С пустым чемоданом вышел Корнетов из ломбарда. Дождик-ветер-холодно – одно только, что приняли…
– – – – – – – – – –
M.,
L’Administration croit devoir vous rappeler que votre contract est arrivé à expiration et qu’elle va se trouver dans l’obligation61 de réaliser son gage. Vous êtes done invité à effectuer, dans le plus bref délai, une opération de renouvellement ou de dégagement, si vous désirez éviter cette vente qui est imminente.
Dans le cas où vous feriez abandon de votre gage la vente peut donner lieu à un boni que le porteur du récépissé est admis à réclamer pendant trois ans, a dater de la derniére opération.
Le paiement des bonis s’effectue à la 1-re Succursale, tous les jours, de 9 heures à 16 heures, sans interruption (dimanche et fêtes exceptés).
А это значит: приходите в ломбард за слонами, перезимовали они в теплом помещении, а теперь лето, домой просятся… к хозяину.
«– – – какой же я хозяин! – ведь вас поставить негде!» – и жалко: в самом деле, не гнать же их? Уж как-нибудь. – «А мы тебе, Александр Александрович, – говорили слоны басом, – счастье принесем!». – «Спасибо».
– – – –
«Бутылочная комната»! – трудно себе представить большего безобразия, чем эти обои с бордюром: «бутылки», ну а эти слоны – я-то их хорошо знаю! – вот именно то, что нужно для музея безобразных вещей, вот их где место.
А они у него стоят, ей-Богу! на стол все-таки не решился, или не помещаются? – а у радиатора: «обезвреженный» без крышки самовар и они, весь угол заняли, зеленые с зелеными хоботами.
– Ну, скажите, Александр Александрович, принесли они вам счастье?
И вижу, чего-то насупился – мне даже неловко стало, ведь я вроде как подсмеялся над ним!
И вдруг он улыбнулся:
– Принесли, как же! – и в голосе столько прозвучало, такой мир, и еще что-то, хотелось сделать что-то, чтобы и все это почувствовали! – ведь я живу только чудом щедрого человеческого сердца.
Глава третья. Железные сапоги
1. Попугаева болезнь62
Я застал Корнетова перед дверью собственной его квартиры. И тут же влипавший в дверь слесарь. Слесарь в «железных сапогах» – «железных» в глазах Корнетова – длинными крючками пробовал отпереть дверь: трудность была в том, что совнутри вставлен ключ, и его надо выбить – Корнетов, выходя, захлопнул дверь, не вынув ключ.
– «Призоннье»! – сострил спускавшийся верхний сосед, удостоверившись, что его ключ болтается в кармане теплее тела.
Шутка шуткой, а завидовать нечему: «пленник»!
Да если бы такое в будний день. Корнетов давно бы гулял на свободе. Воскресенье – а в воскресенье да еще летом Париж, с утра кто куда, все из Парижа. И какой там слесарь, сам консьерж – он и дома и не собирается, и то делает вид, будто уехал и сидит где-нибудь в Барбизоне за столиком в ожидании завтрака: свежий воздух и из ресторанной кухни доносит свой щекочущий запах, а кругом лес и такая тишина, только и слышно, шмыгают автомобили и где-то над лесом трещит мотор. Корнетов с луком, репой, морковью и пуаро – суп варить, поднявшись, под самой дверью хватился, что уходя, не вынув ключ, захлопнул. Консьерж – а трудно было его дозваться – все-таки пошел за слесарем, но для уверенности, что перепадет, рассказал случай из прошлого воскресенья о позабытом ключе верхних соседей: «проникли в квартиру только потому, что у них балкон; а что по воздуху никак невозможно!» – и не уверен, застанет ли слесаря – «воскресенье!» – и придется Корнетову на воздухе перебыть до завтрашнего утра. Корнетов – никак «до завтрашнего утра!» – и нет папирос. А слесарь – еще минуту и уехал бы в какой-нибудь Барбизон, консьерж поймал его на пороге – слесарь согласен: 10 франков. И вот за работой.
– Ключ мешает: кабы ключа не было, отворить очень просто! – слесарь тыкал и повертывал в который раз длинным, как удочка, крючком, который ключи ловит.
Я дал Корнетову папиросу. С каким наслаждением он закурил. Вы, может быть, заметили удивительный цветистый вкус голубых папирос летом, да еще когда курить хочется.
А пока мы оба раскуривали и помогали слесарю всей душой – и я тут уверился, что сапоги на нем действительно железные: ну, как у водопроводчика! – какая-то закорючка, с нее он и начал дверь отворять, но потом бросил, как неподходящую, эта никакая как-то так обернулась и мы услышали: там за дверью об пол жалкий металлический стук, значит, ключ упал.
И слесарь моментально чуть ли не пальцем открыл дверь.
Я порадовался за Корнетова. И слесарь был доволен: 10 франков – раз плюнуть. И поднявшийся консьерж – он и не думал ни в какой Барбизон ездить! – получив за хлопоты 5 франков, ни на что не жаловался.
А это и называется: свобода… Вошел в свою квартиру, какое счастье! Никто не скажет: «пленник». Дверь на ключ, хоть на голове ходи – свобода: счастливейшее чувство.
Когда Балдахал в который раз рассказывает, как он «вырвался от большевиков» и, переехав границу, очутился на свободе и сейчас же почувствовал, как с этой свободой он потерял Россию – какая же это свобода! А вот, забыв ключ и истосковавшись перед запертой неотпираемой дверью, проникнуть в свою квартиру с помощью какой-то закорючки и уж не зависеть ни от какой закорючки – это называется свобода.
Другой пожалел бы выброшенных денег, но Корнетов, расплатившись, забыл: так его охватило счастливое чувство свободы. Я никогда не видал его таким взволнованным, он приподнялся, выпрямился, и с какой быстротой и ловко – так, когда кончится стройка, разбирают леса – молол кофе и кипятил молоко и убирал на столе: пить кофе.
Ни для кого не секрет: утро, когда Корнетов не любит, чтобы к нему приходили, и спросишь, не отвечает. А кроме того, он так варит кофе, как только в Германии да и то не в Берлине, не в Мюнхене, а где-нибудь в Обераммергау, в Хаус-Гвидо-Ланг, и все это совершается утром, никому не попадает.
Я с удовольствием остался. Я хотел было помочь, но Корнетов все сам. Впрочем, смотреть не воспрещается: через очки и самый путаный глаз только пуговица.
Оказывается, это целое предприятие – приготовить кофе: требует и тщательности и выдержки, потому что все надо, чтобы сухо-насухо и не бухать, а лить кипяток в фильтр погодя, «пока не впитает предыдущего». Зато и кофе – Хаус-Гвидо-Ланг, Обераммергау!
Корнетов предложил мне еще чашку. Я не отказался. И представьте, никакого неудовольствия не заметил. Или Корнетов не заметил или эта свобода – в собственную квартиру проник, и вот сам по себе и на столе кофе…
Да, не позабыть бы: непременно надо цикорию класть, без цикория и цвет не такой, а главное – цикорий сам по себе фильтрует, тоже и сахару не мешает ложечку при заварке – сахар конденсирует.
Эти премудрости я узнал от Корнетова, в такой ранний утренний час разговорившегося, как к полночи на своих воскресных вечерах. Еще я узнал, что кофейные тайны испытываются в Германии и только в Германии знают секрет жарить кофе, и эту немецкую науку перенял Корнетов еще в Петербурге в год революции от Маргариты Борисовны Исаевой63, а довершила его кофейные познания в Берлине Александра Михайловна Полякова64 в год инфляции, когда деньги были нипочем.
Корнетов произносил эти имена так, будто говорилось о Маркони или еще о какой мировой знаменитости. Впрочем, что говорить, наш тесный мир с каждым годом теснее – Тургенев не поверил бы, что русский Париж в 13-й год революции узнает себя в «Затишье» 1854 года… Или автора «Сна» и снов, коснувшегося через Гете и Гоголя тайных сил, на которых строится жизнь, знающего, что прошедшее без пропада и этими силами может быть вызвано к жизни, как настоящее, для ученика Гоголя нет ничего невероятного, а наш «здравый рассудок» – никуда.
Я не видел Корнетова с месяц – летом все разъезжаются. В последний раз, когда приезжал голландец из Амстердама посмотреть на Корнетовские архивные достопримечательности и коллекцию пил, но тогда было, кажется, все в порядке.
Сегодня Корнетов позабыл вынуть ключ, а до ключа – он мне признался – посеял карт-дидантитэ. А это дело куда сложнее – ни один француз и самый проникновенный (ученик Достоевского) и самый пламенный, какой-нибудь Бернанос65, никогда не поймет, что такое русскому перебыть день в Париже без карт-дидантитэ, как не понять русскому и самому ученейшему, читающего все письмена (ученику Штейнера66), что значит в воскресенье летом в Париже найти слесаря.
Ключ – рассеянность, а карт-дидантитэ – я уж и не знаю. Корнетов так ее запрятал – на случай пожара, чтобы всегда под рукой было схватить! – а когда среди ночи для проверки сделал ложную тревогу, найти и не может: потерял! Ошарил все уголки, пересмотрел все книги, перетряс весь архив, скопленный за восемь лет «на беженском положении» – до утра и весь день провел в поисках, а она в конверте у него… в столе.
– Вместе с квартирным контрактом, понятное дело.
Тут вот я и задумался: с чего такое может статься с человеком? Сегодня карт-дидантитэ, завтра ключ – эти дела такие, стоит только начаться и все растеряешь до самого безобидного «хочу» и самого невзыскательного «не желаю».
