всем телом и ответила:
– Да вот же он, милочка, справа от тебя.
– Этот? – Саша показала пальцем на самую обычную деревянную дверь.
– Ну да, конечно!
– Странно, даже таблички нет.
– А зачем? Все и так знают.
Саша дернула за ручку двери и вошла в просторную приемную с двумя дверьми по бокам. За длинным лакированным столом сидела полная секретарша в очках на бисерной цепочке. Она смотрела в монитор и медленно водила мышью, изредка щелкая кнопкой. «Пасьянс раскладывает», – подумала Саша и сказала, что у нее назначена встреча с заведующим.
– А кто же вам назначил?
Секретарша не говорила, она квакала будто бы из грязи.
– Заведующий ваш и назначил.
– Яков Леонидович?
Булькающий голос секретарши так хорошо сочетался с ее большими мутными глазами, что Саша случайно улыбнулась.
– Если он заведующий, то да.
– Вы что, даже имени его не знаете?
– А вы моего имени не знаете – и что?
Открылась дверь справа, в которой почти до перекладины вырос врач. Увидев Сашу, он улыбнулся, шагнул чуть в сторону и показал рукой, что можно войти.
– Здравствуйте. Меня зовут Яков Леонидович, фамилия Джумбе́р.
– Я хотела погуглить, но у вас тут интернет плохо ловит.
– Понимаю.
Врач снова улыбнулся, он все время улыбался, причем его улыбка была не вежливой и не дежурной, в ней было много всего, и все – хорошее.
– А я Саша.
– Я знаю.
Саша вошла в кабинет Якова Леонидовича под неясный бульк, который издала секретарша. Дверь закрылась.
Врач сказал Саше, чтобы она присаживалась. Его кабинет выглядел так, будто он только что в него переехал. Никаких статуэток, разбросанных ручек, цветных стикеров, сувенирных кружек. Ничего накопленного. Чистая столешница, книги за стеклом, один-единственный цветок на подоконнике, симметричный. Саша села в кресло. Яков Леонидович спросил, как Сашины дела.
– Мои дела?
Саша пришла насчет Жени, она не знала, как ее дела.
– Ну да, ваши, разумеется.
– Наверное, хорошо.
Саша почувствовала, что в кресле удобно.
– А вам нравится в городе?
Можно было ответить, что здесь ужасный торговый центр, нет ни одного театра, кинотеатра или хотя бы цирка. Можно было сказать, что родину не выбирают. Или похвалить природу, горы, то, что называлось уникальным ландшафтом. Разоткровенничаться про странную тягу к этому месту.
– Я не знаю, честно.
– Я тоже так и не понял, хотя живу здесь давно. Но вырос и стал врачом я не здесь. Очень давно в Южном Ветре поселилась моя мать, она всегда любила юг. Мне пришлось переехать, когда она заболела.
Саша вдруг осознала, что прямо сейчас она без Жени, одна. И ей спокойно. Надо обсудить Женю и его состояние, пока он не слышит.
– Ваша мать жива?
– Нет, она умерла.
Саша снова услышала эту «л».
– Вы переживали, когда мать умерла?
– Пожалуй, я горевал.
– Она была хорошей женщиной?
– Нет! – врач вдруг засмеялся. – Она травила собак, и ее ненавидели соседи. Я, в общем-то, тоже ее недолюбливал.
– А почему же вы расстроились?
– Я не расстроился, я горевал. Это разные вещи, горе нужно прожить.
Саша не понимала, в чем разница. Сильно расстроиться – значит горевать.
– А я не горюю. Мне все равно.
– А что тогда вы чувствуете? Злитесь?
Зачем кому-то это знать? Что с того, что она злится?
– Злюсь. Она же сломала Женю.
– А кто его починит?
– Его можно починить?
– Вполне.
– Я пыталась, но, по-моему, не выходит.
Саше захотелось плакать. Только этого не хватало.
– Саша, это слишком большая работа для одного человека.
Теперь захотелось рыдать. Что бы такое представить? Это была не злость, так что картинки не подбирались, фантазий не было. Было пусто. Это и есть горе? Вряд ли. Что-то еще.
– Но у меня никого нет.
– Вчера вы хотели определить Женю в дневной стационар.
Точно.
– Мест же нет.
– Не мест, а бюджета.
– И что это значит?
– Что сотрудников нам тоже не хватает.
– А при чем тут Женя?
– Саша, я хочу предложить вам стать волонтером. Вы умная, образованная, знаете основы преподавания. Сами понимаете, это же Южный Ветер, вас таких тут мало.
Ничего себе.
– В нашем дневном стационаре есть больше десятка разных кружков.
Театральный, хоровой, фотостудия, рассказывал Джумбер, и каждый кружок помогает в реабилитации пациентов, которые часто не могут работать. К тому же почти от всех рано или поздно отворачиваются друзья и знакомые, а здесь они получают занятость, говорил Джумбер, а иногда даже деньги, находят друзей и чувствуют себя нужными, а еще…
– Хорошо, наверное, быть у вас тут пациентом.
– Я хочу, чтобы вы помогли больнице, если говорить бюрократическим языком, восполнить кадровый дефицит. Тогда больница сможет выделить из бюджета место для Жени за счет экономии на сотрудниках. Речь о нескольких часах в неделю, это всего ничего.
– Звучит очень странно. Что же я буду здесь делать?
– Преподавать в кружке. Нам нужен кружок, а какой – вы можете придумать сами.
Саша молчала. Шутка какая-то, честное слово.
– Пока вы не отказались, предлагаю закончить беседу.
Саша вышла, потом ждала Женю в коридоре, пока он слушал хор. Дождалась, повела за собой к остановке. Не стала брать такси, решила постоять, отстояться.
Саша чувствовала себя по-другому. Как будто кто-то сковырнул болячку, а потом на нее подул. Ей было грустнее, чем утром, но спокойнее, чем за все дни в Южном Ветре. Она думала о Джумбере, проворачивала в голове их разговор, отматывала назад, нажимала на паузу.
Вы переживали, когда мать умерла?
Саша не понимала, зачем об этом спросила. И еще больше не понимала, почему врач ответил. Врачи не отвечали на такие вопросы, правда, Саша и не пробовала раньше их задавать. С чего бы вдруг.
Саша, это слишком большая работа для одного человека.
Что такое, снова хочется плакать. Почему же так тяжело. Почему эта фраза плавит ее в лужу?
Саша и Женя ехали в маршрутке, тряслись, дышали гарью, пылью, вообще не дышали, потому что в такую жару надо просто дожить до вечера, это не дыхание никакое, а способ не умирать. Проехали мимо винзавода, вонючего, въехали в другую вонь, трупную, Саша вспомнила этот запах, когда у дорог умирают животные, их никто не убирает, под солнцем они превращаются в ободранные шерстяные шары и отравляют кислород, которого и так нет в этом кошмарном зное. Из трупной вони вкатились в городскую, у въезда кольцевая дорога, возле нее все деревья серые, даже если ты на юге и у тебя тут горы и леса. Над кольцом плакат, агитирующий голосовать за правящую партию, лозунг: «Мы – вместе».
Пиздеж.
Разве может молодая девушка так ругаться! Саша сказала это вслух,
