сезон. Хелен никогда не видела Гарпа таким занятым, таким предельно собранным и неутомимым. Он снова стал тем решительным молодым Гарпом, в которого она влюбилась, и она чувствовала такую тягу к нему, что часто плакала, когда бывала одна, сама не зная почему. Хелен слишком часто оставалась одна, особенно теперь, когда Гарп снова был очень занят, и пришла к выводу, что чересчур долго вела пассивную жизнь затворницы. Так что она согласилась на предложение Стиринг-скул и вновь поступила на работу, чтобы учить других и использовать свои недюжинные способности для выработки собственных идей и теорий.
Еще она учила Эллен Джеймс водить машину; и Эллен два раза в неделю сама ездила на машине в университет штата, где занималась на курсах писательского мастерства. «Наша семья, пожалуй, маловата для двух писателей, Эллен», — поддразнивал ее Гарп. Как все они радовались его хорошему настроению! Да и Хелен, снова поступив на работу, тревожилась гораздо меньше.
Хотя в мире Гарпа любой вечер мог быть шумно-веселым, а уже следующее утро — смертоносным.
Впоследствии все они (включая Роберту) частенько вспоминали, как было здорово, когда Гарп получил наконец первый экземпляр книги «Пансион „Грильпарцер“» с иллюстрациями Дункана — как раз перед Рождеством! Еще до того, как увидел Подводную Жабу.
Он любил эпилоги, что и продемонстрировал нам в «Пансионе „Грильпарцер“».
«Эпилог, — писал Гарп, — значит даже больше, чем основной текст. В эпилоге, как бы подводящем итоги всего, что было, нас на самом деле предупреждают о будущем».
В тот февральский день Хелен слышала, как он шутит за завтраком с Эллен Джеймс и Дунканом; и голос его безусловно звучал так, словно он был совершенно уверен в своем будущем и вполне им доволен. Хелен выкупала маленькую Дженни Гарп, посыпала детской присыпкой нежные складочки, смазала детским маслом кожицу на голове, состригла крошечные ноготки и облачила дочку в желтенький комбинезон с молнией, который когда-то носил Уолт. Из кухни доносился аромат сваренного Гарпом кофе, и Хелен слышала, как Гарп торопит Дункана в школу.
— Только не эту шапку, Дункан, ради бога, — говорил Гарп. — Эта и птичку не согреет, а на улице минус двенадцать.
— Да там плюс двенадцать, папа! — возразил Дункан.
— Это с академической точки зрения — из-за споров Цельсия и Фаренгейта! — сказал Гарп. — Там просто очень холодно — вот и все.
Эллен Джеймс, видимо, в это время вошла в кухню из гаража и написала Гарпу какую-то записку, потому что Хелен услышала, как Гарп обещает помочь ей через минутку. Все ясно: Эллен опять не сумела завести машину.
Затем в огромном доме на время установилась тишина, и до Хелен доносилось только поскрипывание сапог по снегу и медленное завывание холодного движка.
— Удачного дня! — крикнул Гарп Дункану, который, должно быть, шел по длинной подъездной дорожке к школе.
— Спасибо! — крикнул Дункан в ответ. — И тебе тоже!
Машина наконец завелась; Эллен Джеймс аккуратно вывела ее на дорожку: ей было нужно в университет.
— Езжай осторожнее! — крикнул ей вдогонку Гарп.
Хелен в одиночестве выпила кофе. Иногда невнятное бормотание маленькой Дженни, которая не умела еще как следует произносить многие слова, но с удовольствием разговаривала сама с собой, напоминало Хелен о джеймсианках или об Эллен — особенно когда та бывала чем-то расстроена, — но этим утром малышка на удивление тихо играла со своими пластмассовыми игрушками, и до Хелен доносилось только постукивание пишущей машинки Гарпа.
Он писал часа три подряд. Машинка то выдавала яростную пулеметную очередь страницы на три-четыре, то надолго замолкала, и Хелен казалось, что и сам Гарп перестал дышать; но едва она забывала и о машинке, и о Гарпе и совершенно погружалась в собственные мысли, в какую-то книгу или в занятия с Дженни, машинка вдруг опять взрывалась бешеной очередью.
В половине двенадцатого Хелен услышала, что Гарп звонит Роберте Малдун. Ему хотелось сыграть в сквош до тренировок в борцовской секции, и он спрашивал, не может ли Роберта оторваться от своих «девочек», как Гарп называл членов правления.
— Как сегодня твои девочки, Роберта? — спросил Гарп. — Отпустят они тебя?
Но сегодня Роберта, к сожалению, играть не могла, и Хелен услышала в голосе мужа явное разочарование.
Позднее бедная Роберта будет снова и снова повторять, что должна была непременно сыграть с ним; если бы она с ним сыграла, повторяла она, то, возможно, заметила бы приближавшуюся опасность, возможно, даже предотвратила бы ее, оказавшись рядом, всегда готовая к атаке, стремительная, хорошо знающая звериный оскал реального мира и всегда замечающая отпечатки его страшных лап, тогда как Гарп этого не замечал или просто не обращал внимания. Но в тот день Роберта Малдун в сквош с ним играть не могла.
Гарп еще с полчаса писал. Хелен знала, что он пишет письмо, — она умела определить это по ритму работы пишущей машинки. Гарп писал Джону Вулфу, как идет работа над «Иллюзиями моего отца»; он был доволен собой и тем, что у него получается, и жаловался Джону, что Роберта слишком серьезно относится к своей работе в фонде и позволяет себе терять спортивную форму; Гарп считал, что никакая административная работа не заслуживает такого внимания, какое Роберта уделяет фонду. И писал, что его совершенно не огорчают ни довольно низкий уровень продаж, ни невысокая цена на отдельное издание «Пансиона»; примерно этого он, собственно, и ожидал. Главное, писал он, «получилась прелестная книга»; ему приятно на нее смотреть и дарить другим, а кроме того, ее возрождение стало возрождением его самого как писателя. Он также сообщил Джону, что, как он ожидает, в этом году его борцы выступят удачнее, чем в прошлом, хотя его фаворит-тяжеловес, к сожалению, нуждается в операции на колене, а его единственный чемпион Новой Англии среди юниоров закончил школу. Он писал, что жить с человеком, который читает так много, как Хелен, очень непросто: это одновременно и раздражает, и вдохновляет; ему, например, очень хочется написать что-нибудь такое, что заставит ее разом забросить все прочие книги.
В полдень Гарп зашел к Хелен, поцеловал ее, погладил по груди, чмокнул малышку Дженни, а потом еще раз и еще — пока вставлял ее в зимний комбинезон, который тоже когда-то носил Уолт, а до Уолта успел немного поносить и Дункан. Затем, как только вернулась с машиной Эллен Джеймс, Гарп отвез Дженни в дневные ясли-сад и заехал в закусочную Бастера выпить традиционную чашку чая с медом, одним мандарином и одним бананом. Это единственное, что Гарп позволял себе перед занятиями бегом
