- Я еще вам... покажу! (с усилием запирая замок, голос стал глуше). Попляшете... у меня! У меня знаете где невестка работает? Сын разведчик, вот где! Фу, Сбогар, они ушли. Фи донк, маленький, тэ туа. Мапузи-папузи мой... сяся! (далее шло неразборчиво).
Но Сбогар знал свое дело и лаял. Наверху затаился еще один посторонний. На чердаке лежал труп. Сбогар сошел с круга, ничего не понимал и старался передать хозяйке свою тревогу.
А, собака лает в квартире! Судя по звуку, она за дверью. Можно идти, не слышно.
Стащил кроссовки, сунул их по карманам.
Аккуратно, как кот на ловле, спустился с чердака на трап, прикрыл за собой дверцу люка и навесил замок, который тут тоже висел для маскировки, теперь повесил его на обе скобы, спасибо. Хода нет, господа!
Тихо-тихо, только лает собака, по голосу небольшая. Журчит какое-то мирное радио или телевизор. Ага, телевизор, судя по выстрелам и искусственным голосам. Идет дублированный фильм. Громче бы сделали. Не дышать!
Надо затаиться.
Номер Один ждал, затаившись наверху, под выходом на чердак, сам как вор.
Затем охотник тронулся сверху и прокрался до третьего этажа.
Сбогар залился выше тоном, как вьедливый колокольчик. Сбогар тявкает слева, стало быть, квартира воров справа. Послушал, но хрен что услышишь из-за этого лая. Сбогар как с ума сбесился. Сколько будешь стоять, столько он будет тявкать. Решился и позвонил в тринадцатую. В квартире молчок, только как бы журчит вода. Те бы сразу спросили "кто там". На двери глазок. Нас увидели. Но это не воры, иначе они бы открыли. С оружием в руках.
Спустился еще ниже. Там, на массивной железной двери второго этажа, видны были две неглубокие царапины, типа буквы "х", которую в момент безделья задумчиво выводят на любом чистом месте люди, знающие русский алфавит. А, тут-то и стояли те.
Над звонком имелась малозаметная бумажка: "М-психоз с 13 до 13:05".
Ничего себе! Как на киоске и как там, на Юзени, на гавриловском балагане в то утро, и тот же корявый почерк. Только времечко другое.
Номер Один посмотрел на часы. Было тринадцать ноль-ноль.
Снизу, со двора, послышались новые звуки: подъехала какая-то машина, Номер Один сбежал на один пролет и посмотрел в окно вниз, во двор. Это был милицейский драндулет, из которого с обеих сторон вывалились молодцы в форме.
К ним спешила тетка в полосатом свитере с разинутым ртом, крича и показывая наверх, на чердак, одной рукой с сумкой. Другой рукой она дежалась за глаза. А, плачет человек.
А сверху, чуть ли не с крыши, опять пошел стук и скрежет. Как выворачивают что-то ломом.
А, они все-таки пробились на чердак! Теперь воюют с люком.
Спускайтесь-спускайтесь. Вот вас сейчас, голубчики, и возьмут. "И меня возьмут,- сообразил Номер Один.- У меня нет паспорта, нет ничего. Пока они будут держать меня в милиции и сутки звонить в Москву, выяснять, кто я, деньги мои уйдут!"
Невидимые рвались в подъезд с чердака. Трещало, грохотало, лаяло, стучало сапогами - еще и милиция поднималась. Эхо голосов:
- Тринадцатая на третьем?
- Да, та ихняя хата.
(Неразбочивый вопрос).
- Сказала, зарезали внука.
А Номер Один стоял посредине и ждал чего-то.
Наверху со скрежетом и хрустом грохнуло. А, они вскрыли люк. Крики, топот по лестнице.
В щели между этажами мелькнуло ощеренное лицо девки.
Номер Один нажал кнопку звонка неведомой квартиры с бумажным объявлением.
Ему сразу же открыли.
С той стороны была какая-то полная чернота. То ли висела портьера.
И в эту секунду его настигли сзади, от порога, начали душить, давить.
глава 3. В садах других возможностей
А Номер Один уже двинулся вперед с этим грузом за спиной, с перехваченной шеей, ослепший, пытаясь оторвать чьи-то руки и не выпуская при том обрезка жести. Ничего не видя, облепленный плотной гнилой тьмой, он вдруг учуял морозную ночь. Воздух зимы. При том кто-то сзади дрожащими руками ("Как двойная дрель",- почему-то подумал), душил его, чтобы сдох. Инстинктивно Номер Один чиркнул за спиной своим обрезком жести, задел что-то мягкое, какой-то голос гулко взвыл как санитарная сирена, руки на горле разжались. Номер Один, освобожденный, ринулся вперед, уйти от погони. Вокруг простиралась тьма, явно тут рядом как глубокая пропасть, ни зги, мороз прошибал до костей. При этом приходилось быть осторожным, нога провалилась, какие-то ступеньки, не сковырнуться бы в спешке, сзади чьи-то прыжки, завоняло вечной, гнилой землей, почему-то сыростью при таком лютом холоде. Пумм! Споткнулся, ступеньки кончились, быстро пошарил ногой, на что-то наткнулся, а сзади явно настигали, стал, торопясь, ощупывать под собой поверхность. Оказалась какая-то ледяная дверная ручка в полу, поднял это на себя, ход в погреб. Соступил. Ооуу!
Завыло, засвистело, упал вниз головой, вошел в воду, резко захлебнулся и тут же, спеша, понуждаемый своей гонкой, внезапно очень больно шарахнулся лицом об лед и пошел ввинчиваться туда, внутрь, прятаться, втискиваться с огромной силой, напружинясь как при рвоте, дышать уже было нечем, а его не пускало в лед, в это стекло, но он торопился, вплющивался, вдавливался, проталкивался, причем поворачиваясь как на пружине. Ему было нужно отсюда выкрутиться! Скорее! Нечем дышать! Никогда в жизни не было так тяжело, он уходил от погони головой вперед, она уже во льду, упирается, бодает, пролезает, а ноги все вертятся, лицо уже стало льдом, скорее, все глубже ввинчиваясь, где конец? Но как давит-то, Господи! Как колет обморозка, иглами в череп, пронзая дальше и дальше, взламывает кости носа, проницает нёбо, несет, нет воздуха и надо ввернуться, просочиться туда, все, готово.
Погони вроде не слыхать. Все, отстали, весь во льду. Конца ему нет. Целиком заморожен. Вошел в лед. А как же дышать? Воздуху, воздуху! И там, во льду, стал дергаться, рваться, продираться в этой груде стекла, и дело сдвинулось. Рот был набит до желудка мерзлой массой, и ее все больше набивалось, до судорог, глаза, мороженые как у рыбы, заваленные ледяным крошевом, вдруг стали различать во мраке, увидели другие тени, по сторонам и внизу, они тоже ползут, но не в одном направлении, а так просто, как черви. И кто-то лезет, упорно, за мной. Елозят, кудряво пробираясь, их несет куда-то, они вморожены в это вечное черное, волокнистое стекло, это что, смерть? Вносит в смерть? Скажите пожалуйста. Уже всё?
Пытался шевелить окостеневшими раздутыми, проткнутыми губами, а как же жизнь? Всё? Тут всё? Спасибо, обиделся он. Чувство страшной, кипучей обиды. Бежал-бежал и привет. Так бы в ментовке сидел... А-аа. Понятно! Все. Плакать не получится. Плакать будут те двое, Анютка и Алешка. Вот провалился так провалился. Называется убежал ото всех. Впечатало, размозжило в этом льду, растрамбовало, втерло туда, размесило, я лед, я теку во льду, в тяжелое время судьбины, а именно после кончины... Лед прожег насквозь, у меня прозрачный, стекловидный череп, но глаза белым мхом забиты, не шевелятся, стоят. Вижу, что ли, себя со стороны? Прозрачный червь сокращается, подтягивается, ползет, уворачивается от игл... Колючая проволока, что ли? Ветки? Цветы? Сад? Откуда здесь... Как узор на стекле. Иней тут. Как на окне в мороз. Что это? Ад, ад? Вот это да. Все-таки убили?
Что будет с ними. Анюта, Алеша. Интересно, мне дадут их увидеть? Из гроба-то? Говорят, что зависаешь над своим трупом. Кто-то передал отсюда? До девятого дня, до сорокового. Видеть все в печи крематория или быть свидетелем под землей? Вот ужас. Но ведь точно, Анюта не поволочет Алешку на похороны. Она его не понесет на плечах. Вдова в черном. Без копейки, и квартира, она не знает, заложена. Расписка у директора. А! Жалко что Анюта так и не найдет деньги в старом пальто, будет лежать это пальто без дела. Дур-рак! Ничего не предусмотрел! Как всегда. Ведь думал, что и умереть не успею.
Стоп. Какие могут быть похороны! Я же теперь в этом городе без документов. Неопознанный. И Анюте не сказал, что еду в другой город. Сказал, что еду на электричке к одним людям за деньгами на выкуп Юры. Точный текст. Теперь сдадут меня в мединститут студентам, ха. Распялят на столе, руки отчекрыжат и будут изучать детально по волокнам мышечной ткани. Как мы в училище. В мясе рыться. Всегда, когда работал санитаром, думал, вот мои приметы, по каким меня можно будет опознать. Шрамов пять на левой руке, укус собаки на правом запястье, полногтя отрублено в тайге на левом указательном.
- Да не все ли равно,- думал Номер Один свои странные думы, как живой, медленно уворачиваясь от замороженных веток с шипами. Опять стеснение, вжатие в тонны льда, а, то была передышка и мысли, теперь работа, нижний мир. Те тени исчезли, погони нет, несет сковавши члены и довольно быстро, только не раздавливайте так голову, а, уже не пригодится, грудь стала листом, просверливаемся сквозь лед, как будто это толстое до бесконечности ночное оконное стекло, вморожены как бы листья как узор на окне, полукружья и зигзаги, папороть, кристаллы, звездочки какие-то протекают мимо, острые края вонзаются, режут, кто бы побывал в том саду! Иглы, жала, бритвы, шипы, накалываешься на них, особенно они прут в замороженный глаз, распяленный как у рыбы. А-а, щипцами волочет вперед, пытки, да? Пытки? Просто компьютерная игра какая-то. Как я сочинял. Ночью рассказывал Никулаю за бутылкой. Что надеюсь эту игру "Реал тайм" продать хорошо. Открытие как бы. Игра в реальном времени. Начинается снаружи, кончается в компе.
