— Откуда у нас столько книг? — спросил однажды Сергей.
— Как откуда? — притворилась удивленной Таня. — Из библиотеки, магазина… Тебе они не нравятся?
— Я любил книги… Когда-то дня без них прожить не мог.
— И эти читал?
— Нет, не все.
На другой день после этого разговора Сергей уселся за стол, подбородком подтянул к себе книгу, губами раскрыл ее и начал читать. Таня вышла из комнаты и, затаив дыхание, стараясь не стучать, радостная, принялась хлопотать у керогаза.
После первой прочитанной книги к Сергею стала возвращаться прежняя любовь к чтению. Сам того не замечая, он просиживал над раскрытой книгой с утра до вечера, удивляясь под конец дня быстротечности времени. И реже стали появляться мысли о случившейся беде, о физической неполноценности. Теперь он сознательно гнал их от себя, загораживался от них книгой, не давая им в сердце ни места, ни времени для анализа.
Это был первый шаг к самоутверждению. Это была уже цель. Цель хотя и маленькая, не отвечающая потребности служить людям, но она помогала миновать трудный период жизни, перешагнуть душевный кризис и не растратить нерпы и энергию попусту, на жалость к самому себе.
Дня Сергею стало не хватать. Все чаще и чаще засиживался он до поздней ночи, не в силах оторваться от захватившей его книги.
— Ложись спать, Сережа, — говорила Таня, проснувшись среди ночи.
— Сейчас, сейчас, Танечка! Чуточку осталось! — торопливо отвечал Сергей, не отрываясь от чтения.
И когда дочитывалась последняя страница, как бы возвещая о выполнении намеченного на день плана, он, довольный, ложился в постель и, мысленно перебирая прочитанное, засыпал.
Вслед за книгами на глаза Сергею стали попадаться свежие газеты и журналы. Многочисленные фотографии, броские заголовки наполняли тихую комнатушку беспокойным шумом жизни. С непонятным удивлением вчитывался Сергей в журнальные и газетные полосы, словно то, что было написано там, пришло с далекой, едва знакомой планеты.
Все происходящее в мире и стране, все дела рук человеческих были знакомы и близки ему, волновали и радовали его, но, с другой стороны, были отгорожены от него непреодолимой стеной, бередили душу саднящим сознанием того, что во всем, что делается и еще будет сделано, он уже не участник, а беспомощный, никому не нужный свидетель. И это вызывало гнетущее уныние.
Вспоминались дни, проведенные в труде. И даже самые тяжелые из них, изнурительные, горько-соленые от пота, с кровавыми мозолями на ладонях, рисовались как высшее блаженство, до которого сейчас, как до солнца, даже мечтой не дотянуться. И только память, выступая союзницей Сергея, воскрешала картины того времени, и он, целиком отдаваясь воспоминаниям, неожиданно находил в них утешение. Это утешение, xoib и пахло полынью сегодняшнего дня, все же согревало сердце теплом минувшего и только теперь до конца понятого счастья.
Вот он, как наяву, вспоминается Сергею, первый день работы в шахте. Он многое отдал бы за то, чтобы вернуть возможность и право на ту адски тяжелую — первую — смену под землей.
— Хочу в забой, туда, где уголь добывают! — сказал студент-первокурсник Сергей Петров, придя на шахту для прохождения производственной практики.
Бывалые шахтеры с ухмылкой качали головами. Забой не учебная аудитория. Там основное — бери больше, кидай дальше…
— Возьмите, не подведу! — просил студент.
И добился, чего хотел. А хотел сразу же попробовать, каков он, шахтерский хлеб! Говорят, трудный. Что ж, легких дорог он не собирался искать! Только бы под силу было. Только бы не сдал отощавший на студенческих харчах организм.
"Как было все это в тот день?" — Сергей остановился посреди комнаты.
Два рештака и соответственно против них три метра подрубленного врубмашиной искрящегося угольного пласта. Его надо разбить киркой, перегрузить на рештаки, по которым ползла ненасытная скребковая цепь, и закрепить деревянными стойками освободившееся от угля пространство.
Все операции надлежало делать быстро, в строгой последовательности и лежа на боку. Увлечешься скалыванием угля, забудешь о погрузке — потом труднее вдвойне. Свободного места мало, а угольная лопата впору экскаваторному черпаку. Увлечешься погрузкой, забудешь о креплении — жди беды. Неподпертая кровля может сыграть злую шутку — "капнуть" несколькими тоннами породы, и если ты родился в рубашке и эта махина минет тебя, то радуйся и торопись перекидать пудовые глыбы на рештаки, да подальше. И не забудь опять же подкрепить грозный потолок усиленной крепью.
Хорошо помня обо всем этом, студент Петров принялся за работу. В лаве стоял невообразимый грохот. Выбрасывая из-под себя черное облако штыба, натужно выла врубмашина. Скрежетал металлом по металлу скребковый транспортер. Далеко внизу, будто взрывы гранат, хлопали буферами вагонетки. Тяжелой артиллерией била оседающая в забуте кровля.
Примостившись на коленях, Сергей яростно бил киркой по пласту, не слыша дикой какофонии, не чувствуя усталости, с единственной мыслью в голове: не отстать от всех, не опозориться перед шахтерами… А уголь, как нарочно, сыпал из-под кирки мелкой крошкой, сек лицо, руки и не желал скалываться крупными кусками.
На исходе третьего часа работы студент почувствовал усиливающуюся боль в коленях, руках, спине. Кирка становилась непослушной, антрацит не набирался на вертящуюся в руках лопату.
"Неужели не будет перерыва?" — думал Сергей, ощущая, как его колени и руки начинают мелко дрожать, а ноющая боль медленно растекается по всему телу.
— Кинь стойку, как тебя там, студент… — услышал он голос над ухом.
— Сергей! — зло бросил Петров, нехотя потянувшись за креплением.
— Устал? — рявкнул шахтер. — Попервой завсегда так! В нашей лаве цветочки. Вон в девятой попробовал бы! Вода, пережимы. Кошмар…
— Перерывы у вас бывают?
— Партию вагонов загрузим, порожняк загонять станут, тогда отдохнешь. Если груз не забурится…
— И нам придется разбуривать? — крикнул Сергей.
— Нет, дядя за нас все сделает! — хохотнул тот.
В середине смены транспортер дернулся три раза и замер. Сергей мгновенно выпустил из рук инструмент и блаженно растянулся вдоль забоя. Но отдохнуть не пришлось. В наступившей тишине послышался шорох ползущего по лаве человека, и беспощадный, как гром, голос пробасил:
— Это кто же так крепил?!
Сергей вздрогнул. Оценка горного мастера, несомненно, относилась к плодам его труда.
— Немедленно перекрепить! — возмущенно кричал человек с надзоркой. — Немедленно! Пока не накрыло всех.
Сил на смену у Сергея хватило. Он бросил на транспортер последнюю лопату угля, забил последнюю стойку крепления и ничком повалился на каменный пол. Огнем горели растертые в кровь ладони, вьюном выкручивался позвоночник, но в голове скворчонком стучала радость: выдержал, не подвел, не отстал!
Немного отдохнув, Сергей приподнялся на локтях, перевернулся спиной вниз и, отталкиваясь пятками, пополз за шахтерами на штрек. Там он долго не мог разогнуться в полный рост, а когда это удалось, шатаясь, побрел к стволу. Единственное желание было у него — скорее выехать на-гора, добраться до общежития и упасть на постель.
Проспал Сергей весь остаток дня, ночь и утро, не меняя положения, одетым, уткнувшись лицом в подушку. Проснулся за два часа до начала новой смены от острого приступа голода. "Надо же!" — удивился сам себе, вспомнив, что вчера после работы забыл пообедать, а ужин проспал.
Утолив голод в шахтерской столовой, он ощутил прилив новых сил. Только по-прежнему, как и вчера, болели ладони, мелкими иголками кололо в коленях.
— Как дела, шахтер? — встретил его в нарядной бригадир. — Может, передохнешь? Есть работа полегче.
— Вчера как-то и устать не успел, — не моргнув глазом, соврал Сергей.
— Ну-у-у-у! — удивился тот. — Покажь колени.
— Зачем?
— Покажь, говорю!
Сергей задрал на ноге штанину.
— Э-э-э, сынок! Так не годится… Работал без наколенников? А ну, беги в мехмастерскую, там есть старые автопокрышки, отруби два куска и тащи сюда, смастерю тебе наколенники по первому разряду.
Но и в наколенниках второй день работы оказался таким же трудным и болезненным.
"Может, работа в шахте не по мне? — усомнился Сергей. Тут же встал другой вопрос: — А что делать? Бежать? Как трус с поля боя? Нет! Все так начинали. Чем же я хуже других?"
А за вторым днем шел третий, четвертый… Сергей перематывал бинтами растертые ладони и, стиснув зубы, бил и бил киркой по неуступчивому пласту, вымещая на нем свою злость и сомнения. И крепкий, бесчувственный, холодный, как сама древность, антрацит покорился студенту.
С каждым днем он становился мягче, податливее и в середине месячного срока практики совсем сдался. Зажили, зашершавились мозоли на руках, кирка стала послушной игрушкой, и крупные плиты угля, казалось, сами, без видимого на то усилия, летели в грохочущие рештаки.
