Конец 50-х и большую долю 60-х годов (с перерывами вплоть до лета 1868 г.) Салтыков-Щедрин отдал службе на крупных постах (вице-губернатора, председателя казенной палаты губернии) в провинциальной России. Благодаря ей писатель приобрел огромное знание жизни, понимание истинных интересов помещиков и народных масс. Участие в подготовке отмены крепостного права и знание пореформенной России убедили его, что реформа 1861 года не принесла желаемых результатов: «…Дело… в том пути, которому последовала жизнь в процессе своего обновления, и в отрицательных результатах, к которым она привела, благодаря избранному пути» (М. Е. Салтыков-Щедрин. Собр. соч. в 20-ти томах, т. 7. М., «Художественная литература», 1969, с. 430). И еще одно важнейшее убеждение вынес писатель как итог 60-х годов: «Главная и самая существенная причина бедности нашей народной массы… в недостатке сознания этой бедности; причина же этого последнего явления, очевидно, скрывается в истории» («Письма о провинции»).
К объяснению того, что же именно «скрывается в истории», и обратился Салтыков-Щедрин в «Истории одного города». Писатель воспользовался «исторической формой рассказа», потому что она позволяла «свободнее обращаться к известным явлениям» настоящего.
Замысел этого произведения прояснился для его автора не сразу, но его давним убеждением было, что «история может иметь свой животрепещущий интерес, объясняя нам настоящее как логическое последствие прежде прожитой жизни» (статья 1856 г. «Стихотворения Кольцова»). Исследователи отмечают целый ряд вех на пути к созданию «Глуповского Летописца», как первоначально называлась эта книга.
Еще в 1859 году был написан очерк «Историческая догадка. Гегемониев», осмеивающий «варяжскую теорию» русских историков-государственников. В 1861–1862 годах появились очерки «глуповского цикла», главным выводом которых было осознание, что крепостнический Глупов всеми силами готов защищать свое существование, а «мыслительные способности» народа («Иванушек») «всецело сосредоточены на том, чтобы как-нибудь не лопнуть с голоду» («К читателю»).
В 1867 году был написан сатирический рассказ о губернаторе с фаршированной головой — рассказ, который тульский губернатор, мракобес и самодур Шидловский, принимает за пародию на себя. Об этом рассказе Салтыков-Щедрин писал Н. А. Некрасову: «Я его распространю и дам еще более фантастический колорит».
Салтыков-Щедрин все эти годы активно сотрудничает в «Современнике» (до его закрытия в 1866 г.), а затем в «Отечественных записках» и как рецензент. Его внимание привлекают книги по истории России, как, например, «Движение законодательства в России» Г. Бланка или «Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права» А. Романовича-Славатинского и ряд других. Летом 1869 года Салтыков-Щедрин намеревался написать статью об известном общественном деятеле, писателе и публицисте XVIII века Феофане Прокоповиче, изучал материалы, связанные с его эпохой.
Одновременно с «Историей одного города» создавался цикл «Письма о провинции», в котором писатель в публицистической форме разрабатывал проблемы, нашедшие гротесково-сатирическое решение в истории города Глупова.
«История одного города» при своем появлении вызвала самые разноречивые мнения. Часть критики вообще не поняла замысла писателя и видела в книге лишь «вздорную фантастичность» или «старую дребедень». Воинствующую позицию занял А. С. Суворин. В апрельской книжке «Вестника Европы» за 1871 год появилась его рецензия на «Историю одного города», в которой он утверждал, что писатель будто бы глумится над народом, над историей России. Салтыков-Щедрин был вынужден ответить письмом в «Вестник Европы» (см. стр. 568 наст. изд.). 2 апреля 1871 года он послал письмо — своеобразный автокомментарий к «Истории одного города» А. Н. Пыпину, известному историку, принимавшему участие в издании «Вестника Европы».
Тема этих двух писем Салтыкова-Щедрина — признание за народом решающей созидательной силы в истории и объяснение, почему народ этой своей силой не пользуется. Писатель требовал отличать два понятия, народ, представляющий собой идею демократизма, и народ, действующий на поприще истории, изображенный им в глуповцах. «…Глуповцы беспрекословно подчиняются капризам истории и не представляют никаких данных, по которым можно было бы судить о степени их зрелости в смысле самоуправления; напротив того, они мечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безотчетным страхом… Человек, которому с изумительным постоянством долбят голову… не может прийти к другому результату, кроме ошеломления», — писал в «Истории одного города» Салтыков-Щедрин, наблюдая за пассивностью народных масс и неспособностью их в настоящее время к историческому творчеству. Вину за это их состояние Салтыков-Щедрин возлагал на самодержавно-дворянское государство. Необходимость пробуждения у народа «зрелости в смысле самоуправления», политической сознательности он считал главной задачей времени.
На публикацию ответа в «Вестнике Европы» писатель не рассчитывал (она и не состоялась). Печатным ответом Суворину стала рецензия на двухтомник произведений Н. Лейкина («Отечественные записки», 1871, № 5), в которой писатель изложил свой взгляд на народ исторический («о сочувствии ему не может быть и речи») и народ демократический («ему действительно не сочувствовать нельзя… в нем воплощается безгранично великое. В этом «народе» замыкается начало и конец всякой индивидуальной деятельности; следовательно, несочувствие к нему, исходящее от отдельного индивидуума, равносильно несочувствию себе самому» — т. 9, с. 424–425).
Своей оценкой роли народных масс в историческом процессе и их участия в судьбах России Салтыков-Щедрин полемизировал с Львом Толстым, с фатализмом Платона Каратаева из «Войны и мира». Критик Н. Н. Страхов, посвятивший «Войне и миру» ряд статей, превознося кротость Каратаева, утверждал, что Каратаев заслонил собой «всю ту литературу, которая была у нас посвящена изображениям быта и внутренней жизни простого народа» («Заря», 1870, № 1, с. 111), а позже заявил, что Каратаев стал «живым, воплощенным решением той задачи, которая мучила Герцена» (там же, № 3, с. 114). Все это и дало повод Салтыкову-Щедрину аттестовать статьи Страхова в «Истории одного города» вначале как скучные, а потом как глупые.
Сочувственно отнесся к «Истории одного города» И. С. Тургенев, опубликовавший благожелательную статью об «Истории» в лондонском журнале «The Academy» (1 марта 1871 г.), в которой ставил Салтыкова-Щедрина в ряд крупнейших европейских писателей-сатириков: «Своей сатирической манерой Салтыков несколько напоминает Ювенала. Его смех горек и резок, его насмешка нередко оскорбляет… Часто… автор дает полную волю своему воображению и доходит до совершенных нелепостей… В Салтыкове есть нечто Свифтовское…» (И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. 14. М.—Л., «Наука», 1967, с. 252–253).
«История одного города», эта «странная и поразительная книга» (Тургенев), до сих пор при общем верном понимании ее остается до некоторой степени неразгаданной в своих деталях. Это касается и частностей исторических, это касается и финала книги. В щедриноведческой науке грозное «Оно» трактуется по-разному: одни ученые видят в этом наступление «морового царствования Николая I», ссылаясь на слишком мрачный образ и на «Краткую опись», по которой в Перехват-Залихватском можно угадать самого Николая I. Но, вероятно, ближе к истине те, кто видят в этой торжественно-мрачной картине историческую неизбежность краха глуповского самодержавия, тревогу писателя и веру в будущее, в избавление от «ига безумия», его пророческое предсказание необходимости революционного свержения царизма. (Подробнее о различных точках зрения на финал «Истории одного города» см. т. 8., примечания на с. 545–547.)
ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ
В январе 1869 года, размышляя о «практических последствиях крепостного права» и предвидя связанные с ним «затруднения в будущем», Салтыков-Щедрин писал в «Признаках времени»: «Хотя крепостное право, в своих прежних, осязательных формах, не существует с 19 февраля 1861 года, тем не менее, оно и до сих пор остается единственным живым местом в нашем организме. Оно живет в нашем темпераменте, в нашем образе мыслей, в наших обычаях, в наших поступках. Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается. Из этого живоносного источника доселе непрерывно сочатся всякие нравственные и умственные оглушения, заражающие наш воздух и растлевающие наши сердца трепетом и робостью… А еще говорят, нет крепостного права! Нет, оно есть; но имя ему — хищничество» (т. 7, с. 135–136). Таков был основной итог, с которым Салтыков-Щедрин подошел к порогу следующего десятилетия. Отмена крепостного права и другие реформы 60-х годов лишь проложили дорогу быстрому росту капиталистических отношений в стране, свободе буржуазного предпринимательства, принявшего, по наблюдению писателя, самые хищнические формы. Основной же вопрос, вопрос о судьбе человека, «питающегося лебедой», как именовал Салтыков-Щедрин широкие трудящиеся массы, не только не был решен, но их угнетение приобрело еще более изощренные формы. Погоня за рублем настолько широко захватила все сферы жизни общества, что даже нравственные идеалы оказались в руках «современных проворных людей, которые, с хладной пеной у рта, даже любовь к отечеству готовы эксплуатировать в пользу продажи распивочно и навынос» (т. 13, с. 537). Именно художественному анализу этих черт современности посвятил Салтыков-Щедрин свое творчество в 70-е годы. В частности, в цикле «Благонамеренные речи» он продолжил «исследование тех нравственных и материальных ущербов, которые несет человеческое общество благодаря господствующим над ним призракам» (т. 11, с. 21). В известном письме к Е. И. Утину от 2 января 1881 года писатель пояснил эту мысль: «Я обратился к семье, к собственности, к государству и дал понять, что в наличности ничего этого уже нет. Что, стало быть, принципы, во имя которых стесняется свобода, уже не суть принципы даже для тех, которые ими пользуются. На принцип семейственности написаны мною «Головлевы».
