- Черт... - он побледнел, хватает воздух мелкими глотками, - вроде дом стал ниже...
Я пожал плечами. И тут раздался долгий гул, потом треск... вижу, здание чуть-чуть покосилось. Мигель побежал к дому, я кричу ему:
- Не подходи!..
Но куда там... Он уже у стены, медленно обошел башню, скрылся из глаз. Все снова было тихо, спокойно... Я, постояв, пошел за ним. Он был у крыльца, тут картина ясная - большая трещина над дверью, в нее ладонь влезает... Похоже, дому конец... Надо признаться, я воспринял это словно раздвоившись мне было жаль его... и я радовался, что теперь все кончится, идея лопнула, сама природа ее отвергла. Как можно было ставить такую махину на ненадежную почву на краю болота... и еще два этажа лишних прилепил!..
- Обрадовался, да?..
-Перестань. Во-первых, может, устоит... А если нет... построишь себе нормальный домик, будешь сидеть у окна, писать картинки...
Я пытался его успокоить, но понимал, что говорю ерунду, только бы говорить.
Кто-то подошел к нам, я обернулся, это была Марина. Она в широкой черной юбке и, несмотря на теплынь, в толстой осенней куртке, застегнутой до подбородка. Я с удивлением увидел, что ей не больше сорока. Обращаясь к нему, она сказала:
- Вам нельзя будет здесь... идем ко мне.
В этот момент я просто не мог повернуться и уйти, не мог его оставить, в воздухе витало предчувствие беды.
***
К моему удивлению, он молча покорился, мы пошли за ней. Вошли. В первый раз она пустила меня только на кухню, сейчас вошли в большую комнату, везде порядок, чисто, по стенам картины, много картин... Такие же, все тот же "Ренуар". Были еще с напылением, модные лет десять тому назад, холодная мастеровитая живопись, скучный механический фон... Она поставила чайник на газ, вернулась, села. Спрашивает у меня:
- Что он вам наплел?.. Я знаю все его истории.
Мигель не слышал, глаза в себе. Она говорит, будто его и нет за столом.
- Разошлись, уже три года. Дура, взялась его учить. У него способности... а мне бог не дал, хотя училась всю жизнь. Я ему завидовала... а он мне. Он ведь ничего в живописи не понимает, ничего!.. Хотела как лучше, а он вовсе перестал писать. Он ужасный человек, если что взбредет в голову, не переубедишь. Постоянно что-то придумывает, сам плачет от своих выдумок, верит в них... "Хочу новое лицо!" Мы только познакомились тогда... Нос починили, а ему казалось, свет перевернулся. Продал картины, приехал с деньгами. Я говорила - не продавай... Поверил вам, что ему в музеях висеть, на выставках... а тут не признают... Вот и решил строить себе музей, выманил у меня родительские деньги... у него талант убеждать людей. Вот и грязь эта... чистый обман. А потом перестали картины получаться...
Я смотрю, он совсем ее не слышит, смотрит в окно, в уголке видна его башня. Мне было тяжело и неудобно ее слушать, не люблю вторгаться в чужие жизни. Да и понял, что нельзя верить ни ему, ни ей.
Он поднялся и говорит:
-Пожалуй, похожу кругом, посмотрю...
- А чай?..
- Вернусь... - он вышел. Мы сидели молча, она налила мне чаю. Я с удовольствием пил, давно не пробовал настоящего чаю... Но время шло, и я начал беспокоиться, не решил ли он там остаться, это опасно. Она вроде не против приютить его, хотя бы на время... Лучше я дам ему денег, пусть снимает в городе, пока разберется со своей башней.
- Я пойду.
Она не сказала ничего,сидела и смотрела в стену. Мне не надо было идти туда, я знал. Но я пошел, ноги сами несли. Надо посмотреть, что с ним, где он? И я хотел взять таблетки. Сопротивляться невозможно стало, слишком много всего навалилось...
Сумрачно было, глухо шумели сосны, с озера тянуло сырым и холодным воздухом.
Я подошел к башне, обошел вокруг, его не было. Значит, внутри. Я не боялся войти, вряд ли так сразу возьмет да упадет... Но, скорей всего, музею конец. Вся идея его пропала, я уж не говорю - деньги... Что он будет делать? Должен пересилить свою неуверенность, сесть в любом углу, прилежно копаться, ни на что не надеясь... Способен ли он?..
***
Я думаю, не надо было входить, может, я его подтолкнул...
Вошел, все тихо. Постучался, приоткрыл дверь. Он лежал на кровати, голая лампочка на шнуре освещала его разбросанную неряшливую жизнь.
- Привези картины, - он говорит, и я вижу, у него нет других слов.
И черт меня дернул:
- Брось паясничать, садись и пиши!.. Хорошо получится, значит победил, другой победы не будет. Дом этот... пусть... Потом кто-нибудь соберет твои картины... как я, к примеру... и будут они в музеях. Это не твоя забота, пойми...
- Н-ну, ты ничего не понял! Я годы сюда вложил, годы... и бросить все...
- Так бывает, поверь, я старше. Уходят впустую годы... но какой-нибудь миг тебя вознаградит.
Он резко приподнялся, сел на кровати, лицо перекосилось:
-Уйди... уезжай, убирайся, не хочу тебя видеть... Картины все равно не отдашь, крохобор ничтожный... Что ты пристал ко мне, все учишь, учишь... Ходишь за художниками, ходишь... как мародер, гиена, черт тебя побери!.. Сам пиши!.. ведь умеешь, всему учился... А ты трус... неудачник, импотент...
Я вышел, сердце с болью билось в грудину, отдавало в шею и голову. Он же сам меня звал, писал...
Бог с ним, пусть живет как хочет.
Сейчас уже поздно, но утром, утром сразу же уеду...
Идти назад не хотелось. Останусь здесь ночевать, что будет, то и будет.
***
Нет, не думаю, что подтолкнул.
Мыслей о таблетках больше не было, ссора меня встряхнула. Злость иногда помогает придти в чувство.
Часа два лежал, на этот раз он меня гораздо сильней зацепил. И в самом деле, зачем он мне нужен, черт с ним!.. Пусть пропадает, больше ни слова... "Сам пиши?.." Он прав, что я всю жизнь бегаю за ними... Нет, я ему этого не прощу...
Потом заснул, и ничего не случилось до утра. Очнулся, голова гудит, ноги чугунные... а башня стоит, кое-где скрипы и потрескивание, но не колышется. Я вышел в общее помещение, сел за стол, чайник поставил на электроплитку. Все-таки ждал его, надо попрощаться. Хоть он меня и обидел, я жалел его. Пусть приедет, устроим выставку, может отвлечется от своей мании...
Слышу, он в ванной, льется вода, льется, льется... Мне стало тревожно, что он там возится?..
Я сидел у стола, чайник давно отключил, пить мне расхотелось.
Вот, собрался, приехал... Я редко совершал необдуманные поступки, и каждый раз они оборачивались неудачей или какой-нибудь неприятностью. Люблю покой и постоянство, чтобы время текло размеренно и одинаково каждый день, тряски и перемены меня угнетают. Жизнь коротка, зачем мелкие огорчения, есть любимые картины, мое дело, оно меня кормит... мой дом, мое убежище, и пусть кругом беснуются, ищут новизны и сильных ощущений... Я должен стоять на месте... как скала...
Сравнение это оч-чень понравилось мне.
***
Мелочи вокруг серьезных событий хорошо запоминаются...
И вдруг вижу, он стоит в дверях ванной. Сколько стоял, не знаю, в том углу довольно темно, я не смотрел туда, и теперь только краем глаза заметил. Стоит и странно покачивается, назад и вперед, вперед и назад...
Мы в падающем доме, я сижу, он стоит... И молчит. Наконец, я рассмотрел - он босиком, в спортивных старых штанах, до пояса раздет, а руки... Черные руки! Там же темно, только вижу - черные. Я вскочил, подбежал к нему - обе руки в крови, и кровь тянется за ним от двери.
Он говорит - "молчи", подошел, опустился на стул, руки в локтях глубоко разрезаны, раны зияют, кровь течет... Но, видимо, давление упало, не очень сильно текла, можно сказать, сочилась. Сколько же времени он там был полчаса, час?.. Я бросился в ванную, там болото на полу, черные сгустки... Меня зло взяло - псих, доигрался!.. Но ни минуты не думал, что безнадежно, он стоял на ногах, крови потерял не так уж много... Надо только принять меры. Вызвать скорую, переливание... Я много таких видел, их спасали, если не слишком долго...
Помог ему перебраться в кресло, в котором до этого сидел, здесь светлей всего. Заглянул в разрезы, вижу, он основательно потрудился... Наложил повязку тугую, уколол ему несколько средств, которые всегда со мной, армейские шприц-тюбики - кордиамин, камфара... Побежал к телефону, а это у магазина, метров триста. Пока бежал, все думал... Вернулся, он полулежит в кресле, сознание не потерял. Увидел меня, попытался подняться, говорит:
- Жить хочу... Лева, жить...
-Будешь, Миша, будешь... кровь я остановил, сейчас приедут...
Смотрю на него - что-то не так... Бледность с синевой, холодный пот на лице, он плывет, сознание теряется... Он начал булькать, синеть, хватать воздух белыми губами...
Похоже, эмболия...
Крупные вены, которые он разрезал, могли втянуть много воздуха, а он в ванной... полчаса был?.. час? и потом, пока я звонил... Если так, он обречен, я не могу помочь, и никто уже не поможет.
- Хочу жить ... - он еще раз говорит, хриплый вдох, и потерял сознание. Я вижу, он умирает, сейчас умрет, и ничего сделать не могу.
Он снова открыл глаза:
- Нельзя... было...
- Что, что - нельзя?
- И- изменять...
- Лицо?..
Он хватал воздух, губы прилипли к зубам, глаза блуждали.
