- Где же теперь эта девушка? - спросила Марья Станиславовна.
- О, она давно умерла! - отвечал Аггей Никитич, и взгляд его принял уже грустный оттенок.
- Оттого, может быть, что ты изменил ей? - спросила Марья Станиславовна.
- Я не мог изменить ей, потому что она любила другого и умерла от неблагополучных родов.
- Бедненькая! - произнесла Марья Станиславовна. - Но при чем же вы, пан, тут были?
- Ни при чем!.. Я только идеально был влюблен в нее.
- О, милый ты, милый! Какой ты хороший! - воскликнула пани Вибель и уже сама обняла Аггея Никитича за шею.
- А ты, - произнес он, окончательно разнеженный, - кроме меня, кого еще любила?
- Я любила... - начала пани Вибель, подняв свои бровки и почти с детской откровенностью, - любила одного студента в Вильне.
- Поляка?
- Поляка, но его потом куда-то услали.
- Гм! - произнес многозначительно Аггей Никитич.
- После того мне нравились еще два-три господина; но это так себе...
- А того офицера, с которым ты уезжала от мужа? - спросил вдруг Аггей Никитич.
Лицо пани Вибель приняло при этом более серьезное выражение.
- Ты разве об этом слышал? - проговорила она.
- Слышал.
- Офицера этого - он тоже был поляк - я много любила.
- Отчего ж вы разошлись? - любопытствовал Аггей Никитич.
- Он женился на другой, и с тех пор я стала поляков ненавидеть так же, как немцев, и теперь хочу любить только русских.
В следующие за сим два месяца Аггей Никитич все более привязывался к божественной Мери, а она не то чтобы хладела к нему, но стала скучать несколько своей совершенно уединенной жизнью, тем более, что в уездный город начало съезжаться для зимних удовольствий соседнее дворянство. Рамзаев, успевший на откупных торгах оставить за собой сказанный уездный город, предполагал каждую неделю давать балы. Пани Вибель, хоть она скрывала это от Аггея Никитича, ужасно хотелось быть приглашенною на эти вечера; но она не знала еще, удостоят ли ее этой чести, так как она была заявленною разводкой и весьма справедливо предполагала, что об ее отношениях к Аггею Никитичу трезвонит весь город; по воле судеб, однако, последнее обстоятельство было причиною, что ее пригласили, и пригласили даже с особым почетом. Перед началом балов между Рамзаевым и Анною Прохоровной произошло такого рода совещание.
- А как нам быть теперь с Зверевым? - сказал он жене.
Та сначала вопросительно взглянула на него.
- Миропа Дмитриевна, которая урезонивала этого дуботола в отношении Тулузова и меня, говорят, уехала куда-то, рассорившись с ним, потому что он связался с этой хорошенькой аптекаршей...
- Слышала это я, - произнесла невеселым голосом Анна Прохоровна.
- Значит, через кого же мы будем платить положенное исправникам? спросил Рамзаев.
- Да ты съезди к Звереву и предложи ему самому получать! - посоветовала Анна Прохоровна.
- А если он закричит на меня и начнет говорить мне дерзости? Управляющего Тулузова, Савелья Власьева, он прибил даже, - заметил Рамзаев.
- Тебя прибить он не посмеет, - возразила Анна Прохоровна, - а если и скажет тебе что-нибудь неприятное, то ты можешь объяснить, что так делается везде, во всех откупах.
- Еще бы не везде! - подхватил Рамзаев. - А то чем же бы жили все эти чиновничишки?
- Значит, на что же после того может обидеться Зверев?
- На то, что он там какой-то особенный благородник и масон, говорят.
- Почтмейстер тоже масон, однако ты посылаешь ему по ведру вина в месяц, - возразила Анна Прохоровна.
- Посылаю, и он еще просит, чтобы по два ведра ему давали, - объяснил Рамзаев.
- По моему, двух он не стоит! - заметила откупщица. - Кроме того, если ты хочешь, я съезжу к этой молоденькой даме, Вибель, которую я непременно хочу пригласить на наши балы.
- Вот это будет недурно! - одобрил откупщик.
В результате такого совещания Танюша в весьма непродолжительном времени почти лоб об лоб встретилась с лакеем откупщицы, хорошо ей знакомым, который первым делом, ни слова еще не проговорив, сделал в отношении Танюши весьма вольное движение, которое, конечно, она оттолкнула и проговорила:
- Что вы, от барыни, что ли, вашей?
- Какое от барыни? С ней самой! Принимает ваша-то?
- Примет, зовите!
Лакей пошел звать свою барыню, а Танюша поспешила доложить своей барыне, прикрикнув даже на ту:
- Поправьтесь немного и выходите: откупщица к вам приехала!
Марья Станиславовна вышла навстречу гостье, которая, плывя по небольшим комнаткам пани Вибель, производила как бы какой-то электрический треск своим шелковым платьем; про блондовый чепец на ней и говорить нечего: это был какой-то эфир, совершенно воздушное безе, спустившееся на редковатые волосы Анны Прохоровны, и одно только несчастие: постоянно поражаемая флюсом щека ее, по необходимости, была завязана белой косынкой!
- Я непременно хотела быть у вас... - начала откупщица.
- Merci! - ответила пани Вибель.
Затем гостья и хозяйка уселись.
- Будут нынче какие-нибудь удовольствия у нас? - спросила Марья Станиславовна, как будто бы ничего не знавшая.
- Собрания, вероятно, не устроятся; но у нас будут балы каждую неделю, потому что, согласитесь, гораздо же приятнее видеть тех, которых желаешь видеть, а в собрании бывают все, кто хочет.
- Это справедливо! - подхватила Марья Станиславовна, мучимая беспокойным вопросом: пригласят ли ее на эти избранные вечера.
К успокоению ее откупщица объявила:
- На вас, как на самую блестящую даму, я непременно рассчитываю и прошу вас быть украшением наших балов.
- Oh, grand merci, madame![222] - воскликнула на это пани Вибель. - Но я теперь разводка и не знаю, как это может показаться здешнему обществу.
- У нас будет, - возразила откупщица, - не здешнее общество, а наше общество, которое, конечно... Vous comprenez?[223]
- Oh, oui, je comprends... Merci[224] еще раз!.. Буду являться к вам. Когда же начнутся ваши балы?
- Через две недели по вторникам! - отвечала Анна Прохоровна. - Надобно, чтобы общество пособралось.
- Конечно! - согласилась пани Вибель, и, когда откупщица от нее уехала, она осталась было в неописанном восторге от мысли, что снова будет появляться на балах, танцевать там, всех поражать прекрасным туалетом... "Но каким?" - восстал вдруг при этом роковой вопрос. Все ее бальные платья у нее были прошлогоднего фасона; значит, неизбежно надобно было сделать по крайней мере два - три совершенно новых платья, и тут уж пани Вибель, забыв всякое благородство и деликатность, побежала сама в сопровождении Танюши к Аггею Никитичу и застала его собирающимся идти к ней.
Увидев так неожиданно явившуюся пани, он даже испугался.
- Не случилось ли чего-нибудь? - спросил он.
- Случилось, и случилось очень важное; садись и слушай! - отвечала задыхающимся от быстрой ходьбы голосом пани Вибель. - Сегодня у меня была откупщица с визитом.
- Откупщица? - переспросил Аггей Никитич, вытаращив даже от удивления глаза.
- Да, приезжала звать на свои балы. Я непременно хочу бывать на этих балах, и мне необходимо сделать себе туалет, но у меня денег нет. Душка, достань мне их, займи хоть где-нибудь для меня! Я чувствую, что глупо, гадко поступаю, беря у тебя деньги...
- Как тебе не совестно это говорить? - перебил ее Аггей Никитич. - Что ж тут дурного, что молодая женщина желает выезжать в свет и быть там прилично одетою? Я тебе достану денег и принесу их завтра же.
- Достань, татко! - воскликнула еще раз пани Вибель.
Разъехавшись с мужем, она стала Аггея Никитича называть "таткой".
- Достану! - повторил он, решившись на этот раз взять у приходо-расходчика жалованье вперед, что сделать ему было, по-видимому, весьма нелегко, потому что, идя поутру в суд, Аггей Никитич всю дорогу как-то тяжело дышал, и по крайней мере до половины присутствия у него недоставало духу позвать к себе приходо-расходчика; наконец, когда тот сам случайно зашел в присутственную камеру, то Аггей Никитич воспользовался сим случаем и воззвал к нему каким-то глухим тоном:
- Спиридон Максимыч!
- Что прикажете-с? - отозвался тот.
- А что, вы не можете ли дать мне жалованье вперед и квартирные? продолжал Аггей Никитич тем же тоном.
- Жалованье можно-с, но квартирные и столовые вы уж получили, объяснил приходо-расходчик.
- Это я знаю; однако все-таки не можете ли вы ссудить меня?
Аггей Никитич, кажется, немножко рассчитывал, не предложит ли приходо-расходчик ссудить ему из своего кармана.
- Из переходящих сумм это очень легко, - пояснил тот.
- Из чужих-то денег? Нет-с, я этого не желаю.
- Что ж за важность? Прежние исправники всегда и по скольку еще из переходящих сумм брали вперед.
- Ну, это их дело, а я этого не хочу! Принесите пока только жалованье!
