ждал, что он попросит помощи, но Артур даже не глянул в мою сторону.
Я ненавидел Артура, презирал, боялся, но все еще пытался придумать ему оправдание. Мне казалось, что за деланным равнодушием скрывается чувство вины. Но вслушиваясь в его прерывистое дыхание, глядя на покрасневшее от напряжения лицо, синюю пульсирующую вену на шее, плотно сжатые губы, я не мог разглядеть даже тени раскаяния.
Негромкий звук шагов нарушил хрупкую тишину склада. Страх молнией ударил в сердце, ранил, рассыпавшись на тысячу острых осколков. Ледяными мурашками покрылась кожа. Рубашка на спине взмокла от пота. Я чувствовал легкое покалывание в пальцах, словно кто-то тыкал их невидимой иглой.
Шаги приближались, знакомый аромат духов ударил в нос. Но теперь к сладкому запаху прибавился еще один: тяжелый, кислый, с металлическим привкусом крови. Я обернулся. Босая, в разорванном, испачканном платье, мимо меня прошла Кира.
– Значит, такой у тебя был план?
Лицо Артура осунулось, побледнело, глаза расширились. Он хотел было что-то сказать, но из открывшегося рта вырвался хрип. И по его безумному взгляду, по испарине, выступившей на лбу, я все понял. Артур схватился руками за ворот рубашки, пытаясь расстегнуть, с силой дернул, верхняя пуговица отскочила, покатилась по полу. Он попятился, широко открывая рот, будто ему не хватало воздуха, и, уткнувшись спиной в стену, стал оседать на пол. Кира опустилась рядом. Тонкие пальцы с обломанными ногтями впились в горло Артура.
– Просто работа?
Артур захрипел, корчась в удушье. Я растерянно озирался, не зная, что делать. Бежать было некуда. Не спуская глаз с Киры, я шарил рукой по стене в попытках нащупать кнопку автоматического открывания дверей. Чтобы быть незаметней, я изо всех сил вжимался в стену, прячась между пирамидами поставленных друг на друга коробок с искусственными цветами, венками и подсвечниками. Холодный металлический крест уперся мне в спину, я дернулся, коробка на вершине пирамиды качнулась и с шумом грохнулась.
Вздрогнув, Кира обернулась. Отпустив Артура, она смотрела на меня с изумлением и жалостью.
– Ты? – прошептала она. – Ты?
Артур завалился на бок, гулко стукнувшись головой о пол. Он больше не двигался.
Я попятился. Продолжая судорожно шарить по стене, нащупал венок, выдернул из него крест и выставил перед собой.
Кира подошла так близко, что я увидел искусанные в кровь губы, тонкую рваную рану на шее, затянутые мутной пеленой глаза и темные едва заметные пятна на коже – смерть проникала в ее тело медленно, надеясь сполна насладиться процессом.
Девушка протянула руку, желая по привычке взъерошить мне волосы, но тут же брезгливо отдернула.
– Почему ты не помог мне?
Кира наклонилась к моему лицу так близко, словно хотела поцеловать.
– Я не мог…
Пытаясь отгородиться, я поднес крест к лицу.
– Мог.
От холодного дыхания Киры рука замерзла, пальцы разжались, крест с глухим стуком упал. Но Кира даже не глянула на него. Ее подернутые пеленой глаза не отрывались от моего лица.
– Мог…
Кира схватила меня за руку. Острые ногти впились в запястье, но я не чувствовал боли. Ком застрял в горле, он становился больше, мешая дышать, лицо Киры плыло перед глазами.
– Почему ты не сказал мне?
– Я не знал!
– Что он наобещал тебе? Зачем вы перенесли площадку? Почему изменили место съемок?
– Я не знал!
Страх, что сдавил грудь, выплеснулся наружу и, задыхаясь от злости, я схватил ее за плечо: ладонь обожгло холодом, словно я коснулся ледяной глыбы. Но гнев и обида на то, что она не хочет услышать меня, заглушили боль.
– Нет! – кричал я, заглядывая ей в лицо, пытаясь прочитать на нем хотя бы намек на то, что она понимает меня. – Нет! Я не знал! Я не мог!
Как никогда в жизни, в этот миг мне хотелось, чтобы она кивнула, прищурившись, взъерошила мне волосы, став прежней насмешливой и надменной Кирой.
Кира всхлипнула, я отпустил ее, провел ладонью по щеке.
Я хотел, чтобы она поверила: я не мог ей помочь. Но больше всего я хотел вместе с ней сам поверить в это.
Кира вздрогнула, скривившись от отвращения, отбросила мою руку и отвернулась.
– Он говорил, ты давно на вебкаме, – оправдывался я, – что для тебя это просто работа, тебе нравится… ты знала, на что шла…
Мертвое лицо Киры исказила гримаса ненависти:
– Знала? Знала, что меня убьют? Значит, раз я снимала трусы перед камерой, можно со мной делать все, что угодно? Можно бить, резать, насиловать? Ты так считаешь? А ты молодец, быстро учишься…
Она кивнула в сторону лежавшего на полу Артура.
– Но я… но ты… ты же сама…
– «Сама» что? – Кира говорила громче, срываясь на крик. – Что «сама»? Сама виновата? Конечно! Я виновата! А он – нет. И ты – нет. И тот, кто деньги платил – тоже не виноват. Он же не пошел на улицу убивать хороших людей. Он заказал меня. Меня же можно…
Всхлипнув, Кира замахнулась. Пощечина выстрелом прозвенела на весь склад. Ударившись о темные остовы гробов, звук рассыпался на тысячи вскриков, швырнув меня в прошлое.
* * *
Съемки шли все чаще, и с каждым днем фантазия заказчика становилась все более извращенной.
Теперь Кира не просто раздевалась. В накинутой на плечи рубашке она сидела напротив экрана, вплетала в косу траурную ленту или украшала голову венком из искусственных цветов. А после острым лезвием ножа делала надрезы на руках, груди, бедрах и, томно глядя в камеру, слизывала кровь. К концу съемок порезы становились глубже, и красными каплями был усеян весь складской пол. И если раньше невидимый зритель, отдававший приказы, казался мне странным, то теперь, глядя на то, что вытворяла Кира, я думал, что он наглухо поехавший псих.
Я избегал смотреть на то, что происходит на «съемочной площадке», как называл Артур огороженное гробами место. Каждый раз, когда Кира начинала сладострастно извиваться, а на белой рубашке расплывались рубиновые капли крови, я чувствовал тошноту: острой болью сводило живот, горький ком подкатывал к горлу, я брал планшет и уходил на улицу.
Я рисовал, стараясь не думать о Кире, но даже стоя у дверей склада на холодном воздухе, я все еще чувствовал терпкий запах крови, смешанный с ароматом Кириных духов, и слышал тихие стоны, больше напоминавшие мольбы о помощи.
Поначалу с Кирой я почти не общался. Здоровался при встрече, помогал донести вещи, перевязывал бинтами изрезанные руки, наливал чай.
Она, сидя у меня в каморке, молча курила, а на прощанье, дожидаясь такси, натягивала ботинки на высоких каблуках и, взъерошив мне волосы, уходила.
А
