из ума, я все ощущаю, все осознаю, но пребываю в полном недоумении, зачем мне это надо.
— Постойте… А как же вы… К вам ходит кто-то?
— Конечно. У меня внук Тимофей, если помните, весьма уже зрелый мужчина, и две правнучки, старшей, Асе, уже, представьте, шест-над-цать. Вот Ася и забегает. Прелестное существо, ангел с дьявольщинкой. Встречали таких? Смерть мужчинам, я сама была такой когда-то, если вы, конечно, верите мне на сло-во!
— Это хорошо, — пробормотал Галатин, — но вы говорите… Что поиздержались. Извините за вопрос, у вас еда есть?
— Естественно. Ася была на той неделе.
— А можно, я посмотрю?
— Василий, это лишнее! Я абсолютно не нуждаюсь в бла-го-тво-рительности!
— Это не благотворительность, а… Не сердитесь, я все-таки гляну.
Галатин пошел на кухню. Открыл холодильник. Там полпачки масла, банка сгущенки, засохший кусочек сыра, майонез, два яйца, баночка варенья, бутылка йогурта. И все. Открывал кухонные шкафчики и ящики. Три картофелины, полусгнившая луковица, полпачки макарон. На одной из полок памятные с советской поры жестяные банки для круп, красные с белыми кружочками, как огромные божьи коровки, с надписями «Сахар», «Соль», «Крупа», «Специи». В «Специях» ничего не было, кроме легкого перечного запаха, в банке «Сахар» горстка сахара, в «Крупе» на донышке гречка, зато «Соль» полна до краев.
Он вернулся в комнату.
— Наталья Владимировна, можно я в магазин схожу, куплю кое-что? Я у вас сто лет не был и чувствую себя полным подлецом. Не ради благотворительности, а… По-человечески.
— Да бросьте! — махнула рукой Наталья Владимировна. — Не надо никуда ходить. Я в любой момент могу позвонить Асе, она примчится. Но сейчас у меня все есть. Единственное, от чего, может быть, не отказалась бы, от шоколада. Почему-то второй день хочу шо-ко-лада. Такого, знаете, не стопроцентного, но и не молочного, а классического, с легкой горчинкой, понимаете, да?
— Вот за шоколадом и сбегаю. Разрешите?
— Разрешаю, — смилостивилась Наталья Владимировна. — Я просто не хотела Асю беспокоить из-за такого пус-тя-ка.
— Вы меня простите, Наталья Владимировна, может, ваша Ася и ангел, но у меня такое ощущение, что вас голодом морят!
— Глупости! Если хотите знать, живая я им нужнее, чем мертвая. Учитывая возраст и работу на оборонном заводе во время войны, я тогда еще девочкой была, мне начислили совершенно фантастическую пен-си-ю!
— И они у вас ее берут?
— Нельзя так думать о людях! Без спросу — ни копейки! Я сама даю им на мое питание, а остальное дарю, потому что мне не нужно. И я даже горжусь этим — я могу кому-то помочь! Хватит дискуссий, сами виноваты, сказали про шоколад, и мне теперь стра-а-стно хочется шо-ко-лада! Несите!
И Галатин поспешил в магазин, в супермаркет, что был неподалеку, где купил, конечно, не только шоколад, но и всего другого понемногу. Вернувшись, сказал Наталье Владимировне, что еще не завтракал, почему бы ему не приготовить завтрак здесь и не разделить трапезу с нею? Она согласилась, заметив, что по времени скорее пора обеда. Галатин быстро нарезал салат из помидоров, сварил четыре сосиски, нашел турку и приготовил кофе, он помнил, что Наталья Владимировна любила кофе, поэтому купил пачку молотого, не слишком дорогого, но и не самого дешевого. Спросил Наталью Владимировну, где лучше устроиться — в кухне или в комнате. Она обычно принимала Евгению Сергеевну в комнате, за круглым столом, что стоял в центре, считая угощенье в кухне дурным тоном.
— Конечно, здесь! — ответила Наталья Владимировна.
И он сервировал стол в комнате, все принес, расставил, Наталья Владимировна восторгалась:
— Кофе! Вы попали мне в самое сердце, Василий. Боже мой, кофе!
— Мы покушаем сначала, а потом кофе.
— За «покушаем» вам двойка, люди едят, а кушают, как известно, лошади, причем овес и се-но. Или вы к моему возрасту так обращаетесь? Кушать — детишкам и беспомощным старичкам говорят. Неважно, но хочу кофе сейчас, а то ос-ты-нет!
— Подогрею.
— Пить подогретый кофе? Видела бы вас мама! Нет, только сейчас. А потом можно сварить еще, если вам не тру-дно.
Они выпили кофе, потом принялись за еду. О шоколаде Наталья Владимировна не вспоминала, хотя плитка его лежала на столе, она ела с видимым аппетитом, которого стеснялась, поэтому время от времени удерживала себя, задавала вопросы о том, что происходит в мире, но слушала невнимательно.
Потом Галатин сварил еще кофе, на этот раз Наталья Владимировна пила его с шоколадом. На белом ее лице выступил румянец — неожиданно легко-девичий, светло-розовый.
— А Варя молочный шоколад любила, — сказала она.
И заплакала.
Слезы обильно катились из глаз, она прикладывала к ним бумажную салфетку.
— Не смотрите, — попросила она Галатина. — Плачущая старуха — неэстетично.
Галатин отнес посуду на кухню, все вымыл. Когда вернулся, Наталья Владимировна сидела опять в кресле, успокоившаяся.
— Вот странно, — сказала она. — Когда мне хорошо, причем от элементарных вещей, от той же еды, я тут же вспоминаю Варю. Поэтому мне лучше, когда мне хуже, вы понимаете, Василий? — Да, конечно. Ну что ж, я пойду? И буду заглядывать, если позволите.
— Не позволю, Василий. Это ни к чему. Сейчас я никого не жду, а придете раз, другой, начну ждать.
— Я и в третий приду, и в четвертый.
— Нет. Не надо. Не мешайте мне умирать. Я говорю серьезно.
Галатин хотел что-то сказать, возразить, но она подняла руку:
— Все, все, до свидания!
И Галатин ушел.
Он медленно поднимался на свой этаж, думая, что лучше или хуже: дожить до глубокой старости и утратить разум и память, как отец, или оставаться в полном разуме и сознании, как Наталья Владимировна?
Тут мысль его неожиданно скакнула: у Алисы тоже очень белая кожа. Как у Натальи Владимировны. Проживет ли она столько же? Если да, то застанет начало двадцать второго века.
И еще раз скакнула мысль, на этот раз болезненно, вспомнился вычитанный в интернете случай: мальчик, у которого разводились родители, прыгнул с третьего этажа. Надеялся, что только что-нибудь сломает и напугает родителей, и они образумятся, но убился до смерти.
Алиса, конечно, никогда этого не сделает, но…
Он остановился на площадке своего этажа и позвонил ей.
Алиса вместе ответа прислала сообщение:
«дедась у меня дела сори»
«Хочешь, я приеду?»
Алиса не ответила.
Галатин повторил:
«Хочешь?»
«да а зачем»
«Я соскучился. Буду твоим Дедом Морозом».
«это придумывоют дедморозов нет»
«Зато я есть».
«хорошо»
«Что хорошо? Я приеду? Ты хочешь?»
«хочю»
«Хочу».
«хочю»
«Хочу!»
«хочю :)-:))-:)))»
«Издеваешься?»
«шутки надо понимать»
«Теперь дошло. Я тупой Дедася. Я скоро приеду».
«ладно»
«Но никому не говори. Маме не говори.
