только эти старые, помятые, пожелтевшие фотографии.
Как же так, ведь для чего-то же они жили?
Ася вздрогнула от Юлькиного крика – девчонки возились в саду. Муж ушел в поселковый совет.
Она оглядела комнату: выцветшие простые ситцевые шторки в рябку, потертый, покрытый старым одеялом диван. Продавленное кресло, тоже прикрытое ковриком, буфетик с нехитрой посудой. Катина фотография в черной рамке. Свадебная фотография молодых Галины и Андрея. Какие хорошие, светлые, полные надежд лица. Одноглазый плюшевый медвежонок в детской вязаной кофточке. Катин или Юлькин? Наверное, Катин. Скромная полочка с книгами – «Домоводство», «Сад и огород», «Домашнее консервирование», Вальтер Скотт – ого! Сказки Пушкина, томик стихов Эдуарда Асадова – Катины? Маршак, Барто, Чуковский – все как у всех, как почти в каждой семье. Кружевная скатерка – Ася погладила ее. Сахарница с голубой розочкой, пожелтевший номер журнала «Работница». Вот и все, что осталось от прежних хозяев, от их долгой жизни.
* * *
Асия, средняя дочь в большой башкирской семье, родилась в селе Уразово. Жили в одном доме – мама с папой, дети и бабушка с дедушкой. Дом строили дед и отец, а помогали все родственники – поди отстрой такую домину!
Дом получился крепким, просторным, светлым. Живи не хочу.
Огород, что за домом, как говорили соседи, был образцово-показательным: ни травинки, ни соринки. За огородом следила бабушка Гульсина, внуков гоняла будь здоров!
Мама отвечала за кухню. Помогали ей девочки, Зухра, Латифа и Асия, Ася.
С раннего утра, подоив коров и выгнав их на пастбище, мама отправлялась на рабочую вахту к плите. Ставила тесто и спустя час поднимала девчонок. Те хныкали, отворачивались к стене, натягивали одеяла, капризничали, но поднимались. Спать хотелось ужасно, особенно зимой, когда за окном была беспроглядная темень.
Сонные, они отчаянно зевали, вредничали, переругивались друг с другом, но постепенно просыпались и включались в работу. К тому времени тесто подходило и нагло выпирало из большущей зеленой кастрюли. Из теста лепили буккены, круглые пирожки с мясом и рисом, картошкой и курицей, капустой и яйцом. Съешь такой круглый румяный пирог, запьешь сладким чаем и полдня будешь сыт. А еще один такой буккен можно стащить, положить в карман и убежать на улицу – там он покажется еще вкуснее.
Лепили кыстыбаи – тонкие, свернутые в лепешку, с начинкой из картошки и жареного лука. А еще треугольные усбосмаки с мясом, картошкой, луком и яйцами. Ну и, конечно же, баурсаки, пончики, любимое детское лакомство.
На первое – а по сытности и густоте оно зачастую было и первым, и вторым, – варили кулламу, густой мясной суп с лапшой и огромным количеством картошки, улюш с капустой и здоровенными кусками мяса – говядины, конины или курицы. И бешбармак, тоже густой и невероятно сытный, тоже с большими кусками мяса, картошкой, домашней лапшой.
Одно из этих блюд должно на столе быть обязательно, иначе это не башкирский обед, а так, ерунда.
Но иногда готовили и обычные, как говорила мама, советские блюда – например, на праздники селедку под шубой, салат оливье, который Ася обожала, борщ или пельмени.
Мама говорила: «Поди накорми такую орду!»
Село в советское время было богатым, с алкоголем башкиры не дружили, семьи большие, значит, надо держать и скотину, и сад, и огород. Да и дети с раннего детства были у взрослых на подхвате, мальчишки у отцов, старших братьев, дедов и дядьев, а девочки при женщинах – у печки, у корыта со стиркой, на огороде.
На праздники, свадьбы и похороны собиралась вся огромная родня – из Уфы, Стерлитамака, Салавата, Нефтекамска, Октябрьского.
Двоюродные, троюродные, четвероюродные братья и сестры, тетки и дядья со стороны матери и отца. Столы накрывали на улицах, в доме не помещались.
Больше всего Ася любила каргатуй, грачиный праздник, праздник весны. Сабантуй отмечали, когда по весне заканчивали сеять. Пели народные песни, танцевали народные танцы. Бабушка доставала из сундука национальную одежду.
Ася любила свое село, свой большой дом, свою большую семью и никогда и не думала, что им придется уехать. Мысль переехать в большой город пришла в голову маме. А если маме что-то зайдет в голову – обратно не выйдет. Упрямая, как ослица, – так говорила бабушка.
Однажды за сараем с курами Ася услышала тихий мамин плач и папин голос. Мама говорила, что устала от большой семьи, от родни, от бесконечной рутинной работы, от готовки, от сельской жизни. Странно, а Асе казалось, что все были счастливы.
– Посмотри на мои руки, – яростно шептала мама, – посмотри, во что они превратились! А я сама? Спину ломит, колени болят! Нет, я так больше не хочу! И больше не могу, понимаешь?
Слов отца Ася не слышала, потому что ей казалось, что она оглохла от ужаса.
По интонации понимала, что отец мать успокаивал. Жалел. Жену он любил, да и человеком был мягким и неконфликтным.
Все знали, что мама командовала отцом. Злилась бабушка, вздыхал дед, а что поделать? Сын любит жену, да и дети у них. А то, что мягкий, как творог, – значит, так воспитали.
С возрастом девочки поняли, что родители отца мать терпели, но не любили – слишком строптивая. Не ленивая, не неряха, а язык острый, ничего не пропустит, не промолчит. Только и маму можно было понять – взяли ее пятнадцатилетней девчонкой и привезли в чужой дом. Так было принято – и выходить замуж в пятнадцать-шестнадцать, и уходить в дом свекрови.
– Не хочу, чтобы и у моих девчонок была такая судьба! – говорила мама. – Что хорошего я видела? Нет, ты скажи! Ладно я, но сейчас другие времена! Они могут учиться, получить специальность, выйти замуж, когда захотят, а не когда их просватают! Посмотри на них – все три как на подбор, все красавицы, все умелые и покладистые! Давай уедем, – плакала мама, – прошу тебя! Ради девочек, ради их будущего!
В дом она вернулась заплаканная, а отец – тихий и расстроенный.
Через два месяца, в августе, накануне учебного года, они переехали в город. Да не просто в город, не в Уфу или Стерлитамак, что поближе и где живет мамина родня, а в Москву, в столицу.
В поезде Ася не спала, смотрела в окно и думала о том, какая она, эта Москва. Говорили, что огромная, за неделю не обойдешь. И еще говорили, что шумная, спешная, все бегут, как ошалелые, друг друга толкают и с ног сбивают. И никто не здоровается. Асе это было чудно: как это – не здороваются? С соседями надо поздороваться, спросить о здоровье. «Ладно, посмотрим, – успокаивала
