в любом случае будет минимальным, поскольку его цель заключается лишь в том, чтобы… уменьшить ваш дискомфорт. Он весьма сожалеет.
Шеель бросил на Бенедикт укоризненный взгляд, как будто вся эта финальная тирада была ее импровизацией.
– Я могу их забрать с собой? – спросил Бруно, положив ладонь на разбросанные по одеялу изображения.
– Ja, – Шеель равнодушно махнул рукой.
Естественно, все эти снимки остались у них в больничных компьютерах, надежно спрятанные на жестких дисках.
Бруно сунул снимки вместе с камнем в ящик прикроватной тумбочки. К этому моменту Шеель уже ушел. Бруно вверил себя заботам трех пар рук, и медсестры с невероятной ловкостью творили чудеса, умудрившись поменять ему постель прямо под ним, не поднимая его с кровати. Ему намеренно внушили ощущение собственной беспомощности, а на самом деле это была ложь, потому что он по-прежнему мог ходить, говорить, а возможно, и трахаться. Он ретировался за свое мутное пятно и погрузился в печаль. Клаудиа Бенедикт сказала ему на прощание пару вежливых слов, коротко взяла его за руку, после чего выскользнула в коридор.
Он отказался от обеда и, должно быть, задремал. Медсестры тотчас устроили ему в палате искусственную ночь, никоим образом не связанную с временем суток во внешнем мире. Он искал утешения в мысли о смерти в старой части «Шаритэ», в бывшем чумном изоляторе – идея умереть в этом простерилизованном современном крыле ему совсем не нравилась. Может быть, его выпустят на улицу и он сможет испустить дух на лужайке перед краснокирпичным домом девятнадцатого века, носящим имя какого-то нацистского врача, или на груде брусчатки. Ему хотелось думать, что Берлин выбрал его на роль Гамлета, живого человека среди грязных рассуждающих черепов, но все было наоборот. Он – Йорик, отброшенный за ненадобностью.
* * *
Следующим утром Клаудиа Бенедикт вернулась. На сей раз одна.
– Мистер Бруно, я могу с вами поговорить?
– А я-то решил, что вы не врач, а всего лишь кукла чревовещателя. – Его самого покоробила столь нескрываемая грубость.
– Верно, у меня в этой больнице нет никаких прав. Просто мне захотелось дать вам совет.
– Чем заняться в Берлине перед смертью?
– Я не думаю, что вам стоит оставаться в Берлине.
Так вот она, награда за его надменное нежелание говорить по-немецки. Жалость высшего порядка – о большем он сейчас не мог и мечтать. Может быть, она заметила отглаженный смокинг в его гардеробе и была этим сильно впечатлена, бедняжка. А может быть, ей просто одиноко.
– Посмотреть мир? – заметил он. – Ну нет, по-моему, Берлин – подходящее место, чтобы встретить смерть.
– Мистер Бруно, вы прожили довольно долго со своей болезнью и, вероятно, проживете еще. Я вчера вечером погуглила современные исследования менингиомы и поговорила со знакомым хирургом в Лондоне.
– Он возьмет меня?
– Нет. Но есть один врач, кто мог бы взять, по крайней мере, вам стоит с ним увидеться. – Она вынула из кармана жакета распечатку статьи и протянула ему. «Хирургический подход к комплексной интраорбитальной менингиоме». Пять или шесть скрепленных листков в формате PDF из сетевого «Журнала хирургии головы и шеи», том XXI, апрель 2011 года. После титульного листа следовали колонки скучного текста, перемежающегося черно-белыми снимками, куда более отчетливыми и оттого пугающими, чем цифровые сканы его мутного пятна, так что Бруно поспешно перелистнул статью обратно. Бенедикт обратила его внимание на фамилию автора статьи: «Ноа Р. Берингер, док. мед., член амер. хирург. коллегии».
– Он старший научный сотрудник отделения хирургии в клинике на Западном побережье Штатов, это очень далеко отсюда. Я о нем не слышала, но он некогда произвел фурор, проведя ряд радикальных операций на тканях в области лица. Мне кажется, у вас в данной ситуации есть шанс его заинтересовать, причем именно потому, что многие врачи, подобно Шеелю, сочтут ваш случай безнадежным для хирургического вмешательства.
– На Западном побережье?
– Прекрасная клиника в Сан-Франциско. Сама я там не бывала.
Северная Калифорния, куда Бруно меньше всего на свете хотел бы вернуться. Но он не подал виду, что для него этот город имеет особое значение.
– У «Шаритэ» рабочие связи с этой клиникой?
– «Шаритэ» вряд ли может вам чем-то помочь, мистер Бруно. Вы – американец, и, уж простите меня, кажется, без средств. Вы для них бродяга.
– Я бы предпочел определения «гуляка» или «потаскун».
Она вздернула бровь.
– Берлин терпимо относится к наплыву молодых иммигрантов и бедных туристов, которые ежедневно прибывают в город, но те полагаются только на себя.
– Мне почти пятьдесят.
– Ваше поведение вчера утром об этом не свидетельствует. То, как к вам отнесся онколог, боюсь, вряд ли можно назвать возмутительным. Вы слышали когда-нибудь о немецкой концепции therapie hoheit – терапевтическом суверенитете?
– Нет.
– Говоря в общих чертах, это право врача на то, чтобы никто не подвергал сомнению его диагноз. Вы не найдете здесь никого, кто охотно порекомендовал бы пациенту обратиться к калифорнийскому хирургу, особенно с бородкой и конским хвостиком.
– Вы мне поможете?
– Хотя я уже вышла за рамки своих полномочий, я думаю… что личное обращение к соотечественнику будет иметь больше пользы, честно говоря.
– То есть вы предлагаете доверить мою босяцкую жизнь доктору Бородингеру?
Она пропустила шутку мимо ушей.
– Могу я предложить еще кое-что? Когда вас будут отсюда выписывать, не забудьте попросить у них компакт-диск с полным комплектом ваших снимков. В любом случае вам не могут отказать, но, если вы выйдете отсюда, не имея на руках эти снимки, потом могут возникнуть бюрократические проволочки.
Бруно охватила волна тихой симпатии к Бенедикт, именно в ту секунду, когда ей больше нечего было ему предложить. Он вел себя как неблагодарная свинья. Да и рассуждал словно мертвец. А теперь она обогатила и обременила простой человеческой надеждой, именным сертификатом на участие в его судьбе других людей. Бенедикт не могла знать, как мало интересовало пациента все это до смертного приговора.
– Благодарю вас, так я и сделаю.
– И еще. Человеку свойственно искать виноватого или винить самого себя, чтобы сделать выводы или вывести мораль из постигшего его несчастья.
– Я не стану. Не буду.
– Но соблазн окажется велик. Но лучше, если вы смиритесь с мыслью, что это чистая случайность.
– Да. Конечно.
– Мистер Бруно, я ухожу. Вам есть на что купить билет в Америку?
– Я справлюсь.
– Может быть, кто-то смог бы вам помочь вернуться? У вас есть друзья в Сан-Франциско?
Я не один год, мог бы ответить ей Бруно, потратил на то, чтобы их не иметь. Это случилось до Сингапура.
