Мы слушали, раскрыв рты, вот это да!..
Директор торжественно пожал ей руку и обнял сверху за плечи.
Запомните этот момент, самый торжественный в вашей жизни.
Мы строем разошлись по классам. Сначала было тихо, а потом понемногу оживились, и даже подсказывали, как обычно.
Дома я, конечно, рассказал, что было. Перед сном, чтобы подольше спать не гнали. Иногда получается спор у них, тогда можно посидеть еще.
Лопнуть можно от смеха, бабка говорит, но не смеется.
По-моему, совсем не смешно, говорит мама, а сама еле удерживается от смеха.
А папа молча слушал. Потом вздохнул, - как я устал, глупость не имеет предела.
Ушел и лег на кровать.
Мама за ним, да ладно тебе... пусть они, не переживай... - и дверь закрыла.
Ну вот, заладили друг друга утешать, бабка говорит. А ты еще не спишь? Мойся и в постель, живо!
Из-за волос
А про волосы я никому не рассказал, и Эдик у себя дома тоже. Ясно, что будут говорить. Не связывайся, не обращай внимания, это дураки. Защищайся, если можешь, или убегай...
И спорить никто не будет, придется идти спать.
В тот день мы со школы пошли напрямик, через поле. Мы там редко ходим, лучше обойти, я говорю. И Эдик знает, что лучше обойти, но ему лень было. Ничего, проскочим незаметно, он говорит. Да ладно, ничего не будет, я тоже подумал, пройдем.
На поле трава вытоптана, земля плотная как камень, здесь играют в футбол. И сегодня взрослые ребята стучали башмаками и кричали, гоняя маленький грязный мячик. Мы шли за воротами, сбоку, чтобы не попасть под ноги - ведь собьют.
Вдруг один парень увидел нас, и среди игры застыл.
Смотри, еврей! - и кинулся к нам. Бежать ему было далеко, но он быстро приближался. Я еще ничего не понял, а Эдик кинулся бежать. Большой парень промчался мимо меня, от него пахло потом и пылью. Он бежал большими скачками, наклонившись вперед. Эдик бежал, задрав голову, быстро перебирая ногами, и расстояние между ними не уменьшалось. Парень споткнулся, чуть не упал, махнул рукой и присел завязать шнурок. Эдик остановился на краю поля и заорал с безопасного расстояния - а ты-то... чистокровный...
Парень выругался, и говорит мне - давно такого жиденка не встречал... кучерявый...
А я говорю ему, может, я тоже еврей...
Он засмеялся - шутишь, блондин, совсем не похож... - и побежал обратно.
Эдик ждал меня, он уже отдышался и не расстраивался.
Все из-за волос, говорит, подрасту, буду их развивать, слышал, такая машинка имеется. Тебе хорошо, с твоими волосами везде ходить безопасно. Интересно, когда он вырастет, тоже будет гоняться?
Кто, я не понял.
Ну, этот, футболист.
Не знаю, бабка говорит, дураки не исправляются.
Он помолчал, тогда плохо, говорит.
Следы у моря
Как-то пришли тетя Соня с новым мужем, Игорем Абрамовичем, я уже записал о нем в тетрадке, теперь я пишу в нее все, что видел.
Бабка как-то заметила, что я пишу, улыбнулась, но читать не стала, твое дело, говорит. Пиши, пиши, у тебя глаз острый, а уши еще лучше.
Я понял, что она хочет сказать. Шутит, но в каждой шутке доля правды, все знают. Я много вижу, но еще больше слышу. Наша квартира так устроена, скажешь слово на кухне, в комнате отзывается. Это потому что новая стена, раньше так не было, бабка говорит, квартира была как квартира. А когда пришли русские, мы сами разделили, отделились от той части, в ней теперь две семьи живут. Лучше самому отдать, чем у тебя отнимут, она говорит.
Поэтому звук у нас теперь гуляет по квартире, каждое слово слышно, и я все знаю. Непонятные слова каждый день, но спрашивать неудобно, скажут, "зачем подслушиваешь", или - "тебе рано". А Соня так громко говорит, что подслушивать не надо. Зато Игорь Абрамович говорит тихо, медленно и долго, не дождешься, пока выскажется. Мама смеется, большое терпение надо иметь, чтобы с ним говорить, но Сонечке повезло, он хороший человек. И Эдик тоже не против, главное, пусть мою комнату не трогают.
А твою тетрадку лучше по-другому назвать, бабка считает, представь, вдруг обыск, находят у нас какую-то тетрадь, на ней написано "я видел"... Ты нас всех подведешь, теперь такое время, нужно осторожным быть. Назови, будто все придумано.
Это как?
Будто пишешь рассказы. Имена убери. Выдумал, и все.
А зачем нас обыскивать?
Так и знала, что спросит! Тебе незачем, и ушла на кухню поскорей.
Она не знает, я и так придумываю. Как-то сидел перед тетрадкой... Это потом она мне черные линейки подарила, нашла у себя, их под чистый лист подкладывают, чтобы ровней писать. А сначала я писал слова на белом листе, и все криво, строчки постоянно то опускаются, то поднимаются к концу, от настроения зависит, если хорошее, то поднимаются, я заметил. И там, на белом листе вдруг вижу следы... Я тут же решил, это следы на песке у моря, на мой остров приехали дикари, спрыгнули из лодок, пошли в лес искать добычу, а следы оставили. А папа решил, у меня в глазах букашки плавают, витамина мало, и мне стали рыбий жир давать. Я его пил, пил, вырос от него на десять сантиметров, а следы не проходят.
Как-то я сидел, сидел над этими следами, думал, как спасти Робинзона от дикарей. Ничего не придумал, зато зачеркнул прежнее название, и написал большими буквами
С Л Е Д Ы у М О Р Я
Мне понравилось новое название, хотя не знаю, почему.
Недавно к нам стали приходить каждый вечер гости, родственники и знакомые, потому что папа больше всех знает о политике, он человек общественный, бабка говорит, но лучше бы помалкивал. Время, она говорит, такое.
Какое?
Боже, и этот... Тебе рано знать.
Однажды вечером
Значит, пришли Соня с Игорем Абрамовичем, они почти каждый вечер приходили, но тогда приехал еще дядя Юлик на полчаса, и были мои любимые пирожные. Юлик всегда говорит, что на полчаса, а сам два часа спит на стуле, потом говорит два часа, и уходит искать попутку, чтобы к утру быть на месте. Иногда его утром проверяют, на месте или нет, и он всегда спешит. Он работает в школе, но не учителем, а слесарем, он все умеет, смеется, вот теперь я свободный человек, только бы еще к вам пускали. А ты, Сема, осторожней будь, докторов теперь не любят, может, тебе тоже в слесари податься?
Мама смеется, у тебя руки золотые, а у Семы непонятно откуда выросли.
Игорь Абрамович маленький, лысый, в очках, сильно заикается, но мама говорит, все-таки муж, к тому же еврей, это облегчает. Все называют его Игорек. Что думает Игорек, никто не знает, слов от него не дождешься.
Может и лучше, смеется папа, а вдруг дурак.
Евреи не бывают совсем дураки, бабка говорит.
Ого, еще как бывают, со стула упадешь, как начнет говорить.
Все равно счастье, что еврей, бабка считает, пусть дурак, это не опасно. А русские жены опасные, они еврейских мужей из дома выгоняют.
Везде говорят, что евреи отравители. Врачи в Москве лечили правительство, среди них нашли врагов, и все евреи.
А бабка говорит, не верю, это из той же оперы, что всегда.
Мама днем ничего не говорит, и папа тоже, они боятся. А вечером собираются, вдвоем или с друзьями, сидят в задней комнате, разговаривают.
Нам некуда деться, бабка говорит, что будет, то будет.
Нам нечего боятся, отвечает папа, но сам боится, я вижу.
Я много вижу, потому что дома сижу. У меня друг Эдик, и все. Приду из школы, уроки, потом к нему. Но в обычные дни у него долго не посидишь, приходит тетя Соня, уроки сделаны? Алика не спрашиваю, он молодец, а ты? Не сделаны. Алик сейчас уйдет, сделаешь, иди к нему. Но Эдик тогда не приходит, ему долго уроки делать. Но иногда Соня приходит с работы поздно, и тогда мы сидим и сидим. Говорим о том, что слышали. А потом я иду домой и задаю вопросы. Мама не рада, что вопросов много.
Куда ты растешь, она говорит, зачем спешишь, не торопись. А вот читать начал, это молодец.
В тот вечер они сидели в задней комнате, а я у себя за столиком делал уроки, слушал, что говорят. Бабка отнесла им чай, там тоже столик, они там пили. А мне она дала пирожное с круглой коричневой головой, шоколадной, мое любимое. Я перестал делать уроки, долго ел пирожное, сначала отлупил коричневую шоколадную корочку, потом разъединил два полушария и слизал между ними крем, потом съел остальное, а сам слушал.
Звонок, я побежал открывать. Бабка закричала, ты куда, не беги к дверям, нам спешить некуда. Сама пошла открывать, кто там, и сразу открыла.
В темноте стоит дядя Юлик, качается и громко говорит, теперь и у вас лампочки разбиты, вот она, Россия...
Вышел папа, заходи быстрей, и потише дыши, а то уморишь нас самогонскими миазмами.
Не самогон, а коньяк, Юлик говорит. Таня приехала из Москвы, устала и спит, а я к Вам, попутку словил, есть еще нормальные люди на дорогах. Надо отметить начало последнего года жизни.
Что ты несешь, папа втолкнул его в заднюю комнату. Юлик упал на стул, голову свесил и захрапел.
Что сделалось с человеком, говорит бабка, она мимо с чайником шла, совсем русский пьяница.
Ему холодно там было, он согревался, я говорю. Слышал, как Юлик папе объяснял.
