Горчаков, принимая ятаган, проговорил:
- Я обожаю Восток, дорогой паша, но сложность его речи иногда затрудняет моё понимание. Не потрудитесь ли сказать более ясно - за что вы так дивно благодарите?
- Скромность ваша прославлена так же, как свет луны, ваша светлость, и перед блеском этого света моя скромная тень исчезает.
Турок, кланяясь, пятился и пятился к дверям.
- Нет, нет, ваше превосходительство! Вы поужинаете с нами.
- Мне быть в вашем обществе, разделить пищу? О, я и без того ослеплён вашей снисходительностью. Ваше внимание...- Вдруг он принялся неистово хохотать, отчего тело, согнутое в поклонах, сгибалось и разгибалось ещё более. Все с изумлением и даже с испугом переглянулись.
Ахончев подумал: "Ну, теперь всё понятно. Замученный интригами на конгрессе, турок просто сошёл с ума".
- Простите. Я вспомнил анекдот только что прочитанный, ваша светлость. Вы уже видели эту книжку? - вынул и показал чёрную книжку.- Она издана ко дню вашего рождения, ваша светлость. О, германское правительство,- сладкий поклон Бисмарку,- германское правительство очень хорошо относится к князю Горчакову. А вы,- сладчайший поклон Горчакову,- ваша светлость, как никто, понимаете дух Востока и умеете шутить, но на свой манер... Вот здесь...- Он перелистал книгу, ища нужную страницу.- Ещё несколько лет тому назад в некоторых университетах Германии можно было купить диплом на учёное звание. В Гетгингентский университет приехал князь Горчаков. Ему предложили за 3000 талеров купить диплом на звание доктора философии. Он ответил ректору, что лично ему диплом не нужен, но вот некто из сопровождавших его, по имени Дадие, сильно боится всех неодушевленных предметов белого цвета, как, например, плащей, рукавов, а в особенности плюмажей. Князь, уверенный, что немецкая университетская философия поможет его спутнику, просил отпустить диплом на имя Дадие. Диплом отпустили. После этого Горчаков послал ректору второе письмо, в котором, прилагая 3000 талеров, писал, что его рыжая кобыла нормандской породы - Дадие - вполне удовлетворена дипломом, но что он торгует сейчас осла. Во избежание недостатков он заранее хотел бы приобресть диплом для этого животного... Ха-ха-ха!.. Замечательно! На Востоке такой анекдот невозможен: у нас дипломами не торгуют...
Бисмарк еле сдержался, чтобы не сорвалось с губ: "Скотина!" - и, поворотившись к Горчакову, выдохнул:
- Свидетельствую своё почтение вашей светлости.
- Мне по дороге с вами, князь,- попытался задержать его Кара-Теодори-паша.- Разрешите?..
- Нет.- Бисмарк ушёл.
- Князь Бисмарк сегодня что-то не в духе,- заключил турок.- Надо будет подарить ему эту весёлую книгу. Спешу догнать. Ухожу другом и рабом вашей светлости.
Горчаков проводил его до дверей и вернулся:
- Паша преподнёс мне сегодня самое загадочное происшествие во всей моей жизни. Хотелось бы знать, что же это я подарил ему?
- Кажется, я догадываюсь, что вы подарили ему...
- Неужели? Вы так думаете, капитан-лейтенант? Вы видели кроме отпечатков копыт и корма другие следы в конюшне?
- Видел, ваша светлость.
- Чьи же там в конюшне следы, капитан-лейтенант?
Вошедший слуга прервал:
- Их сиятельство граф Развозовский.
- Он необходим мне.
Когда слуга ушёл, Горчаков попросил Ахончева:
- Не уходите, голубчик. И вас, господа, прошу присутствовать при нашем разговоре с графом.
Вошедшему:
- Здравствуйте, граф. Давно не виделись.
Развозовский, как вошёл, тут же упал на колени:
- Вот, ваша светлость! Бью челом. Рубите голову, но дайте сказать, дайте признаться.
- Встаньте, отец,- сказала Нина Юлиановна,- Как вам не стыдно. Пьяны вы, что ли?
- Стыдно, стыдно. Оттого и стою, что стыдно! Продал. Побежал к немцу. Думал - спасут. А они плюнули. Сказали - вызовут, и ничего... молчат! Я исстрадался и вот - плюхаюсь, казните. Вот сам себя...- Развозовский выхватил револьвер.
Ахончев бросился к нему:
- Граф, что вы...
Однако Горчаков остановил холодно:
- Не волнуйтесь, голубчик. Он не застрелится.
- Борюсь, чтоб не застрелиться, ваша светлость! Видите, на ладони патроны. Бросаю искушение.- Он выкинул патроны на террасу, те попадали со стуком.- Замучили внутренние страдания...
- Да что ты сделал, отец?
- Что? Подлость. Запятнал мундир офицера. Запятнал дочь, писательницу, пророчицу!.. А жених? Ученый, будущий профессор Генерального штаба...
Ахончев перебил:
- Граф, прошу вас, перестаньте. Сознайтесь и - кончено.
Поясняя Нине Юлиановне:
- Граф проявил слабость на допросе в Имперской канцелярии. Больше это не повторится. Князь Александр Михайлович, надеюсь, простит его...
- Я прощу, если он проявил слабость лишь однажды, когда присутствовали все Ахончевы...
- Однажды, однажды, ваша светлость,- заговорил Развозовский.- Больше я и не заглядывал в Имперскую канцелярию, клянусь!
- Клянётесь?
- Любовью дочери, памятью супруги, своим полком...
Горчаков прервал резко:
- Когда вы сегодня утром вышли из Имперской канцелярии и встретили Егора Андреича, что вы сказали ему?
Развозовский вздрогнул:
- Я не встречал Егора Андреича...
- Что вы сказали ему? - повторил Горчаков. Развозовский молчал.- А что вам сказали в Имперской канцелярии? И что вам обещали за то, дабы вы пришли сегодня в этот дом и лживыми глазами глядели в лицо вашей дочери, которая пожертвовала жизнью и счастьем ради жизни и счастья России?
Повисла пауза. Развозовский прервал ее:
- Я удручён, ваша светлость. Удручён.
- Чем вы удручены, Юлиан Викторович? Тем, что не исполнили поручение Имперской канцелярии? Вы что хотели узнать, имеет ли отношение Горчаков к бегству Клейнгауза? И нет ли у Горчакова вексельной книги? И зачем ваша дочь ездила в Париж? И что она привезла?
Нина Юлиановна схватила отца за руку:
- Тебя... тебя могли послать сюда немцы, отец?
Развозовский молчал, Она выпустила руку и выбежала на террасу.
- К бесчисленной сети немецких провокаторов и шпионов вы присоединили своё имя, граф. Это постыдно, и вы понесёте жестокое наказание.- Слова Горчакова были прерваны возвращением Нины Юлиановны. Она со стуком положила собранные патроны на стол:
- Вот...
- Нет, нет! Не это... Да ты кто - зверь или дочь? Ты понимаешь, Нина, что ты положила? - закричал в ужасе Развозовский.
Ирина Ивановна подошла к Горчакову:
- Александр Михайлович, мы все слабые люди, а он, быть может, слабее всех. Простите его, простите Юлиана Викторовича, ваша светлость. Вы знаете, как трудно жить среди немцев! Ведь вы простили? Вы - добрый. Я помню детство, ваши заботы, вашу нежность... ради моего детства и вашей нежности простите его, ваша светлость. А то... что же происходит? Дочь кладёт ему патроны...
- Это не дочь положила патроны. Это положила судьба.
Нина Юлиановна будто вторила Горчакову:
- Подчиняйся судьбе, отец. Возьми револьвер, патрон и уходи.
- Нет, нет, не убивайте меня, прошу вас, не убивайте меня. Я расскажу всё, что было в Имперской канцелярии. Капитан-лейтенант Ахончев, вы - герой, разве так герои поступают с преступными полковниками?
Ахончев был строг:
- Полковник Развозовский! Вам оказывают честь последний раз в жизни держать в руках оружие русской армии. Эту честь вам оказывает канцлер... Вы отказываетесь?
Развозовский продолжал молить:
- Сжальтесь, ваша светлость.- Горчаков молчал.- Капитан-лейтенант Ахончев! Вы молоды... Не вам учить меня... Прощайте, господа. Я знаю, что мне сделать с собой.- Он схватил револьвер и выбежал в парк.
Горчаков произнёс спокойно:
- Ружьё Шасспо необходимо отправить обратно во Францию. Капитан-лейтенант вам разъяснит, как это сделать...- Он запнулся:- Нина Юлиановна.
- Прикажете унести ружье, ваша светлость?
- Да... Впрочем, обождите. Я позову вас! Ирина Ивановна! Документ, документ, во что бы то ни стало.
- Векселя мои я уже отправила. Нина Юлиановна отдала мне корректуру своей книги и обязательство перед газетой написать статьи на все темы, какие известная вам газета укажет.
- Благодарю вас, дети. Оставьте меня.
Горчаков вышел на террасу, смотрел в темноту и вспоминал слова Развозовского: "Пожалейте меня, ваша светлость..." Нет, не застрелиться ему, куда там... Надо пожалеть...
- Лаврентий,- кликнул он.
Возник слуга.
- Фонарь. Ружьё... что от французов. Патроны...
Раскрыл ключом дверь, пока слуга приготовлял приказанное.
- Пожалуйте, сударь.
Возле Александра Михайловича неожиданно появился Клейнгауз, наряженный почему-то в ливрею горчаковского слуги:
- Ваша светлость! Я всё слышал.
- Тем хуже для вас, Клейнгауз,
- Ваша светлость! Я не знаю, где проект договора. Не стреляйте в меня, ваша светлость.
Горчаков взял ружьё и приказал слуге:
- В парк никого не пускать. Закрой двери. Если кто придёт, пусть обождут: князь пьёт водку... с икрой.- Указал Клейнгаузу:- Берите фонарь. Вперёд.
