который был гораздо больше, чем старый кухонный стол Хроульва. За ним, как и прежде, сидела старая супружеская пара в дальнем углу, ближе ко мне – широкозадая женщина с маленькой головой и ее муж с большим носом, седой шевелюрой и смуглой кожей, вокруг глаз еще более темной. Я обнаружил, что под окном за моей спиной поставили теплую батарею. Я пододвинул табуретку к ней, надеясь, что так одежда на мне просохнет. Присутствующие обсуждали работу этого кафе.
– Ну да, значит, вот оно как… а оно у вас здесь давно открылось? – спрашивал Носач.
– Уже третье лето работаем, – любезно отвечала молодая женщина и снова повернулась к своей сковородке.
– Ну и как, успешно?
– Да-да, но вот чтоб люди об этом узнали, нужно время.
– Ну да, оно у вас, конечно, далековато от основных трасс.
Сгорбленный фартучник принес полный кофейник кофе и поставил на стол. Я вежливо попросил у него чашечку, но он не ответил мне.
– Тут все очень-очень похоже на то, что я себе представляла, когда читала эту книгу, – сказала широкая женщина с маленькой головой.
– Да-да, в ней ведь все основано на местной специфике и реальных событиях, – поддержала молодая Оладьевница.
– Да, правда? – отозвалась Маленькая голова и повернулась к двери.
Женщина из белой машины-«Лапы», входя в кухню, сдвинула очки на прическу. У нее были пышные взбитые черные волосы, белая куртка-жилетка, голос вибрирующе-мощный:
– Здравствуйте! Ну у вас здесь и аромат, м-м…
Эта Лапа явно принадлежала к тому виду женщин, который в палитре человеческих типов отстоит дальше всего от меня: без умолку разговаривающая бодрячка. Но вот что удивительно: я всегда питал к ним какую-то слабость – к этим современным бродяжкам на «Фиатах» с целым баком смеха и целым багажником рассказов. Эти маленькие коренастые женщины, вечно спешащие по всей стране, – они были сексуальны! Лапа встала у буфета, словно это придорожное предприятие по производству оладьев принадлежало ей, и обратилась к своим двоим детям:
– Габриэль Лойи, иди-ка сюда, дружочек, не стесняйся!
Я вновь попросил у Фартучника кофе и что-нибудь к нему, но безрезультатно. Судя по всему, они все здесь молча согласились не замечать меня. Сейчас вошла семья из джипа. Мужчина-конус без шеи и широкоплечая женщина в спортивном костюме. С ними – один депрессивный подросток неизвестного пола и двое детей помладше: мальчик и девочка. Оладьевница подошла к столу, улыбаясь, и поставила на него тарелку с горой свежей выпечки, потом пригласила семью из джипа угощаться и усадила за стол. Она была весьма красива – какой-то крепкой и здоровой красотой. На ее левой щеке виднелась большая выпуклая родинка, к которой я явно не имел никакого отношения. Хотя я, как и прежде, не испытывал голода, мне захотелось попробовать эти красивые оладьи, но к нежелательным галлюцинациям прибегать не хотелось. Наконец все расселись, кроме Лапы, и тут Оладьевница указала на мою табуретку и сказала: «Вот одно свободное место!» Я едва успел вскочить на ноги, а она обхватила сиденье и переставила табуретку от батареи. Я отступил в угол к двери на лестницу и заглянул в ложбинку между грудями Лапе, которая подошла и собралась сесть на табуретку. Груди-толстяки.
– Погодите-ка, не садитесь, – сказала Оладьевница. – По-моему, она в чем-то мокром, позвольте мне вытереть.
Она стерла бледный мокрый след с табуретки тряпкой, и Лапа водрузила на нее свои толстые мягкие ляжки и позвала Габриэля Лойи к себе на колени. Он подошел, но захотел постоять и робко смотрел, как Фартучник ставит на стол новые чашки.
Дело ясное. Я умер во второй, если не в третий, раз. А сейчас вдобавок стал еще и невидимым. Ах, как это все утомляет! Я наклонился и увидел в окно, что на двор въезжает еще одна машина. Бойкое местечко. Но я не видел, чтоб с посетителей тут брали входную плату. Значит, они, родимые, открыли это кафе из каких-то жутко идеалистических побуждений. На стене висели стихотворения в рамках, отсюда я не мог их прочитать, однако одно из них было озаглавлено: «Эйвис».
– Откуда едете? – спросил Носач Джиповладельца.
– Возвращаемся с Хердюбрейдских источников, вот и решили заглянуть, у жены сюда подруга заезжала, и…
– Да, здесь прямо здорово, прямо отличное начинание, – ответил обладатель большого носа.
– А вы? Вы-то откуда едете? – спросил Джиповладелец.
– Мы тут, так сказать, ездили на встречу родственников в Широкой долине, а сейчас решили просто прошвырнуться на север, даже думали назавтра поехать на Равнину.
– Да, да… А народу к вам как, много приезжает? – спросил Джиповладелец Фартучника, который как раз поставил перед ним чашку.
– Да, да, просто отбою нет, – ответил Сгорбленный.
– Вообще, так здорово здесь сидеть, прямо как будто видишь перед собой Эйвис и этих, как их… – сказала Джиповладелица прокуренным голосом.
– Да, он же вообще был писатель замечательный, Эйнар Йоуханн, – сказала Лапа.
Лапушка ты моя!
– Да, он, конечно, самый выдающийся писатель, и у нас в стране, и вообще – как там, мы ведь какую-то его книжку в Лондоне видели? – спросил Носач у жены.
– Да, именно так, там была книга, то есть такой список ста лучших писателей в мире, и он там вообще номер… а какой номер… вроде номер восемьдесят четыре или пять, или как там?.. – ответила она.
– Да, вроде было дело. Припоминаю… Он вообще на мировом уровне, – ответил загорелый Носач.
– Нет, они в той книге по алфавиту шли, она у нас есть тут в гостиной, – авторитетно заявила Оладьевница.
Вот это новость!
– По-моему, он женщин так хорошо понимает, – сказал табачный голос.
– Да, и это удивительно, ведь он так долго был холостяком, женился вроде только годам к пятидесяти, – сказала жена Носача.
– Да, да, он с таким трудом пришел в себя после той истории на севере. С этой, как ее? – прибавила Лапа.
– Альдис Ольсен, – подсказала Оладьевница. Она устроилась возле буфета. Это имя я смутно припоминал.
– Да, точно. Она была его большая любовь, он так и не пришел в себя после того, как она ему отказала. Она об этом писала… ну, эта… ну, как же ее? – продолжала Лапа.
– Альдис Ольсен, постой-ка, это разве не жена этого… Тоумаса с Хердюбрейда? – спросил Джиповодитель.
– О, да, точно! – ответила Маленькая голова, жена Носача.
Какая же это все феерическая чушь!
– Да, а обычно ведь бывает, что люди, которые на самом деле не дети своего отца, очень зависимы от матери и поэтому, видимо, лучше понимают женщин, – сказала Лапа.
Да что она, в самом деле, за страшный человек? На шее у нее была золотая цепочка, с
