так хорошо смотрится – на первый взгляд. Ему тоже не хватает денег, постоянно приходится генерировать новые идеи, возможно, и не совсем музыкальные. Товары как объект искусства более желанны, чем объект искусства как товары…
Человек должен быть свободным. Но быт ограничивает человека. В этом мире можно делать все что угодно – однако не все об этом догадываются.
Можно успешно гастролировать с проектом, исполняющим собственные вариации на тему традиционного клезмера – джазменов-радикалов играют еврейские мелодии так, словно готовятся решить конфликт Палестины-Израиля собственноручно. Или лабать джаз – если так можно назвать музыку, лишенную рамок. Покушался он и на классику, и на саундтреки (интересно, о чем прямо сейчас думает Морриконе?). Для меня символ сумасшедшей музыки – это слюна, вытекающая из мундштука саксофона, когда музыкант пытается выжать инструмента медный пот. Вы еще здесь? А он уже там.
Тема страшно завидует Леше. Вот он, гедонист, ему все можно, у него все получится, потому что если не видишь стену, так ее вовсе нет. А Тема? Мало того, что он сам подносит кирпичи, так еще и других агитирует, чтобы подходили с другой стороны…
Однако.
Алексей стоит на сцене клуба и вешает куклу. А он, простой российский барабанщик, которого за последние три дня подготовки все достало (слишком много халявного пива и грохота), держит стойку виселицы, чтобы она не упала… Алексей лезет на праздничную елку и играет с ее верхушки на пиле – снимается новое видео. Камеру держит Тема. Алексей таскает за волосы голую девушку – ну, а Тема уговорил ее признаться, что сейчас идут месячные, а искусству нужна грязная кровь.
А что об этом думает Алексей? Ха-ха… Я не думаю, что Алексей считает себя настолько талантливым. Наверняка он считает, что просто занимается любимым делом. И у него есть множество терзаний. Которые скрываются от посторонних. Потому что выносить все наружу – то же самое, что работать ассенизатором и рассказать в гостях о своей работе. Он делает вид, что все хорошо, хотя на самом деле все не так идеально, как смотрится на первый взгляд. У него тоже не хватает денег. Постоянно приходится генерировать немузыкальные идеи. Генерировать что-то очень внешнее. Особая форма промоушена. Зачем музыканту заниматься собственным продвижением? Зачем ему продавать собственные диски? Или делать футболки. Это должен делать директор. Если бы художник занимался только картинами, кто бы их покупал. Почему же кажется, что в нынешней ситуации товары как объекты искусства более желанны, чем объекты искусства, как товары…
Фигня какая-то, думает тем временем товарищ Алексей.
Он лежит под кроватью, боится света, пьет воду из чайника и проклинает себя за то, что ведет разгульный образ жизни, прикрываясь личиной творческого человека. Вот кабы случился товарищеский суд. И его навечно приковали к компьютеру в офисе. Или к проходной по утрам.
Еще немного о чужих текстах. Итак, в тот день, когда окончательно отменили DRM-защиту и музыкальные файлы стали копировать с компьютера на компьютер легально, свободно и для здравия всех живых существ, Тема открыл ноутбук и увидел, что у него появился бесплатный вай-фай, предположительно – из стада офисов напротив. И хотя и до этого он не особо старался переписывать треки на dvd-болванки, сей факт его обрадовал даже больше появления вчерашнего клиента, который просил всего лишь за неделю научить его стучать три панк-ритма за тысячу долларов. В то время, как три крупных Интернет-магазина решились извиниться перед пользователями всего мира и, наконец, выложили программу, в которой любую музыку можно слушать бесплатно, поглядывая в левый верхний угол, где иногда всплывала реклама, Артем качал бесплатные уроки по реггей-ритмам и читал Макса Фрая. Потом компьютер завис, перезагрузился, а когда вновь включился, на рабочем столе лежал еще один файл, с виду вирус. А на самом деле – письма, женские письма.
Да, на самом деле, он, конечно, Марине соврал. Но как вообще объяснить, как подобное происходит.
ПИСЬМО ИЗ ДАНИИ
Здравствуй,
Какой странный себе избрал маршрут мой братец, скажешь ты, читая адрес. Так уж случилось. Я стоял на берегу моря, смотрел на пароходы, открыл кошелек, пересчитал наличность… И вот я уже плыву вторым классом в компании индусов и алжирцев в совершенно непонятную мне страну.
Что я знал о Дании? Что мне предстоит увидеть Копенгаген. И не более того. Знаешь, сестра, этот текст я посылаю тебе (извини за прямоту), скорее, из правила, чем из-за желания сообщить какие-либо приятные известия. Если есть возможность, пришли мне немного денег – не своих, разумеется, знаешь, в моем секретере лежит некая сумма, возьми половину. И еще в «Аполлоне» мне должны гонорар, Серж обязался тебе об этом сказать. Отправь их в Осло, на главпочтамт, до востребования. Я думаю, послание быстро дойдет до тебя – его я отправил, как ты поймешь, с дипломатической почтой – выяснилось, что в местном консульстве есть немало поклонников современной поэзии… Поневоле задумаешься об эмиграции! Но что я должен делать в стране, в которой никто не понимает мой ломаный немецкий! Я пытался шутить про данайцев и японцев, никто извиваний моих так и не понял, а один местный завсегдатай-выпивоха даже хотел меня поколотить. Ныне я пребываю в католической часовне начала прошлого века, слушаю песнопения и пишу тебе это, в общем-то, бессмысленное письмо, которое, впрочем, всегда в ходу между родственниками, ведь мы должны радоваться не столько изменениям, сколько видимой стабильности. Так что рапортую – со мной все в порядке, испытываю небольшие финансовые трудности, при случае – отправлюсь через Австро-Венгрию и Эстонию до родных пенат.
Да, кстати, ходил на могилу Андерсена. Представляешь, его похоронили в этой вот статуе Русалки. Приходится подплывать вручную и в-ножную, рискуя замерзнуть. Мне так и не объяснили – каким образом… он… там? Но видится мне эта ситуация забавной.
Видел много странных людей в ярких одеяниях. Пытался разговориться с одним из них. Говорит, что живет в центре города, в особом квартале для таких, как он, свободных духом людей. Послушав его – а поведал мне случайный собеседник о торговле гашишем и армейских ночных операциях – и решил не ходить. Очень я боюсь такой свободы – со спущенными рукавами. Сразу понятно, что там – нож. Или обрез.
Вновь понял, что основа моей философии – пустота. Неподвижная и бесформенная. Я тебе об этом говорил еще около пяти лет назад. А сейчас, находясь в густонаселенной Европе, еще более отчетливо ощущаю свою правоту. Ведь, скажем, если для кого весна, то для меня – СЫРОСТЬ! Подошвы буквально гноятся кожей! Хотя, я уже не верю и не понимаю, почему некоторые преподаватели
