удара. Гарп взял ее большие руки в свои и не выпускал, пока не почувствовал ответное пожатие. — Извини, — прошептал он. — Но раз мне придется тащиться в женском платье, тут тебе и карты в руки. Я хочу сказать, у тебя-то в этом смысле опыт богатый, верно?
— Да уж! — сказала Роберта.
— Нет, это просто смешно! — воскликнул Джон Вулф. — Вы оба, наверно, с ума сошли?
— Но если кто-нибудь из женщин тебя узнает, — предупредила Гарпа Роберта, — они тебя на куски разорвут. В лучшем случае просто не пропустят внутрь.
В кабинет снова вошла Хелен, на руках у нее попискивала маленькая Дженни Гарп.
— Я дозвонилась до Боджера, — сообщила она Гарпу — и попросила его разыскать папу. Странно, что его нигде нет: на него это совсем не похоже.
Гарп только головой покачал.
— Надо немедленно отправляться в аэропорт! — сказала Хелен. — А в Бостоне взять напрокат машину и ехать в Стиринг! Пусть только дети немного передохнут. А ты, если тебе так уж хочется приключений, можешь потом вернуться в Нью-Йорк.
— Ладно, вы поезжайте, — сказал Гарп. — А я вылечу попозже, сам возьму машину и доберусь до Стиринга.
— Но это же глупо! — сказала Хелен.
— И бессмысленно дорого, — прибавила Роберта.
— У меня теперь куча денег, — сказал Гарп и криво улыбнулся Джону Вулфу, но тот на улыбку не ответил и вызвался сам отвезти Хелен и детей в аэропорт.
— А вон там один человек с одной рукой, один — с одной ногой, двое хромых и еще один совсем без носа! — радостно сообщил Дункан.
— Ты подожди немного и полюбуйся на собственного отца, — сказала Дункану Роберта Малдун.
А Гарп подумал: ничего себе — убитый горем сын, бывший борец, переодевается в женское платье, чтобы присутствовать на торжественной церемонии по случаю похорон родной матери! Он поцеловал Хелен, детей и даже Джона Вулфа.
— Не беспокойся об Эрни, — сказал он Хелен.
— И о Гарпе не беспокойтесь, — вставила Роберта. — Я так его переодену и приукрашу, что никто и не подумает к нему придираться.
— Лучше бы ты все-таки оставил их всех в покое, — сказала Гарпу Хелен.
И тут вдруг в кабинете Джона Вулфа, где и так уже было не протолкнуться, появилась какая-то незнакомая женщина. Собственно, сперва никто даже и не заметил ее, однако она упорно старалась привлечь внимание Джона Вулфа и наконец громко обратилась к нему, улучив мгновение внезапной тишины. Разумеется, все тут же удивленно уставились на нее.
— Мистер Вулф! — сказала женщина, весьма немолодая, со сморщенным коричневым лицом и сильной проседью в черных волосах; каждый шаг, казалось, давался ей с трудом, причиняя сильную боль. Вокруг ее обширной талии был дважды обернут электрический удлинитель.
— Да, Джилси? Ты что-то хочешь мне сказать? — спросил у нее Джон Вулф.
Гарп так и уставился на женщину: значит, это и есть та самая Джилси Слопер! Джону Вулфу не мешало бы знать, что писатели хорошо запоминают имена.
— Я хотела спросить, — сказала Джилси, — нельзя ли мне сегодня уйти пораньше, если вы позволите, конечно. Чтоб на похороны пойти. — Говорила она очень невнятно, опустив подбородок книзу и стараясь произносить как можно меньше слов. Ей явно не хотелось открывать рот при посторонних. Гарпа она, разумеется, узнала сразу, но очень боялась, что ее начнут ему представлять в присутствии всех этих людей.
— Да, конечно, ты можешь уйти, — быстро сказал Джон Вулф. В данный момент ему тоже ничуть не хотелось знакомить Джилси Слопер с Гарпом.
— Минуточку, — сказал Гарп. Джилси Слопер и Джон Вулф так и застыли. — Вы и есть Джилси Слопер?
— Нет! — выпалил Джон Вулф. Но Гарп сверкнул в его сторону глазами, и он осекся.
— Как вы поживаете? — вежливо спросила Джилси у Гарпа, не поднимая глаз.
— А вы как поживаете? — спросил Гарп. Он с первого взгляда мог сказать, что этой старой и грустной женщине совсем не понравилась его книга; Джон Вулф сказал ему неправду.
— Мне очень жаль — насчет вашей мамы! — сказала Джилси.
— Спасибо большое за сочувствие. — Но, как и все остальные, Гарп не мог не видеть, что Джилси Слопер прямо-таки кипит от невысказанных чувств.
— Она стоила двух или даже трех таких, как вы! — вдруг выкрикнула Джилси Гарпу в лицо, и из ее мутных желтоватых глаз покатились слезы. — Она стоила четырех или даже пяти ваших ужасных книг! Госспди! — всхлипнула она и, прихрамывая, побрела прочь, бормоча себе под нос — Госспди! Госспди!
А вот и еще один хромой человек, подумал Дункан Гарп, понимая, однако, что отец в данный момент ни за что не пожелает слушать его отчет об увиденных калеках.
Собравшиеся на первых феминистских похоронах в городе Нью-Йорке, казалось, толком не знали, как им себя вести. Возможно, потому, что церемония происходила не в церкви, а в одном из загадочных зданий университетского кампуса — в старой аудитории, полной отзвуков давних речей, к которым никто не прислушивался. Огромное помещение выглядело немного обшарпанным — из-за веселых студенческих капустников, выступлений рок-групп и различных, иногда и хорошо известных, поэтов. Однако царил в нем и дух академической серьезности, ведь здесь явно читали свои длинные лекции всеми уважаемые профессора, а сотни студентов старательно эти лекции конспектировали.
Называлось это место «Скул оф Нерсинг-Холл», а потому вполне подходило для поминовения Дженни Филдз. В толпе собравшихся на церемонию, облаченных в фирменные платья «подлинная Дженни Филдз» с вышитым красным сердечком над грудью, было трудно отличить в толпе от одетых в белые и совершенно не модные халаты настоящих сестер милосердия, которые находились поблизости от «Нерсинг-скул» по совсем иным причинам, но из любопытства или из искреннего сочувствия, а может, из-за того и другого, все же сунули нос в аудиторию да там и остались.
В огромной, тихо бормочущей аудитории было так много женщин в белых медицинских халатах, что Гарп тут же рассердился на Роберту.
— Я же говорил, что мне нужно одеться сестрой милосердия, — шипел он. — Я бы куда меньше бросался в глаза.
— А я боялась, что в халате медсестры ты, наоборот, будешь привлекать внимание, — призналась Роберта. — Я же не знала, что их тут будет так много!
— Похоже, это приобретает характер национальной традиции, черт бы ее побрал, — пробормотал Гарп. — Ладно, там увидим, — прибавил он и умолк; он нарочно ссутулился и рядом с Робертой выглядел маленьким и невзрачным, но чувствовал, что все посматривают на него с подозрением, будто чуют его принадлежность к противоположному полу или, как и предупреждала Роберта, его враждебность.
Они уселись в самом центре огромной аудитории, всего в трех рядах от ораторской кафедры,
