— Так, так!.. Экая ведь досада, что у меня теперь нет свободных денег… Я бы тебя, Егорушка, выручил, верь мне… Ну, да это не беда… Приищем покупщика… Что бы ты сказал, если бы Протасов…
Он взглянул испытующим взглядом на племянника, точно хотел прочитать в его душе, какое впечатление на молодого человека произведет этот вопрос.
— Мне, дядя, все равно, кто купит, лишь бы больше взять, — спокойно ответил Егор Александрович.
— Больше Протасова никто не даст… Ему имение нравится, да и с руки ему…
Егор Александрович нерешительно заметил:
— Но, дядя, вы не берете одного в расчет… Я не знаю почти вашего Протасова и потому не могу судить о его характере… Но не прижмет ли меня именно он… Эта глупая — вы меня извините — история с сватовством могла его разозлить.
Алексей Иванович замахал руками и вздохнул.
— Ну, Егорушка, ты уж о сватовстве-то не говори… Провалились мы на нем… Ах, как провалились!.. Ты, верно, еще ничего не знаешь? А я боялся за тебя… Тоже у тебя гонор… Во-первых, барышня сказала прямо отцу, когда он ей заикнулся о твоих планах, что за тебя она никогда не выйдет, что за первого встречного дурака пойдет, а не за тебя, и, во-вторых, конкурент у тебя явился опасный — Томилов… Старые девы на стену лезут, только бы женить его на Марье Николаевне… Еще бы, камер-юнкер и в будущем граф Слытков-Томилов. Не шутка!..
— Ну, и дай бог им совет да любовь! — равнодушно сказал Егор Александрович.
— Мы тут в семье толковали, как бы поделикатнее сообщить тебе об этом, и ума не приложили.
— Да я же сам отказался от женитьбы…
— Ну, так тебе и поверили! — сказал дядя. — А вот как Протасов мне сообщил об отказе дочери, так тут уж нельзя было не поверить. Меня точно водой холодной обдало… Думаю: «Что теперь Егорушка станет делать?» Мои тоже чуть не ревут: «Бедный Егораша, ах, Егораша».
Егор Александрович не выдержал и разразился смехом.
— Так вот почему вы все на меня с такими постными физиономиями смотрели! — проговорил он, продолжая смеяться. — А я сразу и понять не мог…
— Да, тебе смех, а ведь штучка-то выгодная ускользнула из рук, — сказал Алексей Иванович.
Потом он заговорил уже более веселым тоном.
— Протасов даже немного повздорил с дочерью и извинялся передо мною в неловкости, — продолжал Алексей Иванович и засмеялся. — Я великодушно простил!
— Значит, вместо убытка барыш? — шутливо сказал Егор Александрович. — А я со своей стороны боялся, что ты на меня дуться будешь, что я испортил твои отношения к Протасову…
— Нет, брат, мне во всем удача: вон в Москве у меня дом сгорел — продать бы его, и десяти тысяч не дали бы, а сгорел — сорок получил из страхового общества. Полоса теперь такая у меня, чтобы только не сглазить…
— Ну, вот ты и мне с легкой руки помоги выпутаться…
— Хорошо, хорошо!.. Я что, это твоя мать-то, Егорушка, мне вот насчет Поли твоей плела… Не то ты законным браком жениться на ней хочешь, не то… черт знает, что ты придумал…
— Все пустое, дядя, — ответил Егор Александрович. — Жениться я на Поле не могу, хотя, может быть, это и следовало бы сделать. Но это выше моих сил…
— Ну, какая же она тебе пара?!
— Нет, дядя, не то!.. Не потому не могу я жениться на ней, что я лично считаю ее неровной мне, а потому, что мне пришлось бы порвать связи со всеми родными… Ведь даже ты, добрейший мой человек, не пустил бы своих дочерей ко мне, если б она была мо ей женой?.. Да?
— Что и говорить.
— Ну, а отказаться от всей родни, от всех связей я не в силах… Бесчестно это или нет?.. Может быть, я тут сам с собою играю в прятки… сам я еще не могу разобраться в своей душе, но это так… Но, не женясь на ней, я не брошу ее. Она будет иметь место в моем доме, ей по духовной я оставляю после своей смерти все, что имею…
— Ну, умирать-то тебе еще рано…
— Кто знает… Камень с крыши может упасть и убить.
— Ну его к черту, этот камень… Ты о жизни думай, а не о смерти… Тяжело тебе, Егорушка, будет ради нее обречь себя на холостую жизнь…
Егор Александрович пожал плечами.
— Кататься умел, дядя, нужно и саночки уметь возить… Впрочем, ты ошибаешься, если думаешь, что я не люблю ее, или она не любит меня… Я счастлив и этой любовью, а другой — найдешь ли ее еще? Любовь и счастие — мало билетов с этими выигрышами в жизненной лотерее!..
И, переменяя разговор, он еще раз спросил Алексея Ивановича:
— Так ты одобряешь мои планы?
— Еще бы! Другого выхода и нет! Станешь путаться с новыми займами — все ухлопаешь на одни проценты, да еще и мать будет требовать на широкую жизнь. Ведь нельзя же сокращать свои расходы, когда владеешь таким имением, как Мухортово! Тоже мотовка она у тебя!
У Егора Александровича стало совсем легко на душе. Вернувшись из кабинета дяди на террасу, где барышни Мухортовы вышивали русские полотенца, а сын хозяина дома читал вслух какую-то книгу, Егор Александрович не мог не рассмеяться, подметив снова обращенные на него не то участливые, не то пугливые взгляды. Он подошел к кузинам и весело проговорил им:
— Ну, а теперь позвольте вас расцеловать за участие. Я не умираю, не погибаю и чувствую себя более счастливым, чем когда-нибудь!
Он притянул к себе этих румяных, откормленных и добродушных девушек и не без удовольствия расцеловал их прямо в губы. Кузен тоже поднялся с места и протянул ему широкую, полную, белую руку и, крепко сжимая ею руку Егора Александровича, с чувством проговорил:
— Молодец, Егораша; наплюй на все! Свет не клином сошелся. Мы тебе другую найдем…
— Нет, уж ты мне лучше на хорошие места на охоте укажи, Павлик, — ответил, смеясь, Егор Александрович, — а невесту я сам найду.
Павел Алексеевич, очень походивший на откормленного теленка, с крупными розовыми губами и большими простодушными молочно-голубыми глазами, бросился обнимать кузена, звонко и сочно целуя его.
— Знаешь, Павел, когда ты так целуешь, аппетит возбуждается, — со смехом сказал Егор Александрович.
— Меня, что ли, съесть хочешь? — в свою очередь, засмеялся сын хозяина.
Егор Александрович с любовью взглянул на него и взял его за подбородок.
— Что ж, аппетитный кусок!
— Нет, уж я лучше велю завтрак подать! — ответил Павел Алексеевич. — Кстати, и мама посмотрит на тебя. А то она, бедная, боялась и выйти к тебе. «Взгляну, говорит, на него и разрыдаюсь».
Был третий час дня в исходе, когда Егор Александрович возвращался домой от дяди. Погода стояла превосходная. Кругом все было залито солнцем, в бездонном голубом небе не было ни облачка. Кругом царила невозмутимая тишина. Егор Александрович шел неспешными шагами домой по берегу Желтухи. Кое-где в стороне виднелись покосившиеся избы, ветхие крестьянские постройки. Смотря на них, Егор Александрович невольно вспомнил про недавно просмотренные им счеты. Здесь нищета, быть может, голод, а там в этих счетах значились цифры вроде пятисот рублей, заплаченных за кружевные манжеты и воротничок, вроде тысячи шестисот франков за одно домашнее платье, сшитое в Париже. Ему вспомнилось и то, что он сам проигрывал иногда в ландскнехт сотни рублей, бросая эти деньги, взятые у народа, как бросают ненужные тряпки. Сколько мерзостей и подлостей делают люди, даже считающие себя и считающиеся честными людьми, — делают только потому, что не задумываются над своими поступками, не отдают себе строгого отчета в своих действиях. Ему вдруг вспомнились почему-то слова Протасовой: «Шампанское пьете и устриц едите?» Его мысли перешли к ней. Какая странная эта девушка! Сколько в ней отталкивающего и сколько привлекательного. Но что же в ней привлекательного? В этом он не мог дать себе отчета, не мог указать на что-нибудь определенное. Определенными у нее были только недостатки. И с чего это он задумался о ней? Что она? Пустая болтунья, понадергавшая фразы в разных книжках, вот и все, что можно сказать о ней. Тут нет ни глубины, ни искренности, а все напускное, начиная с ее пресловутой резкости и откровенности и кончая ее не то мужицкими, не то мальчишескими манерами. В ней, кажется, нет даже нравственной чистоты. Он иронически усмехнулся, сделав этот приговор. Не говорит ли в нем зависть? Как же, она выбрала Томилова, какого-то Коко Томилова, а не его! Ему ли не злиться на нее!
— А, это вы? Какими судьбами вырвались из своей берлоги? — вдруг послышался голос откуда-то снизу.
Егор Александрович оглянулся и увидал внизу, у берега реки, образовавшей в этом месте маленький залив, лодку у стоявшего тут плота. В лодке сидела Марья Николаевна и господин с pince-nez на носу, — это был Томилов. Молодые люди удили рыбу. Мухортов раскланялся с Протасовой.
— А вас нынче нигде не видно, — сказала она.
— Дела много, — ответил Егор Александрович, спустившись на плот и пожимая протянутую ему руку.
