Пройдя вдоль речки около километра по сырой от вчерашнего дождя траве, я выбрал подходящее место и расположился здесь, чтобы привести себя в порядок и позавтракать остатками вчерашнего ужина.
К десяти часам я был на железнодорожной станции. По обе стороны привокзальной площади располагалось множество магазинов, палаток и киосков. В одной из палаток я приобрел олимпийский тренировочный костюм, пару полотенец, кроссовки, зубную пасту со щеткой, несколько маек с яркими рисунками на груди и прочую мелочь необходимую молодому бомжу, как например поясной кошелек, которого в Москве днем с огнем не найдешь, и летнюю кепочку с надписью СПОРТ. В большом павильоне с претенциозным названием "АЭЛИТА" я выбрал электробритву, пробил в кассе чек и, вернувшись к прилавку попросил продавщицу проверить ее. Она подключила электробритву в сеть, и я не спеша побрился, не особенно заботясь о том, что привлекаю внимание.
Затем, проехав на рейсовом автобусе две остановки, я возвратился к бетонному мосту, переоделся под ним и вновь вернулся на станцию.
Рядом с подземным переходом стояло несколько машин. Я быстро сговорился с владельцем потрепанной Волги, лысым толстяком неопределенного возраста в клетчатой рубашке навыпуск, крутившим на указательном пальце ключи от машины.
Через час я окунулся в невообразимую сутолоку Курского вокзала первой половины июня.
Такси и частных машин было много, еще больше было нуждающихся в них, из огромной очереди желающих уехать на такси, садились в основном в те машины, которые привозили пассажиров.
Я подошел к кучке шоферов, стоявших в центре автомобильного оазиса, и, напустив на себя простоватый вид, обратился к ней:
- Мужики, а сколько например стоит доехать на такси до Ленинграда?
Они как будто не слышали меня. Как будто меня с моим ростом метр восемьдесят пять вообще поблизости не было. Затем один из них, стоящий ко мне спиной, обернулся, смерив меня взглядом с головы до ног процедил:
- Тебе правда в Питер или ты из любопытства спрашиваешь, чтобы потом в своем колхозе было что рассказать? - В его глазах не было заметно издевки или презрения - такова уж природа московских таксистов, и я подавил нахлынувшую было злость.
- Конечно надо, я хочу узнать, сколько это стоит.
- Ты один? - повернулся он ко мне окончательно. Остальные продолжали свой разговор, не обращая на нас ни малейшего внимания.
- Какая разница, - напустил я на себя недоумевающий вид, - ну хотя бы и один.
- Есть разница, командир, - сказал он менторским тоном, словно объясняя элементарные истины туповатому ученику, - то ты заплатишь третью, а то и четвертую часть от двух, двух с половиной стольников, а то один всю сумму отстегнешь. - Он вновь осмотрел меня с головы до ног.
Я как бы машинально дотронулся до кошелька на поясе и с изумлением воскликнул:
- Двести пятьдесят! Да это же цена билета на самолет до Хабаровска или дальше.
- А ты хотел за червонец с ветерком? Продерни отсюда, не морочь голову. - Он повернулся к остальным.
Выдержав паузу, я дотронулся до плеча моего ментора, и мужественным голосом произнес:
- Ладно, я согласен. Поехали.
- Он видите ли согласен! Это еще не значит, что и я согласен. Как-никак шестьсот шестьдесят километров. Минимум двенадцать часов туда и обратно. Борис! - крикнул кому-то в другой кучке шоферов и снова повернувшись ко мне объяснил, что у этого Бориса есть родственники в Питере и он имеет возможность там переночевать. К нам приблизился низкорослый вихрастый парень лет двадцати пяти с остреньким лицом, похожий на хорька.
- Вот, клиент желает прокатиться до Питера с ветерком. Поедешь?
Хорек изучающе оглядел меня и, доставая сигарету из нагрудного кармана рубашки, заявил:
- Три сотни, - он вопросительно посмотрел на меня. Я перевел глаза на моего визави, тот приподнял левую бровь и отвел взгляд храня нейтральное молчание.
- Поехали, - вздохнул я.
- Сначала нужно заехать в парк и отметить путевку, и деньги вперед, он заметно оживился.
Закончив процедуры с путевым листом, заправкой и необходимостью "заскочить на минутку домой", к двум часам мы выехали за пределы Окружной дороги.
Я остался доволен, что не менее четырех-пяти человек твердо опознают меня, как человека стремившегося любой ценой уехать в Ленинград.
За Окружной я задремал и проснулся только в Клину, где водитель предложил мне остановиться, чтобы перекусить.
После Клина, утолив любопытство щуплого Бориса, кто я, и к кому еду в Питер, я вновь заснул, удобно устроившись на заднем сиденье.
Когда мы подъехали к Ленинграду я чувствовал себя основательно отдохнувшим.
- Ну, и куда тебе здесь, в Питере? - спросил заметно уставший водитель.
- На Пражский проспект, - и назвал ему номер дома.
Пражский проспект - это единственная улица в Ленинграде, кроме Невского, которую я знал. Там жил майор Ситников, проходивший службу в одно время со мной в Афганистане. Он не был боевым командиром и не руководил операциями, он был ответственным за что-то и сидел за письменным столом в штабе, не пропуская ни одной из молоденьких дурочек, этих ура-патриоток стремившихся в Афган, как мухи на мед, которые все без исключения попадали в сомнительной чистоты постели штабных офицеров. Пусть мои преследователи потрясут эту жирную крысу, потрясут основательно, я нарочно сказал шефу, чтобы тот остановил машину напротив дома, в котором жил майор Ситников, и накинул сверх оговоренной суммы двадцать пять рублей, чтобы он как можно лучше запомнил меня.
Было около восьми часов вечера, когда я оказался на Пражском проспекте с домами-коробками далеко отстоявшими друг от друга.
В мои намерения не входило задерживаться надолго в Ленинграде, я собирался завтра же выехать в Москву и поэтому уже через двадцать минут я был на Московском вокзале, где не преминул убедиться в том, что билетов на Москву на ближайшие десять дней не предвидится. Июнь.
Я поставил сумку рядом с лавкой, на которой мама лет двадцати пяти безуспешно пыталась уговорить трехлетнего мужчину посидеть хотя бы пять минут спокойно.
Попросив маму присмотреть за моей сумкой, я отошел, внимательно оглядывая зал. В одном месте возле двери стоял мужик с дымящейся сигаретой во рту облаченный в черный застиранный или вообще никогда не стиранный халат и сандалии на босу ногу. Ему можно было дать и сорок и семьдесят лет. На голове красовалась фетровая шляпа с обрезанными полями, лишь напротив рыхлого сомнительного цвета носа на шляпе от полей был оставлен небольшой прямоугольный полуостров, исполняющий обязанности козырька.
Я уверенно направился к нему и, вежливо поздоровавшись, протянул ему двадцать пять рублей:
- Слушай, отец, возьми один билет на Москву, на завтрашнее утро, без сдачи.
Деньги исчезли в его пятерне с огромными густо поросшими рыжей порослью пальцами, он отделился от стены и молча скрылся за дверью. Я уж грешным делом подумал "плакали мои денежки", но не прошло и пяти минут, как он появился передо мной, словно джинн из бутылки и протянул билет. Я был очарован этим волшебством, горячо поблагодарил его и, неожиданно для себя спросил:
- Может бутылочку сухенького найдешь?
- Нет проблем, давай пятерку, - сказал он и, получив деньги, вновь дематериализовался, чтобы появиться через десять минут с бутылкой Эрети, завернутой в "Ленинградскую правду".
Поболтавшись на Невском проспекте часа два, я вернулся в здание Московского вокзала и устроился на лавке, две трети которой занимал безмятежно храпевший мужик лет шестидесяти, сдвинув летнюю кепку на нос и обняв одной рукой объемистую сумку. Я последовал его примеру, но заснуть не удалось. Между сном и действительностью лежали бескрайние непроходимые джунгли под названием "Что делать дальше". Свет не проникал в их заросли, не было ни тропинки, ни ориентира.
Везде таилась опасность. Всю ночь я провел в мучительных раздумьях, но так и не сдвинулся с мертвой точки. К утру постоянное чувство тоскливой опасности притупилось. В вагоне, усевшись в кресло, я закрыл глаза, взобрался на борт вертолета с надписью "Будь, что будет" быстро пересек на нем зловещие джунгли, мгновенно уснул и проспал беспробудно до самой Москвы.
На станции метро Комсомольская находясь с краю маленькой, но очень плотной массы состоящей из людей, чемоданов и сумок при входе на эскалатор, я вдруг заметил на встречном эскалаторе Берту с двумя сумками и принял решение попытать счастья у ее костра. Берта по всей видимости ехала к своей бабушке Зине, которая жила в частном доме в Тарасовке.
Я отошел в сторону, чтобы пропустить Берту вперед, двинулся вслед за ней, и, приблизившись к ней, негромко сказал:
- Не оборачивайся, Берта, это я, Вадим, мне с тобой необходимо очень серьезно поговорить.
- Привет, Вадик, почему нельзя оборачиваться, что случилось, позвонил бы или пришел к нам, ты же знаешь, мы с Юрием Михайловичем всегда рады тебя видеть.
