Да, но ни в коем случае, никого, кате…
– Молодой человек, поверьте моему опыту. Никакая инструкция не может предусмотреть всех возможностей. Вы понимаете, что такое Петроградский Исполнительный Комитет?
Тончает, стройнеет. Понимает.
И полупрезрительно ему:
– Что ж мне, показывать вам свои документы – тут, на морозе?
Прапорщик дрогнул. Пригласил войти в помещение наружного караула.
Удача! Но одновременно и ослабление: остальные боевые силы, штабс-капитан и два семёновца, остаются снаружи. Теперь вся сила: сам, папаха и мандат.
Погрозней развернуть. Показать со значением: мандат на столе, сам – закаменел под папахой.
Юный прапорщик прочёл, совершенно растерян. Вручалась вся военная власть! – и для исполнения особо важного.
– Что же вам угодно?
Снисходительно к его зелёности:
– Вы понимаете, об этом я не могу говорить с вами, но только с вашим начальством. Пойдёмте внутрь.
– Но, простите, я и сюда не имел права вас пропустить. А во внутренний караул… Приказ самого генерала Корнилова…
– Есть приказы выше, чем Корнилова: Именем Революционного Народа!
Та самая прорезающая рапира.
– Хорошо. Я вызываю дворцового коменданта.
Послали. В караульной комнате разводящий стоит как смирно. Прапорщик одёргивается, похаживает. Масловский подумал: присесть? Нет, стоять – внушительней.
Вошёл уланский ротмистр, довольно интеллигентного вида.
– Штабс-ротмистр Коцебу, комендант дворца.
– Особоуполномоченный Петроградского Совета полковник Масловский!
Пусть так, царь – полковник, и он – полковник: на генерала всё равно не вытянуть.
И мандат – опять на стол. (Крупная печать у Совета, хорошо что управились сделать. И подпись Чхеидзе – по буквам ясная.)
Да-а-а… Особо важное поручение…
– А – в чём оно состоит, позвольте узнать?
Масловский замер с поднятой бровью.
– Пройдёмте во дворец, я вам объясню.
– Это невозможно. Начальник караула не имел права пропустить вас и за ворота. Мы имеем строжайшее распоряжение законной власти…
Грозно:
– Ротмистр, что за разговоры? А Совет Депутатов, по-вашему, – незаконная власть? Начальник караула ни в чём не провинился, а вот вы, господин комендант!..
Прорезающая рапира. А что? в такие дни и не обернёшься, как обвинят и срубят голову.
Уже только защищается:
– Но Исполнительный Комитет должен же понимать, что нельзя ставить людей в такое положение. Ведь Совет тоже признал Временное правительство. И мы подчиняемся ему. Так надо…
– Что надо, ротмистр, – знает Исполнительный Комитет!
Что за музыка – «Исполнительный Комитет»! У народовольцев, казнивших Александра II, тоже был – Исполнительный Комитет. С тех пор звучит.
Заколеблен ротмистр.
– Ну, извольте… Если… Хотя это не по правилам… Я позвоню генералу Корнилову сейчас…
– Если вы позвоните Корнилову, я буду это рассматривать как оскорбление Исполнительного Комитета. Со мной на станции – авангард петроградского революционного гарнизона, а если нужно – и весь гарнизон двинется сюда!
И такое – видели на днях, убеждать не надо. Революция! Музыка момента! Даже, может быть, мог бы Масловский сейчас и объявить Коцебу арестованным, сошло бы. Не решился. Но во всяком случае – Уполномоченного с его мандатом не возьмётся арестовать вся соединённая дворцовая кордегардия.
Мандат – прорезающий каменные стены. Ещё, может быть, и Николая возьмём живьём!
Повёл! Повёл. Пошли вдвоём.
Какими-то тёмными переходами. Подземным коридором. Большая подземная казарма, при электрических лампочках, переполненная солдатами, перемешанный гомон голосов.
Идея! Прямо – к народу. Отнять у них массы! Только голоса мало:
– Здравствуйте, товарищи! Привет вам от петроградского гарнизона, от Совета Солдатских Депутатов!
Кто ближе – услышал, отозвались нестройно. Кто поднялся с нар, иные стали подходить.
Ротмистр забезпокоился. Теперь сам:
– Пойдёмте же.
Ну нет! Только тут и собрать армию:
– Товарищи! Петроградский Совет имеет сведения: готовится незаконное освобождение свергнутого царя! С тем, чтоб его снова посадить на престол! Революционный Петроград надеется на вашу поддержку!
Ближние что-то отвечают – в том смысле, что понимают. А кто – отходит. А сзади спрашивают – о чём это?
Тут – если дали бы поагитировать свободно, то может быть сразу бы – и взят Николай!
Но ещё и хмурый поручик подхватывает под локоть:
– Идёмте же, идёмте!
Нет, этих поднять не успеть. Да неизвестно ещё и подымутся ли.
Светлая комната первого этажа. Человек двадцать офицеров караульного полка, вместе с Коцебу, уже слышали, знают, резко возбуждены. Хлынули навстречу полукольцом, наперебой (и Коцебу свои силы собрал революционным путём!):
– Это Бог знает что такое!
– Кто вы, полковник, мы вас не знаем.
– Военный человек не может так действовать!
– Мы все выполняем приказ!
– Это возмутительно! Только-только стали солдаты успокаиваться – и опять разжигать?
– Разбуровить, как у вас в Петербурге?
Плотно охватили! Эмиссар Исполнительного Комитета стал теряться. За последние дни офицеры так робки, а вот этой дружности он не ожидал. Если все они заодно, то их не пробьёшь.
Заблуждал его взор, на ком бы остановиться, и вдруг – увидел среди них знакомое лицо, да, знакомое! Немолодой уже прапорщик – да левый кадет! встречались!
Ну, так и быть должно было! Офицерство военных лет – это ж не прежние собакевичи.
И тот – узнал. И кричит:
– Господа! Одну минутку. Мы оказались знакомы! Разрешите нам поговорить конфиденциально?
Надежда на какой-то смысл. Офицеры стихли. Перешли с кадетом в соседнюю комнату.
– Сергей Дмитрич, так, кажется? Ваша затея безумна, откажитесь. Полк ни за что не допустит.
Что-то перестали прокалывать революционные фразы. Эмиссар оседал. И этот «Сергей Дмитрич» обыденный как будто срывал угрожающую змейную папаху. И станет известно, что – не полковник.
Хотя ручка браунинга виднелась из кармана.
– А какая затея?
– Вы хотите убить императора? Здесь, в его дворце?
– Да откуда вы это взяли? Только оттого, что я социалист-революционер? – (Эти дни замечательно звучащее сочетание.)
– Но ротмистр Коцебу говорит, что ваш мандат… Вы разрешите посмотреть?
– Ну, пожалуйста.
И предъявление – первое обыденное, без эффекта. Однако на кадета впечатление сильное:
– Ваше поручение средактировано страшно, я не подберу другого слова. И что же можно подумать?
– Ну как… Принять меры, не допустить бегства. В интересах углубления революции недопустим здешний режим содержания. Если нужно, то…
– Что?
– Перевезти его в другое место.
– Это исключено. Это оскорбление полку.
От этих переговоров эмиссар не укрепился. Всё вязло. Вернулись в комнату к офицерам.
Масловский оглядывал их безнадёжно верноподданные гвардейские лбы: даже дни революции не сотрясли их собачьей верности.
Объяснил. У Совета есть неопровержимые данные, что коварно готовится бегство царя – для реставрации его. И полномочия комиссара (уже сдержанней) – пресечь такую опасность. Может быть, спокойнее – перевести царя в другое место.
Новый взрыв офицерского возмущения – и опять единодушный:
– Так вы нам не доверяете?
– Вы хотите отстранить наш полк?
Да в общем-то – и хорошо бы. Но видно, что не удастся:
– Господа, при чём тут недоверие? Если б я вам не доверял – я пришёл бы сюда не один, но привёл бы под дворцовые стены хоть целый корпус! Хоть весь матросский Кронштадт.
Кронштадтом их – как саблей по глазам, как кровью брызнуть в глаза, – откинулись.
– Кронштадт! – полосанул. Недолго и с вами справиться, только сбегать за матросами. – Но если я убеждусь, что арест произведен со всею строгостью, что охрана безупречна… М-может быть, м-может быть… – разочарованно уступал он, уже не видя, не веря успеху, – обойдёмся и без вывоза в Петропавловскую крепость.
Коцебу стоял с твёрдо-вызывающим взглядом, руку на эфес. Нет, не даст.
Старый коренастый капитан ответил мрачно и твёрдо:
– Вывезти Государя мы не дадим, хотя бы пришлось дать бой.
Всхлестнулся Масловский: а всё-таки?
– Вы отлично знаете, господа, что, если будет найдено нужным, – будет вывезен в Петропавловку и он, и вы, и кто угодно! Но может быть, повторяю, можно обойтись и без столкновения. Совет не хочет непременно столкновения. Я для того и поговорил с солдатами, чтобы убедиться… И вижу, что солдаты вполне лояльны Совету. Но я хочу понять в отношении вас…
Старшие офицеры отошли посовещаться в оконное углубление. И один из них после этого:
– Мы заняли караул тоже не так легко. Всю ночь и ещё до сегодняшнего утра Сводный гвардейский полк не хотел сменяться – не верил нам, а мы ему. И уже пулемёты расставили, чуть не дошло до боя. Так вот, и мы заняли не для того, чтобы так легко уйти. Пока мы здесь – ни бывший император, ни его семья из этих стен не выйдут. Мы будем караулить безсменно. Мы можем взять на себя обязательство, что наша смена не произойдёт без ведома Петроградского Совета. Вы удовлетворены?
