Впервые — ОЗ, 1880, № 11 (вып. в свет 20 ноября), стр. 229–265.
Написано в Петербурге, в октябре 1880 г., вскоре после возвращения из-за границы (см. письмо к П. В. Анненкову от 18 октября 1880 г.).
«Зарубежный» материал не получил в этой главе самостоятельной разработки. Швейцария обозначена лишь как место действия — пейзажно и отчасти политически, как тогдашний центр русской революционной эмиграции. По существу же, глава целиком посвящена актуальным вопросам отечественной современности. Основное содержание подчинено двум темам. Первая — продолжение полемики с националистическими концепциями «нового слова». По ходу полемики доказывается реакционность этого «слова» и разъясняются подлинные содержание и причины «русской тоски» — как гражданской тоски по «общему делу», невозможному в условиях политического бесправия при царизме. Вторая сатирическая тема — «оскудение» «бюрократического творчества». «Оскудение усматривается в замене слов «понеже» и «того ради», выражавших «винословность» (причинность, доказательность) распоряжений власти, передаваемыми фельдъегерским словом-выкриком — «п-шёл!», знаменующим принцип «чистого администрирования». Первая тема разработана публицистически, вторая — художественно, при помощи образа «графа Твэрдоонто́», «странствующего администратора», которому всегда казалось, что «наше отечество нуждается не столько в «изобилии», сколько в «расторопных исправниках». Образ «графа Твэрдоонто» — одно из классических у Салтыкова воплощений бюрократической психологии и механизма российского самодержавия. Вместе с тем этот образ связан с одною из реально-исторических фигур высшей царской администрации, графом Д. А. Толстым (см. об этом ниже, в примеч. к стр. 85).
Но и полемика по поводу «нового слова» также имела не только общий почвенническо-славянофильский адрес, но и вполне конкретный. А именно — программное «Объявление» И. С. Аксакова об издании его новой газеты «Русь». Объявление было напечатано в сентябре (см. об этой письмо Салтыкова к M. M. Ковалевскому от 28 сентября 1880 г.) и помещено, в качестве статьи, в первом номере газеты, начавшей выходить в Москве 15 ноября 1880 г. Критик киевской газеты «Заря» писал по этому поводу: «…появилась «Русь». И теми же свойственными славянофилам «трубными звуками, многоточиями и криками»[314] возвестила «Русь» изумленному человечеству те новые слова, которые она глубоко и долго таила в своей славянофильской груди. Этих слов немного, но в них заключается многое. «Не в высь и ширь, а в глубь и около!» Это раз. А второе — «уезд». Слов, повторяем, не много, а смысла в них оказалось пропасть, особенно после того, как Щедрин раскрыл богатую сокровищницу идей, заключающуюся в этих немногих словах». Критик «Зари» имеет здесь в виду ту часть главы III, в которой Салтыков обрушивается на философию и практику общественного абсентеизма, определяемого словами «не совай носа в дело, до тебя не относящееся», и дает свое толкование самому понятию «неотносящегося» дела[315].
С акушерками повидаться ездили? — «Ученые акушерки» — первоначальное название в России женщин-врачей. Вслед за первой русской женщиной-врачом Н. П. Сусловой, окончившей в конце 60-х годов цюрихский университет, в Швейцарию устремлялось немало русских девушек, искавших образования и самостоятельности (ст. в т. 11 наст. изд. очерк «По части женского вопроса» и прим. к нему).
…когда нам в первый раз отворили двери за границу… — Жесткие правила выезда за границу, установленные в царствование Николая I, были существенно облегчены законом от 26 августа 1856 г.
…risum teneatis, amici! — Из «Ars poëtica» («Наука поэзии») Горация.
…нужно начать борьбу. А где же взять сил для борьбы? … Остается один выход: благородным образом тосковать. — Эти слова написаны в самый разгар героических попыток «Народной воли» дезорганизовать самодержавное правительство революционным террором. Они — одно из свидетельств неверия Салтыкова в успешность таких попыток и его отрицательного отношения к таким формам политической борьбы (ср. ниже, прим. к стр. 194).
Управа благочиния. — Архаическое уже в момент написания главы наименование органа исполнительной полиции. Салтыков пользуется этим наименованием, здесь и в дальнейшем, для обозначения полицейского отношения царской бюрократии к русскому обществу и его интересам.
…под сенью… интерлакенских орешников… — В августе 1880 г. Салтыков прожил несколько дней в Интерлакене, климатическом курорте, недалеко от Туна.
Кунавино — предместье в Нижнем Новгороде, примыкавшее к ярмарочным постройкам; «славилось» как место всероссийского купеческого разгула.
…граф Твэрдоонто́. — Как сказано выше, в образ графа Твэрдоонто[316] — сатирическая персонификация высшей царской бюрократии — Салтыков ввел ряд черт, относящихся к личности и биографии графа Д. А. Толстого, которого знал со времен их совместного пребывания в Царскосельском (Александровском) лицее. В 1865 г. Толстой был назначен обер-прокурором св. Синода, в 1866 г., после покушения Д. В. Каракозова на Александра II, он становится также и министром народного просвещения. За период пребывания на этих постах Толстой своей ярой реакционностью вызвал к себе ненависть всех слоев общества. Хорошо знавший Толстого Б. Н. Чичерин, характеризуя его, писал: «…бюрократ до мозга костей, узкий и упорный, не видевший ничего, кроме петербургских сфер, ненавидевший всякое независимое движение, всякое явление свободы, при этом лишенный всех нравственных побуждений…» По мнению Чичерина, Толстой «был создан для того, чтобы служить оружием реакции» («Воспоминания Б. Н. Чичерина». Московский университет», М. 1929, стр. 192–193). В апреле 1880.г. в связи с изменением правительственного курса, после взрыва в Зимнем дворце, Толстой был уволен с обеих должностей. Отставка Толстого вызвала радость во всех прогрессивных кругах и создала большую популярность Лорис-Меликову, добившемуся этой отставки. В 1880 г. Толстой совершил заграничное путешествие и почти в одно время с Салтыковым был и в Швейцарии и в Париже («странствующий администратор»). Все эти и многие другие факты из политической биографии Толстото нашли отражение в образе графа Твэрдоонто. Отразились в этом образе и опасения Салтыкова, что находящийся не у дел создатель административной «теории повсеместного смерча» может воспрянуть «при первом кличе: шествуйте, сыны!». В мае 1882 г. Толстой был назначен на пост министра внутренних дел и явился в правительстве одним из самых последовательных и жестких проводников курса реакции 80-х годов.
«Так храм оставленный — все храм…» — Из стихотворения Лермонтова «Я не люблю тебя…».
…граф Пустомыслов… — все тот же граф Твэрдоонто́ (неустраненный след первоначальных колебаний Салтыкова в наименовании персонажа).
…Вифезда… купель Силоамская. — В Евангелии, воды пруда Вифезда в Иерусалиме и источника Силоам вблизи Иерусалима связываются с исцелениями по слову Христа двух неизлечимых больных (Иоанн, V, 2 и IX, 7). В переносном смысле — средство исцеления.
«Граф и репортер». — Этот «драматический разговор», имеющий своим основным предметом сатирическую характеристику фигуры Твэрдоонто (см. прим. к стр. 85), представляет вместе с тем едкую пародию на репортерский жанр буржуазной печати, в особенности суворинского «Нового времени». Ближайшим прототипом для создания сатирического образа Подхалимова — репортера газеты «И шило бреет» — послужила фигура парижского корреспондента «Нового времени» в конце 70-х годов С. Ф. Шарапова. Под псевдонимом Parisien этот Шарапов, впоследствии довольно известный писатель по сельскому хозяйству, поместил в №№ 693, 695, 711, 712 и 736 «Нового времени» за 1878 г. две своих корреспонденции-интервью: «У Луи Блана» и «У Виктора Гюго». В них Шарапов развязно и даже пошло представил читателям обоих деятелей французской демократии и одновременно устроил пышную саморекламу. Несколько ниже Салтыков раскрывает ближайший объект своей пародии, когда пишет, что Подхалимов успел «сообщить, что Виктор Гюго скупердяй, а Луи Блан — старая баба, что он у всех был, мед-пиво пил…». В письме к А. Н. Энгельгардту от 27 сентября 1881 г. Салтыков писал про Шарапова: «Он Виктору Гюго надоел. Тоже затесался, насилу отделались. А потом в «Новом времени» описывал, как его брусникой с г…. там кормили». Типический образ Подхалимова повторен в «Мелочах жизни» и в «Пестрых письмах».
