— В самом деле, братцы, не троньте божью птицу! — поддержал уже хрипевшего от волнения и крика Яшку старый сплавщик Лупан. — Нехорошо!.. Пусть передохнет, а потом сама улетит, куда ей произволение. Яшка-то правду говорит…
— Да ведь это харч, — нерешительно заявил один голос из сбившейся кучки бурлаков. — Такое бы варево заварили, Лупан Степаныч!..
— А ты, оболдуй, слушай ухом, а не брюхом!.. Яшка-то всех умнее себя обозначил. Да!.. Он уж это дело знает.
— Ах, боже мой, да ведь грех-то какой! — умиленно повторял Яшка, обращаясь ко всем вообще. — Вон какая смирная птичка… Сама в руки идет. Только вот не говорит: «Устала, мол, я, притомилась, иззябла…» А вы ее бить!..
Выбившийся из сил гусиный косяк теперь покрывал Чусовую, точно живой снег. Гуси не сторожились больше своего страшного врага — человека. Те, которые попали на барку, успели отдохнуть и торжественно были спущены на воду к призывно гоготавшим товарищам.
Яшка торжествовал и даже перекрестился, спуская последнего гуся.
— Будто еще должен один быть? — думал он вслух, оглядывая недоверчиво толпу бурлаков.
— Все тут, Яшка…
— Ну, и слава богу!.. Спасибо, братцы!
А снег все валил. Вода казалась такой темной в этих побелевших берегах. Где-то вдали смутно обрисовывались деревенские стройки.
— Эй, будет валандаться попусту! — скомандовал сплавщик. — Держи нос-от направо…
Потеси лениво забултыхались в воде. Гусиный косяк сгрудился и стройной массой с гусиной важностью отплыл к противоположному берегу, провожая барку своим гоготаньем.
— Правильная птица! — заметил Яшка, провожая глазами удалявшийся от нас косяк. — Умнее ее нет… И живет парами, по-божески. Не то что, например, косач…
Почесав затылок, Яшка прибавил совсем другим тоном:
— Эх, ежели бы вот таких гуськов десяточек, был бы Яшка с ружьем и не колел бы, как пес! В Перми бы продал по целковому за штуку…
V
Вечером мы вместе пили чай в балагане — я, водолив и Яшка. На Яшке мокрая рубаха дымилась от пара. Он с каким-то ожесточением пил одну чашку за другой, вернее, не пил, а глотал. Это опять был жалкий Яшка.
— Тебя не знобит? — спрашивал я.
— Нет, зачем знобить?.. Вот ежели бы мокрый-то я у огня начал греться, ну, тогда пропасть.
Напившись чаю и поблагодарив, Яшка поднялся.
— Ну, теперь пойду на свою перину, барин…
Взглянув на изголовье постели, на которой отдыхал водолив, Яшка укоризненно покачал головой:
— Эх, Павел Евстратыч!.. То-то я давеча не досчитался одного гуська… Где у тебя совесть-то?..
— Ну, ну, подержи язык за зубами.
— Я-то подержу, а тебе отрыгнется этот гусь…
Из-под изголовья высовывался гусиный хвост.
— Да ведь я его не ловил! — оправдывался водолив. — Сам он забежал в балаган. Ну, я его и пожалел: приколол.
— У волка в зубе Егорий дал?.. Эх, Павел Евстратыч, нехорошо… Вот как нехорошо!
Бойцы. Очерки весеннего сплава по реке Чусовой*
Впервые напечатаны в «Отечественных записках», 1883, № 7, 8. Автор работал над «Бойцами» в течение многих лет. В Свердловском областном архиве сохраняется рукопись под названием «Легкая рука». На первом листе рукописи надпись-автограф: «Первоначальная редакция „Бойцы“ — писана в 1874–1875 гг.». Это одна из самых ранних среди дошедших до нас рукописей Д. Н. Мамина-Сибиряка. Тема сплава по Чусовой разрабатывалась в ранних редакциях романа «Приваловские миллионы». В одном из вариантов романа (он назывался «Каменный пояс») сохранился план главы, воссоздающей острый конфликт между богатством и бедностью:
«Вот эта знаменитая пристань, с которой народ отправляет свое богатство и остается голодать, вот изнанка Ирбитской ярмарки, ее подкладка, вот источник богатств Архарова, благодетеля.
Толпы бурлаков — перекатная голь, захудалые, обросшие, грязные, голые, беднее самой бедности: вогулы, остяки, черемисы, татары, вотяки… Наступает день (1 мая) Еремея Запрягальника, и это море крестьянское заволновалось. Им снятся горы, леса, нивы… Голод, нищета, дети, жены.
Обед бурлаков: заплесненный, черствый, как камень, хлеб опускается в бурак и приправляется горячей молитвой… Пьют воду из бурака, а хлеб вытаскивают лучинками.
Пьянство этой голи напомнило Прив(алову) Ирбитскую ярмарку. Только там от избытка, здесь от горя…
А эти песни — эти поминки по живым, отпевание самих себя на родной кормилице-реке, и Привалов плакал, как ребенок, от этих картин — перед его глазами происходил страшный акт борьбы за существование.
Какие лица б(ыли) у бурлаков.
В чем они б(ыли) одеты.
Вот фундамент богатств Ляховского, Архарова и других…» (В сб. Урал. Екатеринбург, 1913, с. 86.)
Очерки «Бойцы» написаны в большей своей части на основе личных впечатлений. В юношеские годы Мамину неоднократно приходилось совершать поездки по Чусовой от Висимо-Уткинской пристани до Перми. Сберегая скудные свои средства, родители были вынуждены отравлять сына в Пермскую духовную семинарию с попутным караваном барок, подвергая его всем превратностям такого рискованного путешествия. Сплав барок, как видно из очерков «Бойцы», был смертельно опасен для сплавщиков, бурлаков и «пассажиров». Юношеские впечатления оставили глубокий след в памяти Мамина и дали материал для ряда его очерков: «В камнях», «Бойцы», «На реке Чусовой», «Вольный человек Яшка» и др.
Мыслете — старинное название буквы «м». Писать мыслете — идти нетвердым шагом.
…подпер руки фертом — Ферт — старинное название буквы «ф».
Азям — крестьянская верхняя длиннополая одежда.
…с печами Сименса — Сименс Фридрих, немецкий инженер, усовершенствовал процесс варки стали.
Помните евангельского ленивого раба, который закопал свой талант в землю? — Талант — древняя денежная единица; в евангелии рассказывается о рабе, который закопал в землю деньги, оставленные ему господином во время его отсутствия; по возвращении хозяина раб выкопал деньги и возвратил их полностью; другой раб пустил оставленные деньги в оборот и вернул их с процентами. Закопать, зарыть талант — оставить знания, способности, средства без развития и приумножения.
Потеси — большие весла, служащие для управления барками. Лоты — приборы для измерения глубины воды, состоящие из троса с грузом на конце.
Голутвенные — здесь: в смысле «бедные», «обнищавшие».
Ушкуйники (от «ушкуй» — плоскодонная ладья с парусами и веслами) — дружины новгородцев в XI–XV вв., отправлявшиеся по речным и североморским путям с торговыми и военными целями. Ушкуйники принимали участие в освоении новых земель в северном поморье, Приуралье и Поволжье.
Преображенский приказ — основанная Петром I канцелярия, в ведение которой вначале входило заведование регулярным войском и розыск по преступлениям против царской власти («Государево слово и дело»). Впоследствии приказу были поручены почти исключительно следствия по политическим делам. Приказ находился под управлением князя Федора Юрьевича Ромодановского (у Мамина-Сибиряка ошибочно — Ивана Федоровича).
Шугай — здесь: род кофты; обычно с ленточной оторочкой кругом.
Суводь — круговая струя над омутом, водоворот.
Глаголь — старинное название буквы «г».
Спишка — спуск барок на воду (от слова «спихнуть»).
Пиканное брюхо — Пиканники — прозвище жителей Кунгура (города Пермской губернии).
Невьянские заводы — металлургические заводы на Урале, принадлежавшие заводчикам Демидовым.
Мурчисон Родерик Импий (1792–1871) — английский геолог, автор капитального труда по геологии России «Геологическое описание Европейской России и хребта Уральского». Эйхвальд Эдуард Иванович (1795–1876) — русский ученый-естествоиспытатель. Ему принадлежит капитальный труд «Палеонтология России».
Лычага — веревка, свитая из лыка.
Пониток — здесь: верхняя одежда из полушерстяного домотканого сукна.
…сирены… которых слушал привязанный к корабельной мачте Одиссей. — Сирены — мифологические полуптицы-полуженщины. Своим волшебным пением они увлекали мореходов, которые становились добычей хищных сирен. Одиссей, герой поэмы Гомера «Одиссея», залепил своим спутникам уши воском, чтобы они не услышали пения сирен, а себя велел привязать к мачте и, хотя слышал пение сирен, остался жив.
Стефан Великопермский (1340–1396) — проповедник христианского учения среди народов Севера.
В крыльцах — в плечах.
Блазнило — мерещилось, казалось.
