радиоприемник, который был сломан. Здесь явно бесилась рота циклопов. Судя по следам, оставшимся после них: на его записях для мастер-класса креативного письма отпечатался след огромной подошвы. Резиновой, с протектором. Он смотрел на этот след, как Пятница, который впервые увидел след местного каннибала, как шерпа — отпечаток ноги йети в Гималаях.
Грегор сел на кровать и уткнулся головой в ладони. Потом начал набирать телефонные номера.
4
Ближе к вечеру дверь кое-как починили. Накануне праздника больше ничего сделать не удалось. Тут вошел Гамбо. Пришел прямиком с кладбища. Вошел без стука. Через разоренное пространство устремился прямо к холодильнику. Схватил банку пива и опустошил ее одним глотком. Упс. Взгляд его был до краев полон гнева и укоризны.
«Этим ты меня окончательно уничтожил», — сказал он и, чпокнув, откупорил еще одну банку. «Еще вот столько». Это означало, ему еще вот столько надо сказать.
«Я уничтожил?» — Грегор безнадежно посмотрел вокруг.
«Ты погорелец. Этим ты меня уничтожил».
На рубашку ему лилась пивная пена, по вискам стекали горячие капли. На мокром лице было выражение глубокой укоризны.
«Так ведь не сгорело».
«Это неважно. Ты меня уничтожил».
«Я — тебя?» Грегор почувствовал, как во всем теле начинается клокотание. Это кровь вскипала в жилах.
«Именно ты, именно меня, да-да. Ты уничтожил мою фирму. Кто же переступит порог дома, где произошло бедствие? Куда нагрянули дебилы-пожарные и вышибли дверь. Кто же придет сюда смеяться?»
Теперь Грегор Градник почувствовал, как кровь прилила к голове. Этого Круглому придурку с Круглым именем и Кругом недоделанных родственников мало того, что Грегор слушает его постоянные разглагольствования, теперь, здесь, посреди разгромленной квартиры, он на полном серьезе, с лицом, исполненным укоризны, утверждает, что это он, Градник, его уничтожил. Этому швейковскому идиоту, понятия не имеющему, кто такой Швейк, иначе бы включил его в свою инфантильную концепцию, идиоту, днями напролет сыплющему превратно понятыми цитатами, разводящему тары-бары о естественном состоянии вещей, придумывающему дурацкие фирмы, из-за которых Блауманн, узнай он, что Грегор ими тоже промышлял, отправил бы его не домой, а в психушку, этому распространителю порнографических фотографий, которого полиция в любой момент может взять за шкирку, а этот гангстер Гомес — подстеречь у двери, мало того, что он рассиживается здесь, когда вздумается, открывает холодильник, когда вздумается, опрокидывает в себя пиво банками, заходит в дверь, когда вздумается… Грегор взглянул на заколоченную досками дверь и при мысли, что теперь сюда вообще может войти всякий, кому вздумается, в глазах у него потемнело… Он схватил Гамбо за рубашку и начал трясти. Большая голова моталась туда-сюда, пуговицы с рубашки поотрывались. В нос ударил мужской запах, запах пота, алкоголя, отчаяния. Он вдруг заметил, что вместе с большими каплями пота по лицу Гамбо текут слезы.
И он подумал, что этот человек действительно несчастен, так же несчастен, как и он сам. Фирма накрылась, теперь ему снова придется ждать пенетраций и таскать свертки для Тонио Гомеса. А что он, Грегор, собственно знает? Почему Гомес стоит под дверью? А его любимая сестра Одетта сбежала с другим фотографом пенетраций, с человеком, с которым он сам ее познакомил.
Он забрал пиво, которое Гамбо, несмотря на встряску, из рук не выпустил. Зажег сигарету.
«А landlord здесь уже был, — спокойно произнес Гамбо. — Страховая не будет платить. Ты газ не закрыл. Сорвал мою вывеску с твоего окна. Заявит на нас с тобой за то, что мы работали без лицензии».
«Мы с тобой?»
«Ну да. Теоретически».
Грегор начал смеяться. На него напал неудержимый хохот. И Гамбо начал рассказывать, как он лежал за каменным склепом. Там у него родилась хорошая идея о похоронах. Дело в том, что похороны …
5
Вечером оба сидели в «Лафитте» и слушали Леди Лили. «Синее пианино». Бар был полон туристов, которые сгрудились вокруг рояля. Луиза Кордачова тоже была там. Они пили «Карибское солнце», и Гамбо рассказывал, как зовут его братьев и сестер. Показывал, как танцуют в «Мэйпл Лиф». Он пригласит ее туда и научит каджунским танцам. Луиза засмеялась. Гамбо ему подмигнул и заметил: женщину надо рассмешить, в этом весь секрет. Остальное пойдет само собой. Он рассказывал, как у него на родине едят крабов и устриц. Так, что потом вокруг двуспальной кровати французов лежат горы панцирной скорлупы. Огромные. Такие, что французы не могут выйти из дома. А чернокожие ходят под окнами и поют:
Poor crawfish ain’t got no show,
Frenchmen catch ‘em and make gumba.
Go all round the Frenchmens beds,
Don’t find nothin’ but crawfish heads.
Бедным крабам не до шоу,
Французы их ловят и готовят гамбо.
Вокруг кроватей их пойдешь,
Лишь крабьи головы найдешь [10].
Это было смешно. Луизин звонкий смех разнесся по бару, и туристы еще веселей заревели: Нью-Йорк, Нью-Йорк. Этот смех раздавался у него в ушах всю ночь, и рев тоже.
6
Утром он выметал осколки. Стоял на коленях, когда Гамбо снова вошел без стука. Зачем же ему стучать, дверь и так еле держится. Он был в трусах и весь сиял. Школа креативного смеха наконец-то ожила.
«У нее исключительный талант к смеху», — сказал он.
«Правда?» — произнес Грегор.
И подумал: «А также к слезам».
«И она так похожа на Одетту».
«На ту, которой ты наподдал?»
«На нее. Устрицы, и правда, были испорчены. Так что я не раскаиваюсь. Я бы её еще разок».
Грегор промолчал. Этому парню все трын-трава. Он регенерировался как дождевой червяк, был неуязвимым, как Ахилл, и, по всей вероятности, даже бессмертным. Потом он узнал, что патио Луизе очень понравилось, а квартиру нужно немного переделать. И кондиционер нужно будет почистить.
«Смех из нее льется непроизвольно. Это смех доброго ангела», — сказал Гамбо и посмотрел на потолок, где должно было быть нечто. «Ее смех как ангельский колокольчик».
Грегор не спросил, как звенят ангелы, потому что знал, что получит исчерпывающий ответ. Впрочем, кое-что о добром ангеле он знал и сам.
Без сомнения, он все еще сопровождал ее на невидимом облаке. Теперь это был добрый ангел смеха.
Глава десятая
СХВАТКА С БЕСОМ
1
Марди Гра!
Марди
