масштабам объекта.
— Ведь они пошли на это в результате временного помрачения рассудка и чрезмерного простодушия, — сказала Хелен. — Почему бы тебе просто не обращать на них внимания? Неужели ты не можешь оставить их в покое?
Но Гарп отвечал сердито:
— Хорошо, давайте спросим Эллен Джеймс. Это ведь будет справедливо, правда? Давайте спросим Эллен Джеймс, каково ее мнение насчет джеймсианок. Господи, я бы даже с удовольствием опубликовал ее мнение о них! Вы знаете, что она по их милости пережила и перечувствовала?
— Это слишком личная тема, — сказала Хильма Блох. Они все были знакомы с Эллен, и все знали, что Эллен Джеймс ненавидит и свою безъязыкость, и джеймсианок.
— Давайте сменим тему, — сказал Джон Вулф. — По-моему, можно проголосовать за предложение Гарпа.
— Черт бы тебя побрал! — рявкнул Гарп.
— Ладно тебе, Гарп, — сказала Роберта. — Давайте прямо сейчас и проголосуем. — Всем было ясно, что предложение Гарпа не пройдет и они избавятся от дальнейших споров на эту тему.
— Нет! Я снимаю свое предложение! — упрямо заявил Гарп. — И да здравствуют джеймсианки! — Но сам остался при своем мнении.
Именно безумие убило Дженни Филдз, его мать. Именно экстремизм. Самоуверенная, фанатичная и чудовищная жалость к самим себе. Кении Тракенмиллер был всего лишь особой разновидностью придурков: истинно верующий убийца-головорез! Он жалел себя настолько слепо, что способен был превратить в своих абсолютных врагов тех, кто всего лишь высказывал не совсем приятные ему лично идеи.
Ну и чем отличалась от него любая из джеймсианок? Разве ее поступок не был столь же отчаянным и столь же нелепым проявлением полного непонимания сложности человеческого бытия?
— Да ладно тебе, — сказал Джон Вулф. — Успокойся. Они же все-таки никого не убили.
— Пока нет, — живо возразил ему Гарп. — Но задатки у них имеются. Они способны принимать бессмысленные решения и верить при этом, что абсолютно правы!
— Для убийства этого недостаточно, — сказала Роберта.
Они не стали продолжать спор, пусть Гарп кипит себе и кипит. А что еще оставалось делать? Терпением нетерпимый Гарп никогда похвастаться не мог. Безумцы, подобные джеймсианкам, приводили его в ярость. Казалось, его лично бесит, что они уступают безумию, — возможно, потому, что сам он зачастую с трудом вел себя как человек здравомыслящий, и, когда иные люди отказывались приложить хотя бы минимальные усилия по поддержанию в себе здравомыслия, Гарп резонно подозревал, что они просто сдались.
— Терпимость к нетерпимому — одна из труднейших задач, какие ставит перед нами эпоха, — говорила Хелен.
Гарп прекрасно знал, что она умница и порой гораздо дальновиднее, чем он, но по отношению к джеймсианкам он сознательно проявлял настоящую слепоту. Ну а они, разумеется, проявляли настоящую слепоту по отношению к нему.
Наиболее ядовитые рецензии и замечания, касавшиеся взаимоотношений Гарпа с матерью и его творчества, исходили именно от джеймсианок. Пойманный на их наживку, он тоже пытался ловить их, но на свою наживку. Трудно сказать, с чего все это началось и стоило ли вообще этому начинаться, однако Гарп стал предметом жестоких споров среди феминисток, в значительной степени из-за того нескрываемого раздражения, какое он вызывал у джеймсианок и с каким он сам к ним относился. По этим-то причинам многим феминисткам Гарп нравился, а многие его терпеть не могли.
Что до самих джеймсианок, то в своем отношении к Гарпу они были не более сложны, чем в своей символике: ведь их языки были отсечены из-за отсеченного языка Эллен Джеймс.
По иронии судьбы, именно Эллен Джеймс суждено было раздуть пламя этой давней холодной войны.
Эллен привыкла показывать Гарпу свои литературные опыты — многочисленные рассказы, воспоминания о родителях, об Иллинойсе, стихотворения, болезненные аналогии бессловесности, а также свои оценки визуальных искусств и плавания. Она писала очень умно и умело для такой юной девушки, и ее опусы всегда были заряжены мощной энергией.
— Она настоящий человек! — неустанно повторял Гарп в разговорах с Хелен. — Причем не просто талантливый, но и страстный. И как мне кажется, у нее есть и необходимый запас жизненных сил, и выдержка.
Выражение «запас жизненных сил» сама Хелен в разговорах с мужем практически не употребляла; она боялась, что свой «запас жизненных сил» Гарп полностью растерял. Он и сам безусловно был и талантливым, и страстным, однако Хелен чувствовала, что некогда он выбрал слишком узкую тропку, сбился с нужного направления и теперь только возрожденный «запас жизненных сил» позволил бы ему снова выйти на широкую дорогу.
Это очень печалило Хелен. До поры до времени она была готова довольствоваться чем угодно, любым занятием, которому Гарп мог отдаваться с должной страстью, — пусть это будет борьба, пусть даже война с джеймсианками, ибо Хелен верила: энергия порождает энергию и Гарп рано или поздно непременно снова начнет писать.
И Хелен без особого восторга отнеслась к тому эссе, которое так нахваливал ей Гарп, — эссе, написанному Эллен Джеймс. Оно называлось «Почему я не джеймсианка», было написано очень сильно и растрогало Гарпа буквально до слез. В нем рассказывалась история изнасилования Эллен, последовавшие трудности для нее самой и для ее родителей; на этом фоне действия джеймсианок казались мелкой, сугубо политизированной имитацией очень личной травмы и подлинной трагедии. Эллен Джеймс писала, что джеймсианки лишь усилили и продлили ее страдания, превратили ее беду в этакую публичную банальность. Разумеется, Гарп всегда очень болезненно реагировал на подобные вещи.
Однако справедливости ради, писала Эллен Джеймс, нужно отметить, что лучшие из джеймсианок действительно хотели вынести на общественный суд ужасы, которые постоянно грозили и грозят женщинам и девушкам. Для многих из них отсечение собственного языка было «отнюдь не политическим» жестом, но острым, личностным проявлением собственного достоинства.
Некоторых из джеймсианок тоже когда-то изнасиловали, и они как бы хотели сказать миру мужчин, что теперь чувствуют себя так, словно их лишили не только невинности, но и языка. Словно им раз и навсегда заткнули рот.
Что среди джеймсианок действительно хватало сбрендивших, никто и отрицать бы не стал. Даже они сами. В общем, вывод о том, что джеймсианки представляют собой весьма опасную в политическом отношении группу феминисток-экстремисток, которые зачастую сознательно умаляют заслуги других вполне серьезно настроенных женщин, борющихся за свои права, был вполне справедлив. Однако нападки на них со стороны Эллен Джеймс, совершенно не учитывавшей судеб отдельных представительниц этого движения, представлялись столь же опрометчивыми, как и нападки на саму Эллен Джеймс со стороны всей этой группировки в целом, члены которой даже не пытались понять, что одиннадцатилетней девочке, пережившей такой ужас, возможно, хотелось бы залечивать свои тяжкие раны в уединении, а не на виду у всей
