— Какое?
— Крысиное! У тебя зубы, как у вампира, вперед торчали!
— А у тебя, думаешь, лучше? Знаешь, какая морда была перекошенная?
И они, обнявшись и заливаясь смехом, двинулись к выходу из двора.
Вернувшись домой, Сеня обнаружила самый настоящий переполох. Папа шагал по комнате из угла в угол, а вся семья молча наблюдала за этими его передвижениями с самым мрачным видом.
— Привет, я… ой, а что случилось? — Сеня брякнула на пол свой рюкзачок и насторожилась — что-то у всех лица какие-то вытянутые…
— Наш папа попал в десятку! — развела мама руками. — Откопал, понимаешь, сенсацию! Не было печали — черти накачали!
— Ладно, не пугайте ребенка, — резко обернулся отец. — У вас у всех вид, точно в городе — военное положение. Ничего страшного не произошло…
— Ладно, Коля! — вступила бабушка. — У тебя все не страшно. Один раз нарвался уже…
— Иннуся, не стоит об этом, — дедушка прикрыл бабушкину ладонь своею. — У нас…
— А ты мне рот-то не затыкай! — возмутилась бабушка и стряхнула дедову руку. — А детей в это посвящать вовсе не стоит. Как так можно…
— Мама, не расходись! — умоляющим тоном воскликнула мама Беля. — А дети должны знать обо всем, что происходит в семье. Целая история с папиным фото…
И мама рассказала о том, что произошло. Утром позвонили из редакции звонил худред, художественный редактор, который отвечал за оформление номера, и вся съемка проходила через него. Когда один из кадров папиной пленки, принесенной вчера, увеличили, чтобы дать на разворот, один из редакторов, восхищаясь закатом на Патриарших, стал внимательно разглядывать снимок и узнал двоих мужчин, сидевших на скамейке на заднем плане.
Тихий вечер, закат, Патриарший, шелест пожелтевшей листвы, тишина, легкий ветер — все это ожило на фотографии. И в тишине беседа двоих казалась такой мирной, такой безмятежной… Только эти двое, снятые вместе, на одном кадре, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Один из них был депутатом государственной Думы, председателем комиссии по расследованию деятельности ряда коммерческих банков, в которых по подозрению отмывались деньги наркомафии, а другой… главой одного из банков, тем самым, который и стоял во главе всего дела.
Их встреча могла свидетельствовать об одном — о сговоре с получением взятки! Банкир подкупал депутата, и комиссия, которую тот возглавлял, сделает соответствующий вывод… Нужный вывод!
Оба сидели в отдаленном уголке пустынной аллеи, возле каждого — по дипломату. Еще бы, деловые ребята! На одном из снимков, который не пошел на разворот, но был вполне четким, заметно, что банкир вынимает из дипломата небольшой сверток. Вполне возможно, на снимке запечатлен сам факт получения взятки, а это скандал! И не простой, а государственного масштаба.
— А если все подтвердится, то что будет этому… ну, который комиссию возглавляет? — поинтересовалась Сеня.
— Депутату? Позор и отставка. Лишение депутатской неприкосновенности, суд… я не знаю, вся жизнь под откос! — задумчиво проронил папа.
— А из-за чего вы все так трясетесь-то не пойму?! — удивилась Сеня.
— Ну ты ваще, Сеновал, с луны, что ли, свалилась? — подскочил Костик и вслед за папой заметался по комнате. — Папа невольно оказался в центре жуткого политического скандала, а в этом деле такие люди и такие деньги замешаны, что… — он закатил глаза и рухнул на диван, взбрыкнув ногами.
— Что колеса этой машины могут стереть отца в порошок, — спокойно закончила мама. — А ты, Кот, не паясничай.
— И что ж теперь будет? — посерьезнев, спросила Сеня.
— Что будет, то будет! — закончила мама, вставая. — Пойдемте обедать, разговорами сыт не будешь. Все равно сколько не мели языком, ничего не изменится: пленка в редакции, слух пошел, об этом теперь небось вся Москва знает… н-да, только этого нам не хватало — встрять на пути у мафии!
Все сели за стол с вытянутыми лицами и ели молча, даже бабушка не выступала, только слышалось звяканье ложек и вилок. В этой гнетущей тишине вдруг раздался резкий телефонный звонок.
«Бандиты!» — подумала Сеня и чуть не подавилась рыбьей косточкой.
— Коля, сиди! — остановила мама отца. — Я подойду.
— Алло! — за столом все затаили дыхание. — А его нет. Что передать? Хорошо, я передам.
Мать положила трубку, но рука дрогнула и трубка, соскользнув с рычагов, упала на пол. В ней послышались частые нудные гудки.
Началось!
— Леля, кто это? — бабушка даже привстала со стула.
— Не пойму… — мама подняла с пола трубку и положила на место. Тебя, Коля, спрашивали. Сказали, с работы. Перезвонят через час. Но мне кажется, это не из института. И не из редакции…
Мама села за стол и задумалась, подперев щеку ладошкой.
— Послушайте, перестаньте паниковать! — взорвался папа и вскочил, смахнув со стола свою вилку. — О, черт! Что вы все, как полоумные, ничего ведь не происходит! Ну да, вот уж сошлось так сошлось, мирное фото оказалось бесценным свидетельством, такое даже в детективе не придумаешь… Только какое это к нам имеет касательство? Почему это должно как-то нас задеть?
— Господи, неужели ты не понимаешь? — с тоской взглянула на него мама. — Потому что это фото ТВОЕ! Ты оказался невольным виновником всей этой заварушки. И я уверена, кое-кто очень хотел бы, чтобы некий Николай Мельников, никогда не существовал на свете! И этот звонок… я уверена, они потребуют забрать из редакции пленку, замять скандал… я не знаю, что! Вот увидишь. Ох, мало нам горя без этих депутатов… — она быстро поднялась из-за стола и ушла к себе в комнату.
— Дети, это взрослый разговор, ваше дело кушать и никого не слушать! подвела черту бабушка.
— Ба, какие мы дети! — усмехнулся Костик. — Пап, а может, и в самом деле…
— Что?
— Ну, забрать эту пленку… Сказать, никакой пленки не было. Это ж правда бомба!
— Ты всю жизнь предполагаешь отсидеться в кустах? — жестко спросил отец. — С меня, например, довольно, всю жизнь сидел — не высовывался.
— Ага, а теперь высунулся, да? — не унимался Костя. — Это ж случайность, ты же не хотел разоблачать этого депутата продажного, ты же у нас вообще вне политики…
— Костя, не лезь в дела взрослых! — перебила брата бабушка.
— Ба, что ты меня затыкаешь?! — взорвался Костик. — Сколько можно?! А, надоели вы все!
Он отшвырнул тарелку, выскочил из-за стола…
— Костя, вернись! — крикнула бабушка.
Но он не слушал, быстро натянул куртку, кроссовки и ушел, хлопнув дверью.
Бабушка схватилась за сердце, дед обнял её и увел в комнату, отец молча стоял у окна, глядя во двор.
— Убери со стола! — бросил он Сене и, торопливо одевшись, сорвался из дома.
Сеня послушно собрала со стола грязную посуду, перемыла, сложила в сушку и поплелась к себе в комнату.
Это не жизнь — это бред какой-то!
«Проша, зачем ты меня обманул?! — она забилась под плед, насупилась и впала в уныние, перебирая в уме отлетевшие летние дни, мечтанья, надежды… — Жизнь противная. Я не хочу такую! Я думала, что с тобой жизнь переменится, ты обещал чудеса, приключения, мы мечтали о кладе… А что получается? Бабушка умерла, в доме потоп, невесть что творится, а теперь ещё история с этим взрывоопасным фото… И ни чудес, ни приключений — ни капельки радости, а ведь я так ждала, так надеялась! Проша ведь говорил, что мысль воплощается, о чем думаешь, то и происходит с тобой, так почему ж происходит одно плохое, ведь я об этом не думаю!»
«А о чем же ты сейчас думаешь, если не о плохом?! — прорезался ехидный внутренний голос. — Чуть что — и целый мир у тебя в черном цвете, куксишься, ноешь, скулишь… Никакой Проша такой зануде ни в жизнь не поможет, от такой все хорошее разбегается и прячется, как от чумы!»
— Ну и ладно! — решила Сеня, совсем раскиснув. — Ну и пусть. Вот умру — тогда они все узнают!
Кто конкретно и о чем узнает, если она умрет, Ксения не слишком хорошо представляла, но перспектива грядущего переполоха в рядах её близких, горя, слез и тоски, несколько её успокоила и, погоревав ещё немного, она задремала, провалившись в дрему внезапно и глубоко, как в яму с мутной водой…
Когда она уже засыпала, ей почудился Прошин голос.
«Худо мне, Колечка! Я запутался. Тошно — сил нет! Слово сказано — не поймаешь, — а сказал я, что не вернусь пока зло не исправлю. А как исправишь его? С тех пор, как меня из чистых разжаловали, все мысли — из головы вон! Пустая моя головушка, вот ведь как… Ой, не знаю теперь, что и делать. Прости меня, Сенюшка, совсем я плохой! Прощай…»
Она было попыталась очнуться, вырваться из вязкой паутины сна, но та одолела, прилипла, потянула в темный глухой провал… Сеня спала.
Встала поздно, совершенно разбитая, в комнате душно, темно…
— Батюшки, семь часов!
