Пришел жирный угрюмый человек.
— Вот, — сказал ревизор. — На счет расходуемых на содержание полиции сумм…
Угрюмый человек упал на колени.
— В глаза не видел! Отсохни руки, если хоть копеечку взял. Маковой росинки во рту не было.
— Что вы… успокойтесь! Я не о том. Ведь по полиции были какие-нибудь расходы?
— Были! — подхватил полицеймейстер. — А вот, ей Богу же, были. Целая уйма была.
— Ну, вот… Вы эти расходы куда-нибудь записывали?
— А как же! Сколько раз.
— Ну, вот и прекрасно… Где же эти книги?
— В самом деле, — подхватил полицеймейстер. — Где же книги?
— Их нет, — улыбнулся угрюмый человек.
— Где же они? — спросил ревизор. — Может, он сад у полицеймейстера перекапывают, или арестантов в холодной по мордасам бьют, или их конокрады угнали?
— Вот, именно, украли.
— Кто же?
— Книгокрады. И совсем недавно. Какой-то человек пришел — «Это что такое, спрашивает, книги?» Схватил и убежал.
— Схватил и убежал? Экая жалость. А где ваши городовые?
— А мы сейчас… Эй, Сердюков!
Явился Сердюков.
— Вот городовой, — отрекомендовал полицеймейстер.
Сердюков повалился ревизору в ноги и заплакал.
— Ни в чем не виновен, — вскричал он, — только до его затылка дотронулся, а он — трах и мер.
— Кто?
— Который без пашпорта.
— Это все после, после… А вот, нам в Петербург писали, что у вас тут развито взяточничество?
— У нас? — удивился полицеймейстер. — Вот подлец Терентеев… Таки пожаловался!
— Терентеев? Кто такой?
— Тут один есть..
— Позовите-ка сюда Терентеева.
Послали за Терентеевым. Когда он явился и увидел ревизора, то заплакал и сказал:
— Погода была точно плохая, дождливая, а суконцо хорошее.
— Что вы! Успокойтесь… Какое суконцо?
— Которое я ставил городовым на шинели. В хорошую погоду ему бы сносу не было. А плохая… известно… шести ден не прошло… Говорил я этому дураку Оськину.
— Позвать Оськина.
Прибежал запыхавшийся Оськин.
— Вот это, — сказал Терентеев, — мой компаньон Оськин.
— Пошел к черту! — воскликнул Оськин. — Сам на постройке моста десять тысяч украл, да на меня хочешь…
— Нет, — сказал ревизор. — Мы насчет городовых..
— Я не крал! — возразил Оськин. — Действительно, убежище для престарелых городовых строил… Но красть?… Правда, те восемь тысяч, который у меня в несгораемом шкафу лежат — от вывозки мусора с постройки остались. Да ведь, я их потому и держу, чтобы не сгорели.
— Гм. Вот что… Я принужден буду сейчас поехать произвести выемку этих денег и документов. Позовите мне извозчика! Понятых пригласите!
Через минуту в управление вбежал извозчик и свирепо закричал:
— Это что же? За одну старуху да два раза брать Извините-с! Что ж это нынче, выходит, раздавленные старухи так вздорожали, что к ним и приступу нет? Околодочному дал, приставу дав….
— Тссс! — сказал полицеймейстер. — Молчи, дурак!. Отвезешь этого барина. Понятые пришли?
В этот момент вошли понятые.
— Причем же мы тут, сказали они. — Мы не знаем. Только сели на него, дернули какую то штучку, а он и покатись. Так мы-то как же?. Не спрыгивать же на ходу. Мы знаем, что чужую вещь брать нельзя.
— Какую? — удивился ревизор.
— Да автомобиль же. Мы его не брали. Это он нас увез. Другие бы еще пожаловались на хозяина, мы молчим.
— Значит, это вы украли автомобиль?
— Зачем нам автомобиль красть? Разве можно такое делать. Мы конокрады. Спросите даже у братьев Завирухиных. Купцы, врать не будут, вместе работаем.
— Позвать Завирухиных!
Через час густая толпа наполнила управление полицеймейстера. Много лиц расположилось даже на ступеньках лестницы и на улице.
Сначала все держались робко, а потом разговорились. Стали пересмеиваться…
Ревизора окружила большая толпа. Все кричали галдели, так, что нельзя было разобрать ни одно слова.
Из толпы вышел седовласый купец, перекрестился, и подал ревизору пакет.
— Десять тысяч.
— Для чего?
— Взятка.
— Как вы смеете! — крикнул ревизор. — Я не беру взяток!
— То есть… как же это так?
— Так — не хочу!
— Господа! — сказал полицеймейстер. — В виду такого поступка г. ревизора, — я принужден буду арестовать его. Он отказывается? Хорошо-с. Он за это ответит. Завтра я назначаю над ним суд!..
Изумленного растерянного ревизора схватили и куда-то повели.
Ночь ревизор провел плохо. Неизвестность мучила его.
Ворочаясь с боку на бок на жесткой койке тюремной камеры, он думал:
— Боже мой! Что-то со мной будет? Что грозит мне по закону за то, что я не беру взяток? Бедная моя матушка… Знаешь ли ты, что твой сын преступник? Воспитывала ты его, думала сделать из него человека, а он — накося!..
И рыдания терзали ревизорову грудь.
Утром ревизора повели судить. На пути его стояла большая толпа горожан, провожавшая ревизора свистками и угрожающими криками.
— Кровопийца! — ревели горожане. — Жулик! Взяток не хотел брать?! Покажут тебе!
— Ишь ты! А по виду никак нельзя сказать, что мошенник. Да уж эти самые…
— И не говорите. Сегодня взятки не взял, завтра подлога не сделал, послезавтра, смотри, гербовый сбор оплатил, — что же это такое?
Какой-то человек с добрым лицом заметил:
— Может, он в состоянии аффекта это сделал?
— Чего-с?
— Взятку-то… Может, он ее не взял в состоянии умоисступления.
— Эге! — сказали в толпе наиболее подозрительные. — Заступаешься? Не из одной ли ты с ним шайки? Человек с добрым лицом побледнел и сказал:
— Еще что выдумаете! Я скромно подделываю духовные завещания, кушаю свой кусок хлеба, но все таки, ежели человек попался, нужно исследовать причины… Может, у него наследствен…
Кто-то ударил человека с добрым лицом по этому доброму лицу, и толпа снова набросилась на ревизора с бранью…
Конвой оттеснил толпу от преступника и благополучно довел его до здания публичного дома, где был наскоро организован суд.
Председателем суда единогласно выбрали поджигателя Аверьянова, членами суда Митю Глазкина-альфонса, Кокурикина — конокрада, и Переграева — газетного шантажиста. Прокурором вызвался быть письмоводитель пристава, составивший себе имя тем, что однажды содрал взятку с самого пристава. Одним словом — ревизора судил весь город.
Адвокат был по назначению от суда. Он не верил в оправдание подзащитного, но этика пересилила в нем вопрос личного самолюбия.
С обвинительным актом произошла досадная задержка… Когда секретарь собрался прочесть его, оказалось, что обвинительный акт украден.
— Отдайте, граждане, — говорил председатель. — Ну, на что он вам? Я понимаю, если бы это еще было пальто, — ну, я бы и сам украл, — его, по крайней мере, можно носить. А то — глупейшая исписанная бумажка… Право, отдайте.
— По моему, если эта бумажка не нужная, то ее украл какой-нибудь идеалист семидесятых годов, — высказал мнение альфонс.
— А по моему — он не идеалист, а дурак, — с досадой сказал председатель.
Из публики кто-то возразил:
— Сам ты дурак.
— Прошу соблюдать тишину! — крикнул председатель. — Где мой колокольчик? Господи! Только сейчас тут стоял, и уже исчез. Братцы, отдайте… Кто взял?
Член суда Переграев посмотрел на потолок, и сделал вид, что не слышал вопроса.
— Ты взял, Переграев?
— Очень нужно, — вздернул плечами Переграев. Грудь его, при этом, звякнула.
— Да черт с ним, с колокольчиком. Словно дети какие-то. Тянут, тянут… Говори, прокурор.
— Господа! — сказал прокурор. — Моя речь будет не длинна. — Пусть всякий из вас станет на место купца, предложившего преступнику взятку, и пусть всякий спросит себя: как бы он чувствовал, если бы то лицо, которому предлагается взятка, не взял ее? Помимо того, что отказ от взятки означает нежелание сделать дело так, как желает этого дающий, значить, — провал всего задуманного дающим предприятия, значит крушение надежд дающего, и подрыв развития промышленности и торговли. Скажу проще: сегодня этот субъект отказался взять взятку, завтра он бросит пить и курить, а послезавтра — застрахует дом и позабудет поджечь его. До чего же так можно дойти? Я думаю, господа присяжные, что совесть ваша подскажет вам, как оценить поступок преступника… Я же требую для него, для этого выродка, представителя целой цепи предков-дегенератов — наивысшей меры наказания. Я думаю, что вам даже не придется долго совещаться. Сейчас, кажется, два час… Э, черт! Где же мои часы? Ну, и публика… Я кончил!
Встал адвокат.
— Милостивые государи! Моего клиента обвиняют в том, что он не взял взятки… Кто из вас без греха — пусть первый бросить в него камень.
