейчас до метро, купить жетоны – тут же, наверное, всё ещё жетоны в ходу – доехать до Нарвской. Там сесть на трамвай – тот самый, из детства, – и в сторону Кирзы, домой, где их уже ждёт горячий ужин, а мама жаждет послушать, как прошли тренировки в академии…
Он потряс головой, отгоняя наваждение…
Смысл туда ехать?
Он задумался.
Нет. Смысла никакого не было. Туда ехать. Уж точно…
Двое посетителей, играющих в бильярд в дальнем углу зала, а точнее, последние минуты не игравших, а как бы незаметно рассматривающих Диму, внезапно направились к его столику.
Хорошо хоть кии положили, – с ленцой подумал Дима, рассматривая приближающихся к нему мужчин.
Интересно, что им от меня надо, – он заёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Его взгляд не отрывался от шарфов на шее бильярдистов, шарфов до боли знакомых цветов.
Подойдя, мужчины нависли над Диминым столом, молча разглядывая его. Дима демонстративно зевнул, глотнул пива, уставился на них.
Началась игра в гляделки.
Прошло несколько секунд, игроки в бильярд сдались первыми.
– Мы присядем? – спросил первый – лысый, как Пьер-Луиджи Коллина.
С такой внешностью, – подумал Дима, – тебе бы не на вираже шизить, а по полю со свистком бегать.
Второй – двухметровый дылда со щербинкой между зубами – продолжал молчать.
Дима пожал плечами, кивнул на стулья перед собой.
– Десять минут смотрели фотографии, ты – не ты, – каким-то проникновенным тоном сообщил Диме высокий, усаживаясь за стол.
– И как, я это я? – осведомился Дима, делая глоток пива и с сожалением обнаруживая, что он – глоток -последний.
Тут случилось внезапное. Щербатый, увидев, что у Димы опустел бокал, молча отлил туда из своего.
Дима и лысый уставились на щербатого почти с одинаковым удивлением на лицах, только у Димы оно смешивалось ещё с некоторой брезгливостью.
– Пустой посуды не должно быть! – объяснил свои действия фанат. – Меня Илья зовут, кстати.
– А меня Вадим, – представился лысый.
Дима принялся качаться на стуле. Что-то сюрреалистическое было в этой встрече в баре.
– Очень приятно, ребят, – соврал он, – но буду рад услышать, что вы хотите от меня? Явно ведь не
