Как только я получила отсрочку, позвонила домой и сообщила об этом маме. К вечеру в квартире Ирины, где мы обосновались с Никитой, раздался телефонный звонок и я услышала голос моего отца:
- Ну как ты там, доченька, живешь? Наслышан, что неплохо? - с иронией произнес он. Как, неужели в Ленинграде знают о наших отношениях с
Н. К.? Быстро работают, мелькнуло у меня в голове. - А что же ты скрываешь своего друга, ничего о нем мне не расскажешь? - противно игривым голосом продолжал он.
- Кто же тебе рассказал?
- Я получил от Ирины из Америки письмо с подробным описанием вашего знакомства. Она мне немного рассказала о НЕМ. Она встревожена за тебя и думает, что ты можешь наделать глупостей. Надеюсь, ты понимаешь, что у тебя сын, мать и, в конце концов, я.
В моей голове пронесся ураганом сценарий, слепленный в больном воображении отца: дочь не возвращается, его не пускают к Ирине, сына я бросаю на мать, а следовательно, никогда уже не увижу, воссоединение семейное было тогда немыслимо, мой недоразведенный супруг делает все возможное, чтобы в наказание лишить меня всех прав на сына, позор, скандал, пресса...
- Папа, я скоро вернусь домой. Мне разрешили продлить пребывание еще на две недели.
- А ты пойди еще раз в консульство и попроси, чтобы тебе продлили на два месяца, а не на две недели. Поговори с ними, я тебе даю хороший совет, и помнишь, я тебе написал имена, фамилии, к кому обратиться, - сказал отец.
На этом наш разговор закончился, но удивительны в нем были два момента. Первый, что, узнав от Ирины (и, видимо, не только от нее!), кто есть НК=NK, отец не напуган, а скорее рад, и второе, что он мне советует просить продления на два месяца. Поговорила, посоветовалась с Никитой и решила позвонить в консульство. Мне с ходу отказали! Да еще пригрозили, что если в срок не уеду, то будут неприятности. Не знала я тогда, что слишком поторопилась, до них еще не дошел приказ из Москвы. Могла ли я подозревать в то время, что с момента, когда отцу и им стало известно о нашей встрече с Никитой, детективное развитие дальнейшей истории стало писаться в кабинетах Большого дома на Литейном?
Время пролетело быстро. Я была рада, что Никита улетит в Индию до моего отъезда. Конечно, мы думали о всевозможных проектах нашего воссоединения. Никита сказал, что хочет на мне жениться. В планы входило и фиктивное замужество за "выездного" иностранца, и отъезд по "еврейской квоте". Но как все осуществить? И будут ли на все силы, хватит ли нашей любви, не умрет ли она во время бессрочной переписки? Мы договорились, что будем писать друг другу письма, а в каждое воскресенье созваниваться. Прощание с ним в Женеве я запомнила на всю жизнь. Расставались мы тяжело, я долго смотрела, как Никита уходит от меня в глубь аэропорта, толпа поглощает его, и вот его уже нет, а я одна, и останется мне только его голос по телефону да почерк в письмах.
Думалось мне, вот через две недели он вернется обратно в Швейцарию, а я буду в недостижимом Ленинграде, будет ходить в те же кафе, сидеть на тех же скамейках над озером, гулять по улицам Женевы, но без меня.
Собирали меня в дорогу Наташа и Марина Троянова, которая накупила мне тонну шоколада, чтобы мое возвращение было не так горько от слез. Приехала я в Женеву в печали от безысходности и одиночества (чтобы развеяться!), а возвращаюсь с любовью и болью в сердце. Последние часы в поезде перед границей я провела, прижавшись лицом к стеклу окна. Мелькавший за окном швейцарский пейзаж казался застывшим кадром. Я старалась его запомнить навсегда, не только глазами, но и заполнить воспоминаниями прогулок с Никитой.
Дома мне предстояли вязкая встреча с отцом и развод.
Вот сегодня снова день, и он светлей,
а вчера мигрень целый день,
Очень больно в голове и в глазу словно нож,
никуда от боли не уйдешь.
Помню всё!
Первый взгляд и прощай,
Навсегда ты ушел и за край,
Через ту границу на замке, а когда увижу... может, в декабре.
В декабре через год, через два...
Это слово "подождать" - навсегда.
Как отчаяние не встречи, а разлук,
Было длинным целый год
и не без мук.
Мы увиделись во сне,
до декабря,
было тихим это утро без дождя.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сойдя с поезда в Москве, я увидела отца, он приехал меня встречать. До сих пор не могу простить себе фразы, которая стала роковой для всех дальнейших событий и обернулась большими страданиями. В тот момент я настолько жила еще "той жизнью", инерцией неподконтрольности слова, небоязни прослушек по телефону, начиталась, наслушалась Никиту, стала многое видеть, глубже понимать, а главное, смелее смотреть.
"Если бы не Ванюша, я бы осталась в Женеве! Я вернулась только ради него!" Слово не воробей, не воротишь, особенно когда есть уши, заинтересованные в подслушивании мыслей вслух. Отец крепко запомнил, что сорвалось у меня с языка в первые минуты нашей встречи. Но тогда я сказала это сквозь слезы, с осознанием расставания навсегда с моим любимым, чего только не скажешь, когда знаешь, что "навсегда". Я шла по платформе Белорусского вокзала, втираясь постепенно в суету московской толпы. Вот мы на площади перед вокзалом, и меня поражает пустота и обшарпанность города, серая масса граждан, закрытость и неулыбчивость лиц, разваливающиеся от старости машины и нечто угрожающе-важное в самой атмосфере столицы. Этот город шуток не любил. А безысходность присутствовала. Как быстро человек привыкает к красивому и хорошему. Но если он всю жизнь живет в подмене настоящей красоты и моральных ценностей, которую ему заменяют идеологической фигней, то он начинает верить, что Эрмитаж - самый большой и полный музей МИРА, а Москва - самая красивая столица МИРА, а русские люди - самые добрые и гуманные в МИРЕ. Далее идет весь набор бреда, которым питают русских людей до сих пор, - фигуристы, балет, спорт, музыканты, космос, армия - самые талантливые, сильные и непобедимые. Весь этот миф разбивался в пух и прах с первого посещения советским человеком Запада. Хоть и в турпоездке, без денег, с подслежкой, с невозможностью и запретом общения с гражданами страны. Сама видела и знаю людей, вернувшихся в те годы из поездок в Англию, Францию, Италию, которым долгое время приходилось выходить из настоящего эмоционального шока. И это касалось не только посетителей загранмагазинов, где они видели тридцать сортов кофе, но и культурно-общественная жизнь поражала масштабом. Очереди на выставки, огромные книжные магазины, заполненные концертные залы. Расхожая фраза, что на Западе "мясо есть, а души нет", - была ложью. И можно только горько сожалеть, что та кастрация чувств и засорение мозгов, которые превратили русского человека в зиновьевский персонаж "гомо совьетикус", до сих пор дают о себе знать. Вера, доброта, открытость миру, любовь к ремеслу, земле, путешествиям и... многое другое - подменились у русских завистью и злобой ко всему близлежащему. Вечный поиск внешних врагов, точащих ножи, чтобы завоевать СССР. Зависть один из больших грехов, она порождает несчастья и преступления.
Через десять минут я окунулась в прошлое, со всем, что оставила, тем, что забыла, заглушила. Отец был ласков и предупредителен, будто с больной, перенесшей тяжелую госпитализацию и теперь начинающей ходить. А меня и вправду покачивало. Помню, что мы завезли вещи к друзьям и пошли гулять по Москве. Нервы мои были на взводе, и я плохо себя контролировала. Да и зачем было контролировать? Мне казалось, что все, о чем я рассказывала отцу в ту прогулку, им сопереживалось. Я видела его участливые глаза, заботу, внимание ко мне и грусть от сознания безнадежности ситуации. Он задавал совершенно банальные вопросы, а я, как на приеме у психоаналитика, выкладывала все подряд, меня волнующее. Главное, что я рассказывала ему, - о Никите, о наших чувствах и о полной невозможности их развития. Я говорила ему, что Никита хочет на мне жениться, что мы любим друг друга, что наши семьи знакомы еще с начала века, что это судьба и как хорошо, что я наконец знаю, что такое соединение душ, и еще многое другое, что мог понять только мой отец, потому что он был человек проницательный и очень тонко мыслящий. Мы сели за столик маленького кафе, и отец сказал: "Знаешь, Ксюша, у тебя состоялось интереснейшее знакомство. О вашем будущем ты сейчас не думай, может быть, и устроится. Только никаких глупостей с фиктивным браком и выездом в Израиль! Я посоветуюсь со знакомыми юристами, у меня есть один знаток".
И как-то мгновенно меня охватило отчаяние, и я поняла, что все мои излияния души были ошибкой. Страшной ошибкой! Что меня, как мотылька, затянуло на свет свечи, и что тут-то я и сгорю. Не нужно было отцу все это рассказывать. Я вдруг почувствовала, что мои болячки и раны настолько обнажены, что лечить их будут совсем не доктора-"айболиты", а скоро меня поволокут в ГБ объясняться о Н.К. и каяться в содеянном. Тут и вспомнились мне предупреждения "ооновской" дамы по телефону.
