Мирясь с реальным положением вещей, будем всё-таки втайне надеяться на чудо - на то, что у поэта где-то есть читатель, который сам подобен поэту, у музыканта - слушатель, который ждёт следующей ноты, как манны небесной. Впрочем, я всегда вспоминаю пианиста из фильма "Пленённые", чьи слушатели разбрелись, оставив его наедине с музыкой. Лицо музыканта не выражало ни обиды, ни разочарования - только сосредоточенность. Всё было, как обычно: он играл в одиночестве в четырёх стенах.
2000
7. Энергия отчаяния
Георгий Иванов и Владислав Ходасевич
Это скучное слово УНЫНИЕ, состоящее из двух одинаковых согласных и четырех гласных, одна из которых напоминает тоскливый собачий вой, а прочие настолько узки и тесны, что не впускают ничего значительного. Уныние - это вялость, апатия, атрофия мышц и чувствительности. На мертвой почве уныния ничего не растет. Уныние - грех.
То ли дело ОТЧАЯНИЕ. Оно и звучит иначе. В этих судорожно цепляющихся друг за друга Т Ч чудится энергия сопротивления. В разверстых АЯ несмолкаемый крик. Если уныние - убитый нерв, то отчаяние - живая боль: тупая, острая, фантомная, какая угодно, но непременно живая. "Не теряй отчаяния", - сказал Ахматовой Пунин, когда его, арестованного, уводили из дома. То есть, мучайся, страдай, заламывай руки, бейся головой об стену, кричи на крик или просто замри, уставившись в одну точку, но не теряй чувствительности. Только мертвым не больно.
Отчаяние - результат лобового столкновения с действительностью, неотвратимостью, упрямой судьбой. Столкновение такой силы, что искры сыпятся из глаз, что видишь звезды, как говорят англичане. Отчаяние -звездный час, который - случается и такое - может длиться долго. Так звездный час Георгия Иванова растянулся на несколько десятков эмигрантских лет.
С бесчеловечною судьбой
Какой же спор? Какой же бой?
Все это наважденье.
...Но этот вечер голубой
Еще мое владенье.
~ ~ ~
Пожалуй, нужно даже то,
Что я вдыхаю воздух.
Что старое мое пальто
Закатом слева залито,
А справа тонет в звездах.
В "глухой европейской дыре" Георгия Иванова то и дело что-то вспыхивает, мерцает, сияет, светится: то первая звезда "в тускнеющий вечерний час", то мучительные и сладкие воспоминания о "русском снеге, русской стуже", то просто "рифма заблестит". И сколько бы ни уверял поэт себя и читателя в своем "безразличье к жизни, к вечности, к судьбе", он бесконечно от него далек, и мается его душа и захлебывается от горя и болит от воспоминаний, и плачет по ночам "от жалости и страха".
Не надо. Нет, не плачь.
О, если бы с размаха
Мне голову палач!
? ? ?
Если бы я мог забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало...
Освободиться, забыть себя, потерять чувствительность, избавиться от бесполезного и бессмысленного бытия - вот рефрен его поэзии.
Все на свете пропадает даром,
Что же Ты робеешь? Не робей!
Разможжи его одним ударом,
На осколки звездные разбей!
Отрави его горчичным газом
Или бомбами испепели ?
Что угодно - только кончи разом
С мукою и музыкой земли!
Сколько однако энергии, страсти, а значит, и жизни в этом молении о конце. Впрочем, это не столько моление, сколько приказ, усиленный тремя восклицательными знаками: не робей! Разбей! Кончи разом! Слава Всевышнему за то, что Он до сих пор не внял мольбе одного из своих не слишком уравновешенных чад и не покончил "с мукою и музыкой земли", прекрасно сознавая, что и само чадо не вполне уверено, что хочет именно этого. Иначе не написало бы таких строк:
Был замысел странно-порочен
И все-таки жизнь подняла
В тумане - туманные очи
И два лебединых крыла.
И все-таки тени качнулись
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча...
? ? ?
Бесполезное - бесполезно:
Продолжается бытие.
Это слова другого эмигрантского поэта Владислава Ходасевича, Который, как и Георгий Иванов, долгие годы писал под диктовку отчаяния.
О чем? Забыл. Непостижимо.
Как можно жить в тоске такой!
Он вскакивает. Мимо, мимо,
Под ветер, на берег морской!
Колышется его просторный
Пиджак ? и, подавляя стон,
Под европейской ночью черной
Заламывает руки он.
И в этих стихах, как и в молении о конце Георгия Иванова - буря и натиск, стремительность и страсть. Как это ни парадоксально, но отчаяние стало для обоих поэтов мощным источником энергии. Их отчаяние наступательно, активно и любит императив:
Перешагни, перескочи,
Перелети, пере - что хочешь
Но вырвись: камнем из пращи.
Звездой, сорвавшейся в ночи
Вл. Ходасевич
Хорошо - что никого.
Хорошо ? что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
Г. Иванов
И снова Ходасевич:
Жди, смотря в упор,
Как брызжет свет, не застилая ночи.
Смотрю в упор, но, вопреки смыслу сказанного, вижу только свет - такой силой воздействия обладает слово "брызжет".
И тем не менее "европейская ночь" Ходасевича темнее ивановской. Если в ночи Ходасевича и вспыхивает свет, то локальный, имеющий вполне конкретный и весьма прозаический источник:
Тускнеет в лужах электричество,
Нисходит предвечерний мрак...
? ? ?
Сижу, освещаемый сверху,
Я в комнате круглой моей
Смотрю в штукатурное небо
На солнце в шестнадцать свечей.
Случается, что, подпитывая свою тоску, Ходасевич намеренно изгоняет из своего пространства всякий свет, кроме искусственного:
Великая вокруг меня пустыня,
И я - великий в той пустыне постник.
Взойдет ли день - я шторы опускаю,
Чтоб солнечные бесы на стенах
Кинематограф свой не учиняли.
Настанет ночь - поддельным слабым светом
Я разгоняю мрак и в круге лампы
Сгибаю спину и скриплю пером,
А звезды без меня своей дорогой
Пускай идут.
Но коль скоро поэт скрипит пером, значит что-то ему все-таки светит. Ну хотя бы искра Божья, которая наполняет перо "трепещущим, колючим током", или вспыхнувшая рифма. А вспышка рифмы - это вспышка надежды: "Я чающий и говорящий" (Ходасевич). "Отчаяние - состояние крайней безнадежности, ощущение безысходности" - сказано в Толковом словаре. Но вот парадокс: основную часть этого слова составляет "чаяние", и две крохотных, его отрицающих буквы ОТ ничего не могут с ним поделать. Тем более, что ЧАЯНИЕ ударная, а значит, самая звучная часть слова. Слова и звуки способны творить чудеса, теряя изначальный смысл и приобретая новый.
В зиянии разверстых гласных
Дышу легко и вольно я.
Мне чудится в толпе согласных
Льдин взгроможденных толчея.
И внутри отчаяния, внутри его разверстых гласных обоим поэтам удавалось дышать "легко и вольно"
Лети, кораблик мой, лети,
Кренясь и не ища спасенья,
Его и нет на том пути,
Куда уносит вдохновенье.
Спасенья нет, но есть великий дар превращать энергию отчаяния в созидательную.
С бесчеловечною судьбой
Какой же спор? Какой же бой?
? восклицает Иванов.
Как совладать с судьбою - дурой?
Заладила свое - хоть плачь
? вторит ему Ходасевич. Но вот и выход:
Сосредоточенный и хмурый
Орудует смычком скрипач.
Жесткие, совсем непоэтичные слова. Да и может ли скрипач, чья душа "мытарится то отвращеньем, то восторгом" ублажать чей-то слух? Вряд ли. Но зато он способен заставить внемлющего ему пережить то, что познал сам "дрожь, побежавшую по коже / Иль ужаса холодный пот". Наверняка и Иванов и Ходасевич временами теряли отчаяние и впадали в уныние, не дающее плодов. И все же отчаяние, слава Богу, побеждало, диктуя странные безысходные, но и ослепительные строки:
Сияет соловьями ночь,
И звезды, как снежинки, тают,
И души - им нельзя помочь,
Со стоном улетают прочь,
Со стоном в вечность улетают.
Г. Иванов
1997
8. Роза розе рознь
1. Анатолий Штейгер и Георгий Иванов.
Читая подборку Анатолия Штейгера, удивляешься тому, как он похож на Георгия Иванова: и образы те же и темы:
"Мы говорим о розах и стихах,/ Мы о любви и доблести хлопочем,/ Но мы спешим, мы вечно впопыхах, - / Все на бегу, в дороге, между прочим..." (А.Штейгер).
"Ты прожил жизнь, её не замечая,/ Бессмысленно мечтая и скучая -/ Вот, наконец, кончается и это.../ Я слушаю его, не отвечая,/ Да он, конечно, и не ждет ответа." (Г.Иванов).
"В сущности, так немного/ Мы просим себе у Бога:/ Любовь и заброшенный дом,/ Луну над старым прудом/ И розовый куст у порога..." (А.Штейгер).
"Я хотел бы улыбнуться,/ Отдохнуть, домой вернуться.../ Я хотел бы так немного,/ То, что есть почти у всех,/ Но, что мне просить у Бога/ И бессмыслица и грех." (Г.Иванов).
И даже интонация у этих двух поэтов нередко совпадает: "Крылья? Обломаны крылья,/ Боги? Они далеки./ На прошлое???полный бессилья/ И нежности взмах руки..." (А.Штейгер).
