И захотелось Силычу выпить, потому что немного расстроился. На пути стояло кафе-"стекляшка". Он зашел туда, и вовремя: откуда ни возьмись туча наползла, и должен был начаться дождь. В "стекляшке" с выпивкой оказалось туго. "Синий платочек" стоял, "алжирское". Силыч его презирал. И коньяк. Хоть и три звездочки, но все же...
Силыч поглядел на витрину, выразительно хмыкнул. За спиной оказался какой-то алкаш, полузнакомый. Он Силыча правильно понял и поддакнул:
- Для нашего брата, из стройбата, он клопами воняет. Матерь иверскую бы!..
Он в больное место попал. В самое что ни на есть сегодня болючее.
- Какими еще клопами? - медленно повернулся Силыч и разъяснил спокойно: Коньяк. Чистый, коньячный спирт. Три года выдержки. В дубовых бочках. Ну-ка, открой бутылочку, - ошарашил он буфетчицу и полюбовался. Эффект неплохой получился. Алкаш тоже рот разинул. А Силыч продолжал убивать его,- Два стаканчика. Сейчас вот угощу товарища. Чтоб он знал. И языком зря не болтал.
- Его лимоном закусывают, - уже за столиком объяснил Силыч алкашу. Силыч знал. Он одно время в городе с врачихой путался. Бывал в ресторанах. - И сахарок сверху. Сахарная пыль такая. Усек?
Алкаш молча кивнул головой. Ему было не до пыли, даже сахарной. Он ждал стакана с пойлом, все еще не веря. И получил его наконец.
- Надо выпить - мы выпиваем,- веско сказал Силыч, поднимая стакан.- Не то что некоторые. Про радио, может, и не знаем. Но надо выпить - пьем коньяк. Об рубле не плачем.
Выпили. Лимона на закуску не было. Жареный хек пошел.
За стеклом между тем потемнело. Люди побежали от дождя прятаться.
Алкаш после коньяка морщился.
- Закусывай,- предложил ему Силыч.- Закусывай, еще нальем. Ешь, пей, только мозги не канифоль. А то есть такие гнутики.
- Ты про чего?
- Да про того...
Тут гром шарахнул. Кое-кто даже пригнулся.
- Про то...- толковал Силыч.- Есть такие любители, угостишь их, выпьют и начнут вопросы задавать. Почему да почему, мол... Почему гром вот гремит? указал он рукой.
- Какой гром?
- Да простой. Сейчас вот какой долбанул. Или ты глухой?
- А-а... Гром... - послушно поддерживал разговор алкаш. - Это имеет назначение... Природа.
- Назначение...- презрительно произнес Силыч и объяснил: - Электричество, вот. В тучах там. И там вот получается такая картина...
Собеседник слушал, согласно кивал головой, потом спросил:
- А как же зимой, а? Вот зимой грому не бывает. Точно.
- Зимой? - задумался Силыч.- Зимой...- и тут же начал краснеть от коньяка и гнева. - Вы что? Вы что, сговорились? Я вам профессор какой из института, на ваши дурацкие вопросы отвечать... Я же тебе по-русски сказал: жри коньяк, но вопросов никаких. Я их ненавижу, эти вопросы, понимаешь?
Снова выпивка была безнадежно испорчена. Хмеля прибавила, злости и какой-то горькой обиды.
Силыч дождался, пока тучу пронесло, и подался домой. С главной улицы он свернул, чтобы еще какой дурак не встретился, с вопросом. Свернул он с Октябрьской и почти добрался до своего дома, но вдруг притормозил. Спешить было некуда и незачем. Это он как-то сразу понял. Куда спешить, если придешь, а жена рыпеть начнет, вместо того чтобы посочувствовать. У нее же на все один ответ: не пей, и точка. Ты ей хоть вывернись наизнанку, она будет свое талдычить, выскаляться золотыми зубами. Она, как эти зубы вставила, вроде высшее образование получила, ей вовсе в рот не въедешь. "Придется поставить вопрос в парторганизации..." - передразнил жену Силыч.
- Э-эх, стерва... - горько вздохнул Силыч и уселся на лавку под чей-то забор.- Стерва...
И сам он не мог понять, кого ругает: жену ли, судьбу - все тут сошлось в одну точку.
Закурил Силыч. И горькие раздумья, словно тучи в ненастье, поползли одно за другим.
И вправду ведь, если разобраться, жизнь получалась поганая. Снаружи вроде ничего, а вот в середке... Та же выпивка. Ну, конечно, не как другие, не сшибаешь, не ждешь, когда угостят. Надо выпить - выпил.
- Выпил... - повторил он вслух язвительно.- Выпил и дурака получил.
Да если и по-доброму, на свадьбе или на другой гулянке какой - тоже не сахар. Силыч любил выпивши поговорить, поучить уму-разуму, слегка погордиться. А жена его за рукав тянула да щипала под столом до болятки. А дома ругала: "Не язык у тебя, а помело. Хуже бабы... Доболтаешься... Машину отымут!"
Машину... Эта машина ей заместо божьей матери была. А ему, Силычу, если разобраться - пользы никакой. Баранку Силыч и так всю неделю крутил. А в субботу и воскресенье, хоть умри, на базар надо ехать. "Поедем, отец",передразнил жену Силыч. Поедем... Здесь идти-то до базара два шага. Но надо ехать, иначе такой скандал, жить не захочешь.
Поехали. Жена, как сядет в машину, вытянется, глаза вылупит и все по сторонам косит - глядят на нее люди или не глядят. Хочется, чтоб глядели, завидовали. И все за рукав тянет: "Не спеши..." Чтоб помедленнее, как на похоронах, чтоб весь белый свет увидел... королеву. Знакомых заметит, губы так подожмет, капнет: "Иду-ут..." Автобус обгоняют, тоже не промолчит: "Е-едут... толкутся... Сидели бы дома".
Потом жена по базару таскается. А он, как дурак, возле машины с такими же кучерами стоит, тары-бары разводит. Пива не выпьешь, о другом уж не говоря. Да все поглядывай, как бы чего не отвернули. Люди вроде свои, а могут по-свойски и обстряпать. Вот и ждешь, пока этой принцессе по базару шалаться надоест. Пока она веник какой-нибудь купит ободранный или семечек стакан. Нашалается, придет, оглядит искоса автомобильную свадьбу, прошипит на кого-нибудь: "Запорожец" несчастный, а она еще задается..." С тем и поехали. Вот тебе и машина, счастье великое...
А с детьми... Старший сын вырос, Силыч его в инженеры метил, все мечтал об этом. Не получилось. Хотя Силыч со своей стороны... Все было договорено, и люди нашлись. Все уже было на мази. А сын не захотел. Устал. Отдохнуть, говорит, надо. Уперся и не пошел. Усталый. Скамейки выворачивать он не усталый.
Была такая история. Довольно смешная. Бугаю силы девать некуда, он ночью с гулянки шел и у соседа скамейку выдернул и рядом поставил. Пошутил, значит. Сосед-пенсионер на другой день поохал и вкопал другую, покрепче. Силычев сынок ее снова - как редьку, и снова к забору ее, культурно. Сосед разозлился, два стояна со здоровыми комлями в землю вогнал, залил их раствором, а сверху брус присобачил, скобами. Но молодежь нынче пошла упорная. Постарался сынок, хоть и усталый. Уж сколько он этот дот курочил, но вывернул.
Силыч, когда узнал, смеялся: "Вот здоровый дурак..." А сейчас тоскливо ему было: "Здоровый-то, здоровый, но ведь дурак..."
От печальных дум Силыча стало размаривать, ко сну клонить. И пошел он домой. А дома втихую, пока жена не увидела, в гараж нырнул, выпил там и уж тогда объявился.
Жена, конечно, начала лаяться. Но другого Силыч и не ждал. Он сел на крыльцо и горевал о несчастной жизни. Тут как раз сынишка пришел, младший. Вошел он в калитку, Силыч к нему.
- Вовка, ты знаешь, как радио устроено, а? - он с такой надеждой его спрашивал, даже с болью.- Ну, радио?.. Какое говорит? Вы в школе, наверное, проходили? Вовк...
Ах, как это нужно было Силычу... Как ждал он ответа. Но Вовка отца не понял.
- Какое радио?.. Нужно оно мне...
- А гром? - с последней теперь уже надеждой, тихо спросил Силыч.- Почему грому зимой не бывает? Вовка на отца поглядел недоуменно и позвал:
- Мамк... Иди сюда.
А Силыч заплакал. Горько заплакал, опускаясь на крыльцо. Безутешно. Он притянул к себе сына рукой, со всхлипом сказал:
- Не плачь, Вовка... Мы в кружок пойдем и все изучим. Запишемся и будем ходить. Не только что радио, телевизор изучим! - воскликнул он.- Цветной! Назубок! - поставил он точку и в слезах, но с гордостью оглядел окрестность. И кой-кому покажем. Не горюй, Вовка, не плачь...
Тут подоспела жена и кое-кому вытерла слезы.
Наутро Силычу было плохо. Во-первых, конечно, жена. Во-вторых, башка трещит. От жены он в гараж ушел. Там же и подлечился. Потом в яму залег, под машину, курил, вспоминал вчерашнее. Все вспомнил, прикинул и решил этому гнутику отомстить. Подстроить ему какую-нибудь козу, с лишением прав. Подумал он, подумал и придумал. Радио радиом, гром громом, а подстроить какую-нибудь бяку Силыч умел.
БИЗНЕС
Как-то летом Максимова закрыли. Конечно, не самого Петра Максимова, его вряд ли кто может закрыть, не та фигура. Закрыли магазин, где Петро торговал. Но по хутору пронеслось: "Максимова закрыли".
Прошел день, другой, прокатилась неделя. И вот тут почуяли, что такое магазин. Раньше Максимова ругали, за глаза да и в глаза ему доставалось. Теперь каялись.
Без хлеба, конечно, не сидели. Привозили хлеб из пекарни и торговали прямо с колес. А вот со всем остальным. Запасов особых никто не держал, ни к чему вроде, не война. А теперь и обернулось. Не знаешь, куда бежать: в Вихляевку за шесть верст или в Ярыженский за столько же.
У баб на день по десять раз всякое кончалось: то соль, то спички. Но они как-то обходились. Беготни, правда, больше стало по хутору, суеты. У мужиков дело обернулось серьезнее. Куревом запаслись, а вот с выпивкой стало плохо. Ее ведь в запас не возьмешь, не получается. Да и где таких денег набраться, чтобы ящик, положим, купить и не знать горя. Попробуй заикнись бабе.
